– Геологи? А кто это?
– Люди, смеющие оспаривать истинность Бытия, – пояснил отец. – Эти окаменелости – ложный след, оставленный Господом, дабы провести геологов и убедить их, что они правы. Чтобы они растрачивали время зря. – И он рассмеялся над Божьей шуткой. – Не забывай, сынок, что Он – Бог-ревнитель. Моему отцу все это казалось необычайно занимательным, и он посмеивался над Божьим чувством юмора, но я совсем запутался. Я горячо верил в Господа, но Его окаменелости и другие святые чудачества не раз заставляли меня усомниться в разумности Божественного замысла. А еще меня изводил другой вопрос.
– Отец.
– Да, сын.
– А кто создал Бога?
Что ж. Это тоже дурацкий вопрос? Каково Его происхождение?
Впрочем, у отца имелся ответ:
– Господь сам себя создал, – наконец ответил он. – Как люди, которые сами себя создают. Только Бог.
– Я понял, отец, – кивнул я. Но солгал, потому что не понял, и это осталось для меня загадкой.
После таво, как я зделала для Нево ШПАГАТЫ, – писала женщина, – Капкан хлопает в ладошы и завет к Нему за стол пить ВИНО.
Он был висьма симпатишный. Бальшые УССЫ, ващоные на канцах, и Он их все КРУТЕТ и КРУТЕТ. И штота в Нем ещо. Я толко патом наняла.
Ты мне нравищся, Он гаварит. В тебе есьть природная ГРАЦЫЯ, жывотная ГРАЦЫЯ.
Што есьть? спрашываю я.
Када ты не гавариш, прадалжает Он. Паэтаму я па большэй часьти держала рот на замке после этаво. У Нево свае дела, гаварит Он, но какое не гаварит.
Он визет меня в дом. На ЭТА я не вазражаю, патамушта сама снимаю комнаты у этай СУКИ мисис Пирсоне. Домбольшой и старый, но багатый, сомнений нет. Агромная ПИАНИНА в гастинай, большие стулья, большие КОРТИНЫ на стенах. Кортина с Ним, Капканном, Он стоит наверху КАЛОНЫ НЭЛЬСАНА на ТРАФАЛЬГАРСКАЯ ПЛОЩАДИ. Он гаварит, эта Он, на самом деле, ПРАВДА мущина слишкам маленький, не разглядеть, и Он ПЛЕЕЦА на толпу в низу. Так Он гаварит, но эта тожэ слишкам маленькое.
Мне все НЕАБЫЧЯЙНА понравилась, гаварит Он. Эта был ПРЕВАСХОДНЫЙ вечер. Видиш эту ПИАНИНУ, говорит Он. Яхачу, чтобы ты встала наверх ее и СТАНЦАВАЛА для меня.
Затем Он играет на ПИАНИНЕ, а я танцую, а после у Нево в глазах слезы, МАГУ ПАКЛЯСЦА. Эта первая ноч с Капканом была харошая ноч, но харошым все не осталось.
К МАЕМУ НЕЩАСТЬЮ.
Моей следуйщей ашыбкай была переехать к Нему как служанка, но жить с Ним как жэна, и таким образам узнать все о РАПСТВЕ.
Глава 6
И головы полетят
Пока Тобиас Фелпс проживает свое одинокое детство в Тандер-Спите, давайте катапультируемся обратно во времени и понаблюдаем параллельное детство: мисс Фиалки Скрэби. Нормальный период беременности у Homo sapiens – девять месяцев, и сейчас на дворе ноябрь 1845-го – сорок недель спустя после того самого дня, когда мы подглядывали за сценой брачного единения, исполненной доктором Айвенго и миссис Скрэби за ситцевыми занавесками Мадагаскар-стрит, Бельгравия.
Пора для криков!
– ААААА!
Это Опиумная Императрица на ранней стадии родов.
И ругательств!
– Тысяча чертей и святые угодники!
Это доктор Айвенго Скрэби отзывается по поводу неуместного выбора времени со стороны жены; он сражается с неловко перекосившимся яком, который отказывается соответствовать структурным требованиям каркаса. Скрэби не желает уходить из мастерской и околачиваться под дверью спальни; он останется здесь, решает он, и докрутит каркас, и по традиции выкурит сигару. Черт бы побрал все это, думает он, рассматривая яка. У него и так штук семь детей, если память не изменяет. И вроде бы все уже более-менее взрослые? Кажется, так. Многие, конечно же, уехали за границу, или вступили в брак, или и то и другое. И тут – как раз, когда Коллекция Царства Животных Королевы обременила его работой (восемьдесят одно чучело закончено; осталось тысяч пятнадцать), – еще одно проклятое дитя!
Крики становятся громче. Скрэби слышит, как повитуха снова посылает за водой. И как Кабийо орет merde. Скрэби выпускает клуб дыма.
– ААААА!
Снова Опиумная Императрица. В отличие от других животных, производящих потомство молча, Homo sapiens свойственно кричать в агонии. Из-за ошибки проектирования со стороны Бога. Он возжелал дать человеку большой мозг, но забыл наделить женщину соразмерным тазом.
– Merde alors![37]
Это Жак-Ив Кабийо.
Симбиоз – такой тип взаимоотношений в природе, при котором два животных, весьма разных по сути и отличительным признакам, приходят к соглашению о взаимопомощи. Именно такого состояния два человеческих существа, Жак-Ив Кабийо и доктор Айвенго Скрэби, быстро достигли на Мадагаскар-стрит. В основе этого обмена – использование останков других, не принадлежащих к человеческому роду животных, – по большей части, млекопитающих, но также птиц, рептилий и рыб, – и девиз, излюбленный в самой природе: в хозяйстве все сгодится. Таким образом, пока доктор Скрэби пыхает сигарой и подгоняет своего кривобокого яка в мастерской таксидермиста наверху, мсье Кабийо в полуподвальной кухне тушит сытное ячье мясо, которое в данный момент вынужден оставить на задней конфорке, дабы согреть море воды для повитухи, облегчающей миссис Скрэби родовые схватки.
Merde encore! [38]
Он наполняет очередной чайник. Впрочем, стоит упомянуть, что, не считая сегодняшних неудобств, Кабийо доволен – даже более чем доволен – своей долей. Его чутье – в день, когда Скрэби зашел в вольер слонихи Моны, – не подвело, и теперь, когда исходные территориальные споры с миссис Джиггере разрешились (обычное явление, когда одно животное, стоящее ниже в иерархии, вытесняет другое, претендующее на положение повыше), Кабийо узурпировал место доминантного самца в кухне Мадагаскар-стрит и чистой силой кулинарного таланта произвел революцию в питании Скрэби.
Изо всех сил стараясь не замечать воплей роженицы, которые все равно, пусть и слабо, долетают из спальни двумя этажами выше, Кабийо ставит чайник на плиту и протыкает томящееся мясо.
Mais oui, размышляет Кабийо, весь мир у его ног, quand тете![39] Он приехал в дом на Мадагаскар-стрит, вооруженный мертвым кенгуру-валлаби из зоопарка, и в тот же вечер подал доктору и миссис Скрэби первое в их жизни достойно приготовленное блюдо. Достойно? Жак-Ив осмелился бы заявить, что яство оказалось бесподобно. Мясо было не подгоревшим, не холодным и не жестким – три характерные особенности, определявшие качество стряпни миссис Джиггере. Кабийо провозгласили гением (факт, который он и так знал), и миссис Джиггере понизили до должности экономки. Ибо разве, отведав wallaby aux dix-neuf oranges,[40] Скрэби могли пойти на понятную?
– Mais bien sur que non,[41] – шепчет Кабийо, зачерпывая половник мясной подливки и вдыхая аромат, который неплохо описали бы (хотя, конечно, не ему говорить) прилагательные majestueux и formidable.
– ААААА!
И опять миссис Скрэби. И как она оказалась в столь жалком положении? И неужели она вскоре перейдет на Ту Сторону? Она совершенно не помнит сцену, ввергшую ее в подобное состояние. Видения клубятся в миазмах над ее головой, а на втором плане зловеще мерцает облако астральных частиц. Когда миссис Джиггере вливает ей в рот с губки еще немного опиумной воды, Императрица видит потаенную сердцевину облака, что скручивается в причудливые формы. Что это, подсвинок среди летящих перьев? А это – мальчик, сидящий на взморье? Точно, это стая чаек, вон там! А это что, ископаемое? А это – неужели сардина?
