Утром Томпсоны ехали на пристань в молчании. Сара размышляла о грядущей поездке и о том, зачем вообще согласилась. Она рассудила так: если она изменится, они почувствуют, что дочь хотя бы пыталась отблагодарить их, стать такой, как прежде. Может быть, отец согласится помочь ей приобрести ту крошечную ферму, когда они вернутся. Если так – игра стоит свеч. Саре нравилась идея отреставрировать старый дом и уже не терпелось приступить к ремонту.

– Ты такая тихая, дорогая, – сказала мать, нежно похлопав ее по плечу в машине. Родители были счастливы, что Сара едет с ними. Это давало всем надежду, в основном потому, что никто просто понятия не имел, насколько Сара полна решимости жить в одиночестве после возвращения. Если бы они знали, то очень бы волновались.

– Просто думаю о поездке.

Отец улыбнулся и принялся тихонько рассказывать матери про телеграммы, которые направил друзьям. Они распланировали путешествие на два месяца: Канны, Монако, Париж, Рим и, разумеется, Лондон.

Мать продолжала говорить о старых друзьях, с которыми Сара даже не была знакома, когда они поднимались по трапу и несколько человек оглянулись им вслед. Сара выделялась на фоне родных, она шла впереди них, черная шляпка скрывала один глаз, придавая облику загадочности, а второй виднелся под вуалью, отчего лицо казалось таким серьезным и молодым. Сара напоминала испанскую принцессу. Окружающих интересовало, кто же она такая. Какая-то дама заявила, что это наверняка кинозвезда, которую она определенно видела на экране. Если бы Сара слышала эту реплику, то от души посмеялась бы. Сара не обращала внимания на пассажиров, мимо которых они проходили, на элегантные наряды, аккуратные прически, выставку драгоценностей, на хорошеньких женщин и представительных мужчин. Ей хотелось одного – побыстрее найти свою каюту, а там уже ждали Питер и Джейн с Марджори и маленьким Джеймсом, который бегал по палубе неподалеку. В свои два с половиной он стал настоящим озорником. Марджори только-только сделала первые шажки и, покачиваясь, исследовала каюту. Сара была счастлива снова увидеть их, особенно Джейн. Гнев испарился несколько недель назад, и сестры опять стали лучшими подругами, особенно когда Сара объявила, что едет.

Они принесли две бутылки шампанского, а стюард щедро разлил еще одну по бокалам, пока вся компания стояла у каюты Сары и болтала. Ее каюту отделяла от каюты родителей гостиная, достаточно большая, чтобы там поместился детский рояль, который Джеймс почти сразу открыл и начал радостно колотить по клавишам, пока Джейн умоляла прекратить.

– Думаешь, стоит повесить табличку на дверь с сообщением для остальных пассажиров, что Джеймс с вами не едет? – спросил Питер с усмешкой.

– Такое мелкое хулиганство полезно для развития музыкальных навыков, – снисходительно улыбнулась бабушка. – Кроме того, какофония звуков будет напоминать нам о нем следующие два месяца. Мальчик устроил нам громкие проводы!

Джейн заметила, как строго оделась сестра, но вынуждена была признать, что Сара все равно красавица. Она всегда была более яркой из них двоих, вобрав лучшие черты родителей. Джейн унаследовала более спокойную, чуть размытую и нежную внешность матери. Саре же достались от отца яркие ирландские черты, которые облагородились и стали более утонченными.

– Надеюсь, ты хорошо проведешь время, – сказала Джейн с улыбкой, испытывая облегчение от того, что сестра не передумала.

Родным хотелось, чтобы Сара завела новых друзей, приобрела новый опыт, а по возвращении снова стала общаться со старыми знакомыми. Последний год ее жизнь была такой одинокой, такой тусклой и невероятно пустой. По крайней мере так казалось Джейн. Она не могла себе представить, что прожила бы год так, как Сара. Да и вообще не могла даже вообразить жизни без Питера.

Джейн и Питер сошли на берег, когда раздался свисток и взревели пароходные трубы, а стюарды кружили по залам, звоня в колокольчики и торопя провожающих покинуть корабль. В суматохе все обнимались и целовались на прощание, все что-то кричали друг другу, допивали шампанское, у кого-то брызгали слезы из глаз, а потом наконец последние провожающие сошли с трапа. Томпсоны на палубе махали Питеру и Джейн, маленький Джеймс крутился на руках отца, а Джейн держала Марджори, которая тоже старательно вертела маленькими ручками. Глаза Виктории Томпсон увлажнились. Им предстояло провести в разлуке долгих два месяца, но она готова была пойти на эту жертву, если путешествие пойдет на пользу младшей дочери.

– Что ж, – сказал Эдвард с довольной улыбкой. Пока что все шло хорошо. Корабль только что отплыл. Они и правда везут Сару в Европу. – Что будем делать? Прогуляемся по палубе? Или пройдемся по магазинам?

Он с нетерпением ждал встречи со старыми друзьями и радовался, что им удалось уговорить его любимую отшельницу. Сейчас как раз подходящее время. Политическая ситуация накалилась. Кто знает, что случится дальше. Если через год или два вспыхнет новая война, возможно, это будет их последний шанс посетить Европу.

– Я распакую вещи, – тихо ответила Сара.

– Стюарды сделают это за тебя, – возразила мать, но Сара не слушала.

– Я хочу сама, – упрямо твердила она с унылым видом, несмотря на праздничную атмосферу, царящую вокруг: шарики, бумажные гирлянды и конфетти повсюду.

– Встретимся в столовой за обедом?

– Лучше я посплю. – Сара пыталась улыбаться, но про себя мрачно представила, насколько тяжелыми будут следующие два месяца, когда придется постоянно находиться рядом с родителями. Она привыкла зализывать раны одна, и, хотя большинство из них уже зарубцевались, шрамы пока не прошли, и она предпочитала скрывать их от всех. Сара не могла представить, как выдержит родителей сутки напролет с их постоянными попытками развеселить ее. Ей не хотелось, чтобы кто-то ее развлекал. Она полюбила свое затворничество, мрачные мысли и одиночество. Разве раньше Сара была такой?

– Может, лучше подышишь свежим воздухом? – не отставала мать. – Тебя будет мучить качка, если ты слишком долгое время проведешь в каюте.

– Вот тогда и пройдусь. Не волнуйся, мама, я в порядке, – отмахнулась Сара, но родителей не убедила.

– Что нам с ней делать, Эдвард? – мрачно поинтересовалась Виктория, пока они гуляли по палубе, глядя на других пассажиров и на море и размышляя о дочери.

– С ней нелегко, это я тебе гарантирую. Интересно, она и впрямь так несчастна, как кажется, или воображает себя романтической героиней. – Он не был уверен, что понимает Сару. Временами обе дочери казались ему загадкой.

– Мне кажется порой, что страдать вошло у нее в привычку, – ответила Виктория. – Думаю, сначала она действительно обезумела от горя, была обижена, расстроена и сгорала от стыда от учиненного Фредди скандала. Но, знаешь, у меня за последние полгода появилось чувство, что Саре просто нравится так жить. Ей нравится одиночество, нравится ее затворничество. Не понимаю, почему, но это так. В юности она всегда была общительной, более озорной, чем Джейн, но словно бы забыла обо всем этом и стала другим человеком.

– Лучше бы ей снова стать собой, и побыстрее, черт возьми. Это идиотское затворничество не на пользу. – Эдвард целиком и полностью разделял мнение жены. Ему тоже стало казаться, что дочь наслаждается страданием. Да, Сара остепенилась, стала более зрелой, но определенно – более несчастной.

Затем они отправились обедать, а Сара тем временем в своей каюте писала письмо Джейн. Теперь она не обедала. Обычно вместо обеда она подолгу гуляла по берегу, поэтому оставалась такой худой. Но ей не приходилось ничем жертвовать, поскольку Сара редко испытывала чувство голода.

После обеда родители заглянули к ней и обнаружили, что Сара лежит на кровати все так же в черном платье, но без шляпки и туфель. Она прикрыла глаза и не двигалась, но Виктория заподозрила, что дочь притворяется. Родители оставили Сару одну, а через час вернулись и увидели, что она переоделась в серый свитер и свободные брюки и читала книгу, устроившись в удобном кресле, отрешенная от окружающей действительности.