Какое-то время я продолжаю стоять, но его шаги становятся глуше. Я прислушиваюсь, надеясь, что он поймет и вернется. Конечно, он вернется. Проходит еще одна минута. Он не возвращается. Я слышу снаружи, как отъезжает его машина, и опускаюсь на пол, обхватив живот обеими руками, всхлипывая, издавая совершенно некрасивые жуткие вопли, которые вырываются из меня, я даже не знала, что такие существовали.

Я не чувствовала такой глубины потери, даже когда ушла беременная от Блейка, и проиграла, уехав в Иран. Кажется, как будто все это время я играла в материнство, и была совершенно не сведущей в этих прикольных вещах. Но эта… эта боль настолько чертовски сильная.

— Господи. О, Боже. Пожалуйста, не забирай моего сына от меня. Пожалуйста. Он всего лишь ребенок. Возьми меня.

Внезапно, я перестаю реветь. Вот оно. Правда, которая все время была прямо у меня под носом. Это не Блейк виноват. А я. Я вернулась к Блейку, и вызвала ее ярость. Я была так наивна и глупа, не думая о последствиях, потому что имела страсть. Билли и Джек предупреждали меня, но я не послушалась. Блейк не виноват. Во всем виновата я. Я забрала чужого мужчину.

Я взяла у нее деньги, и самонадеянно глупо думала, что ничего не произойдет. Что не будет никаких последствий. Что никто не будет взыскивать долг.

Я прикусываю свой кулак.

Затем мои мысли становятся совершенно ясными, ничего не омрачает их. Я потеряла своего сына, и потеряла Блейка. Даже эрекции не осталось между нами.

Не испытывая похоти, я четно вижу свой путь. Он словно озарен тысячами фонариков, и в конце его стоит моя мать. Виктория хочет не Сораба, она хочет меня. Все, что я должна сделать, это отдать ей Блейка. Вот и все. Рыдания душат меня. Но эгоистические инстинкты, побуждают меня к действию. Я встаю. Теперь я точно знаю, что должна сделать.

Блейк в обмен на моего сына.

Другой предательской крик поднимается к горлу, я трудом сглатываю его. Молчаливые слезы текут по моему лицу. Мое тело всячески протестует, желая остаться с Блейком, но я не собираюсь прислушиваться к нему. Я встаю и направляюсь в спальню, открываю шкатулку с драгоценностями, приподнимаю первое съемное дно. Бросаю его на пол, второе дно летит туда же. Я использую очищающее дыхание, дыхание любви. Вот она. Ее визитка. Все это время я ее хранила. Почему? Потому что какая-то осторожная часть меня знала, что такой день наступит.

Я беру ее в руки и внимательно смотрю. На самом деле мне не нужно вспоминать ее номер, потому что каждая буква и цифра неизгладимо отпечатались в моей памяти.

Я иду к прикроватной тумбочке к телефону, шмыгаю носом, пытаюсь убедиться, что мой голос, когда я буду с ней говорить будет звучать сильно и уверенно. Я прочищаю горло и откашливаюсь. Беру трубку и голос, наполненной болью и печалью говорит у меня за спиной:

— Не смей звонить ей, моя дорогая.

Я поворачиваюсь. Мой рот открыт в беззвучном крике, нос совершенно не дышит от слез, я не могу вздохнуть. Я смотрю на него с такой болью. Правда, он — моя жизнь, и новые слезы начинают литься по щекам.

— Ради Сораба, — всхлипываю я.

— Даже ради Сораба.

— Почему?

— Потому что я не оставлю тебя ни за что.

— Он наш ребенок. Он невиновен. Он полностью зависит от нас, мы должны защитить его, — шепчу я.

— Он мой сын. Я отдам свою жизнь за него, но я не оставлю тебя, и не буду жить с ней в обмен на него.

Я закрываю глаза. Только бы все это было кошмаром, из которого я могла бы проснуться.

— Пойми это, Лана. Ты моя. Ты принадлежишь мне. Из-за того, что ты молода, и у тебя никогда ничего не было, ты еще сама, как ребенок, которому подарили бесценный дар. Ты не знаешь цену, поэтому ты готова на обмен. Я умру прежде, чем позволю тебе совершить такой обмен.

— На Сораба, — умоляю я.

— Ты все еще не понимаешь, да? Ты можешь прожить без меня с Сорабом, но я не смогу. Без тебя ничто не имеет смысла. Все бессмысленно.

Я смотрю на него непонимающе. Я знаю, что его слова несут в себе смысл, важный смысл, но во мне бушуют другие чувства. Я выносила этого ребенка в своем теле. Господь дал его мне, чтобы я смогла ввести его в этот мир. Он заслуживает моей верности. И пока он не может постоять за себя, я — его мать. Я все равно буду отстаивать свою позицию до конца.

Блейк идет ко мне и встает прямо передо мной.

— Я знаю, что ты хочешь услышать от меня другое, но говорю тебе только то, что чувствует мое сердце. Я люблю Сораба, но тебя я люблю больше. Когда Сораб захочет поехать в летний лагерь, я позволю ему, и буду смотреть на него с гордостью, когда он поступит в университет и уедет из дома, но ты… я не могу позволить себе разлучиться хотя бы на один день.

— Я не хочу разлучаться с тобой.

— К тому же здесь поставлено на карту гораздо больше, ты не понимаешь всего.

Я инстинктивно понимаю, что он прав. Я ничего не знаю об этих людях, их холодных и жестоких методах. Медленно, я вешаю трубку.

— Ты не знаешь ее. Возможно, я тоже не понимаю ее до конца, но хочу, чтобы ты по-прежнему доверяла мне, я понимаю ее намного лучше, чем ты. Я хочу, чтобы ты знала, что я готов умереть за своего сына. Нет большего обязательства, чем это. Я верну его обратно.

— А если ты не…?

— Это пораженческие мысли. Не наноси мне поражение, Лана. Ты единственная, кто может это сделать.

Я бегу в его объятия.

— Просто верни мне моего сына мне.

Он забирает визитку у меня из рук, не понимая, что я и так запомнила ее номер.

— Обещай мне одну вещь.

— Какую?

— Никогда не обращайтесь к ней. Она уничтожит тебя и Сораба.

Я киваю.

— Есть кое-что важное, что ты должна знать. Пока ты в безопасности, он тоже будет в безопасности.

Я киваю снова. Я так напугана, и рада, что он принял на себя командование. Мой план был вообще не план. Я собиралась жалостью выпрашивать у невменяемых преступников самое дорогое — глупая стратегия.

Он смотрит на часы.

— Я хочу есть.

Я отрицательно качаю головой.

— Ты должна быть сильной ради Сораба.

Я закрываю лицо руками.

— Я не могу есть.

Он кивает.

— Тогда ты будешь наблюдать, как ем я.

Он обвивает меня за талию, и мы вместе идем на кухню. Он направляется в сторону холодильника. И тут я точно понимаю, как я могу быть полезной и помочь ему. Я могу поддерживать его сильным.

— Я сделаю, — говорю я, открываю дверцу холодильника и начинаю шарить внутри. Шеф-повар оставил телячьи отбивные, завернутые в пищевую пленку.

— Вы хотите, я могу приготовить вам еду, миссис? — спрашивает с порога моя экономка, Рита. У нее вьющиеся волосы, и она носит очки. Обычно она проводит ночи в доме своей дочери в Суррее. Но возможно сейчас она, остановилась в отеле из-за ситуации с Сорабом.

— Благодарю тебя, Рита, но я справлюсь.

— Это не проблема для меня.

— Нет, я хочу себя чем-то занять.

Она кивает и исчезает.

Я нахожу немного брокколи и морковь, которая может прекрасно подойти к отбивным. Есть также мятный соус и пюре из пастернака в закрытой посуде. Блэйк сидит за кухонным островком на стуле, пока я готовлю ему еду. Мы молчим.

Он наблюдает за мной, пока я передвигаюсь, готовя, но я также знаю, что на самом деле он не смотрит на меня. Он выстраивает планы. Наконец, он выдыхает и говорит:

— О’кэй, хорошо.

Я ничего не отвечаю, зная, что он разговаривает не со мной.

Спокойно, я продолжаю готовить. Это своего рода терапия. Когда я ставлю тарелку перед ним, он берет нож с вилкой, и ест на автомате, не испытывая наслаждения, не дегустируя, просто кладет в рот и прожевывает. Один или два раза, он хмурится. В середине своих болезненных воспоминаний, он перестает есть, смотрит на меня, слегка улыбается и говорит:

— Несколько минут назад я взял свою душу положил в коробку и отдал тебе.

Я сажусь, положив руки на столешницу.

Наконец, он опускает глаза вниз, и с недоумением смотрит на свою пустую тарелку.