– Какая незадача, ведь тебе придется ехать в любом случае.

Сара выскочила пулей из-за стола и долго гуляла по пляжу, но когда вернулась, отец ждал возле дома. Его сердце было почти разбито, поскольку он видел, как весь прошедший год младшая дочь страдала из-за неудачного замужества, из-за выкидыша, из-за совершенных ошибок и горького разочарования. Сара удивилась, увидев отца, когда возвращалась с пляжа, пробираясь сквозь высокую траву.

– Я люблю тебя, Сара.

Впервые отец сказал ей эти слова, причем таким тоном, что они пронзили ей сердце словно стрела, покрытая бальзамом, необходимым, чтобы зарубцевать раны.

– Мы с мамой очень тебя любим. Может, мы не знаем, как тебе помочь забыть о случившемся, но хотим попытаться… Дочка, прошу, позволь нам сделать это.

Глаза Сары наполнились слезами, отец обнял ее и долго не отпускал, пока она плакала, уткнувшись в его плечо.

– Я тоже люблю тебя, папа. Люблю. Прости меня.

– Не извиняйся, Сара. Просто будь счастлива. Стань той девочкой, какой ты была до всех этих событий.

– Я попытаюсь.

Она отстранилась от отца на мгновение и увидела, что по его щекам тоже текут слезы.

– Прости, что я доставила тебе столько горя и проблем.

– Все хорошо! – Он улыбнулся сквозь слезы. – Так было нужно!

Они оба рассмеялись, а потом медленно пошли в сторону дома рука об руку, а отец про себя молился, чтобы им удалось увезти дочь в Европу.

«Королева Мария» гордо стояла в сухом доке, на своем месте возле девяностого причала на реке Гудзон. Все было очень празднично. Огромные красивые дорожные сундуки все еще грузили на борт, туда же поднимали охапки цветов, а шампанское в прямом смысле слова лилось рекой в каютах первого класса. Томпсоны прибыли в разгар всеобщего веселья с одной только ручной кладью, поскольку багаж отправили заблаговременно. Виктория Томпсон надела прелестный белый костюм от Клэр МакКарделл[8], к которому идеально подходила большая соломенная шляпа. Она чувствовала себя молодой и счастливой, когда легко поднялась по сходням впереди мужа. Томпсонам предстояло захватывающее путешествие. Они не были в Европе вот уже несколько лет и мечтали встретиться со старыми друзьями, и особенно с теми, кто жил на юге Франции и в Англии.

Сара ни в какую не хотела ехать с родителями, держала их в напряжении почти до последнего часа. В итоге исход дела решился благодаря Джейн. Она принялась скандалить с младшей сестрой, обзывала ее, обвиняла в трусости, говорила, что жизнь родителей разрушает не развод, а отказ Сары собрать обломки собственной жизни воедино, и все уже чертовски устали от такого поведения, так что Саре лучше бы исправиться, да побыстрее. Причины, по которым старшая сестра так набросилась на нее, до Сары так и не дошли, но ее переполнила волна ярости от услышанного, и этот самый гнев, казалось, вернул ее к жизни.

– Отлично! – закричала она Джейн, борясь с желанием запустить в сестру вазой. – Я поеду в чертову поездку, раз тебе кажется, что это для них так важно. Но впредь ты не будешь указывать, как мне жить! А по возвращении я перебираюсь на Лонг-Айленд на постоянное место жительства и не хочу ни от кого слышать чепухи о том, что я делаю с их жизнями. Это моя жизнь, и я могу провести ее так, как мне хочется! – Ее волосы развевались, словно крылья ворона, когда она запрокинула голову, а зеленые глаза сверкали недобрым светом. – Какое право у кого-то из вас есть решать, что хорошо для меня? – Ее переполнила новая волна ярости. – Что вы знаете о моей жизни?

– То, что ты тратишь ее впустую! – Джейн не отступала. – Последний год ты пряталась тут, словно столетняя старуха, и расстраивала маму с папой своим мрачным видом! Никто не хочет наблюдать сложа руки, что ты творишь с собой. Тебе еще и двадцати двух нет, а не двести лет!

– Спасибо, что напомнила. А если вам так больно смотреть на меня, я после возвращения перееду как можно быстрее. В любом случае я хочу найти свой дом, о чем сказала отцу несколько месяцев назад.

– Да, конечно! Полуразрушенный сарай в Вермонте или ветхий сельский дом в глуши на Лонг-Айленде… А можешь придумать себе какое-нибудь другое наказание? Ходить в рубище и посыпать голову пеплом, как тебе? Ты обдумывала подобный вариант или для тебя это слишком изысканно? Лучше обречь себя на вечные муки, например, поселиться в доме с прохудившейся крышей и без отопления, чтобы мама беспокоилась о том, что у тебя воспаление легких каждый год. Должна признаться, это и впрямь серьезное испытание! Сара, меня уже от тебя тошнит. – Джейн напустилась на сестру, в ответ Сара выскочила из комнаты и так хлопнула дверью, что на петлях облупилась краска.

– Избалованная девчонка! – заявила Джейн родителям, все еще кипя от негодования. – Не понимаю, почему вы с ней церемонитесь. Почему просто не заставите вернуться в Нью-Йорк и жить как все люди?

К весне терпение Джейн иссякло, она уже достаточно натерпелась и считала, что Сара обязана ради родных хотя бы попытаться прийти в норму. Ее бывший муж определенно смог это сделать. В мае в «Нью-Йорк таймс» появилось объявление о помолвке Фредди и Эмили Астор.

– Как мило, – саркастически сказала Джейн, услышав новость, а Сара промолчала, хотя родные и понимали, что известие наверняка ранило ее до глубины души. Эмили была одной из самых давних подруг Сары и приходилась дальней родственницей.

– А как ты предлагаешь мне заставить ее жить как нормальные люди? – поинтересовался отец. – Продать дом? Привезти в Нью-Йорк в смирительной рубашке? Связать и сунуть в багажник автомобиля? Она взрослая женщина, Джейн, и мы не можем контролировать ее.

– Ей чертовски повезло, что вы с ней так носитесь. Думаю, сейчас самое время взять себя в руки!

– Капельку терпения, – тихо промолвила мать.

В тот же вечер Джейн уехала обратно в Нью-Йорк, так и не повидав больше Сару. Та ушла на пляж и долго-долго бродила, а потом и вовсе уехала в старом «Форде», который отец держал здесь для дворецкого.

Но несмотря на все упрямство Сары и ее твердое убеждение держаться подальше от общества, слова старшей сестры явно достигли цели. В июне она спокойно согласилась присоединиться к родителям и поехать в Европу, о чем сообщила как-то вечером за ужином, причем совершенно будничным тоном. Мать уставилась на нее в изумлении. Отец захлопал в ладоши, услышав новость. Он как раз собирался отказаться от забронированных билетов, раз уж Сара категорически против поездки. Эдвард решил: если тащить дочь в Европу, словно узницу, против воли, то всем придется несладко – и им, и уж точно Саре.

Он не осмелился спросить, что же в итоге ее убедило. Все считали, что переменой настроения Сара обязана Джейн, однако, разумеется, самой Саре никто об этом даже не заикнулся. Когда Сара вышла из машины возле пристани, она казалась высокой, худой и очень серьезной в простом черном платье и чопорной черной шляпке, некогда принадлежавшей матери. Она была красивой, но очень аскетичной: огромные глаза на бледном лице, темные волосы убраны в тугой узел, и ни грамма косметики. Окружающие отмечали ее красоту и грусть, она выглядела словно прелестная, но слишком юная вдова.

– Ты не могла надеть что-то повеселее, милая? – спросила мать перед выходом из дома, но Сара лишь пожала плечами. Она согласилась поехать, чтобы сделать приятное родителям, но это не значит, что она будет отлично проводить время или хотя бы притворяться, что ей все нравится.

Перед отъездом она подыскала идеальный дом на Лонг-Айленде, старую заброшенную ферму с крошечным коттеджем, отчаянно нуждавшимся в ремонте, прямо на берегу океана, с десятью акрами неухоженной земли в придачу. Она продала обручальное кольцо, чтобы заплатить задаток, и собиралась после возвращения поговорить с отцом о покупке этого участка для нее. Сара точно знала, что никогда больше не выйдет замуж, и хотела обустроить собственный дом – ферма в Глас-Холлоу идеально подходила для этих целей.