— Тетя Эсфирь, я ваша племянница Марина.

Смех и разговоры утихли, и Эсфирь посмотрела на нее.

— Марина… Марина?

Брови ее озадаченно поползли верх. Она хотела еще что-то сказать, но Надя перебила ее:

— Это моя дочь, Марина. Она родилась в Харбине.

Когда Эсфирь вопросительно посмотрела на Надю, Марина ответила вместо матери:

— Катя, моя сестра, умерла в Харбине.

Продолжая обнимать Эсфирь за плечи, Надя повела ее в столовую.

— Поговорим об этом потом. Нам теперь столько нужно наверстать! Ты, наверное, голодна? Сейчас пообедаем.

Но Эсфири не терпелось узнать все о Сергее, Наде и своих племянницах. Она слушала рассказ, жадно ловя каждую мелочь, и, когда они наконец закончили, из ее уст полилась собственная история. К еде она почти не притронулась.

Годы понеслись вспять. Надя с замиранием сердца слушала рассказ о трагической жизни невестки.

Продержав в тюрьме год, Эсфирь выпустили за недостаточностью улик. С помощью верного Якова Облевича, который рассказал ей, что посоветовал Наде и Сергею покинуть Петроград, Эсфирь смогла выехать из России в Германию. Она порывалась отправиться на их поиски в Сибирь, но Яков убедил ее, что для нее единственный шанс спастись — это уехать из страны немедленно.

Следующие двадцать два года она, не владея никакой профессией, занималась самой низкооплачиваемой работой в разных немецких городках, перебираясь с места на место, и постоянно обращалась в международный Красный Крест с просьбой разыскать семью. Когда гитлеровское преследование евреев усилилось, она уехала во Францию, откуда на грузовом судне поплыла в Китай, следуя путем тысяч других немецких евреев, ищущих прибежища по всему миру. В Шанхай она прибыла в 1941 году, обессилевшая и истощенная годами недоедания.

Организация помощи евреям нашла ей квартиру и работу в японском ресторане, где она, весь день дыша паром, мыла посуду. Когда в 1943 году японцы собрали немецких евреев и отправили на поселение в гетто, устроенное в районе Хонкоу, где им приходилось ютиться в плохо отапливаемых помещениях, здоровье Эсфири ухудшилось. В конце концов она обратилась за помощью в Русский эмигрантский комитет.

Известие о том, что Эсфирь уже четыре года живет в Шанхае, поразило Надю.

— Чего же ты ждала? Почему сразу не пошла в эмигрантский комитет? — спросила она.

Эсфирь обратила на нее печальные глаза.

— Мне было слишком больно вспоминать о России, — ответила она ровным, невыразительным голосом. — После всех этих лет я думала, что потеряла вас навсегда, и старалась как можно реже встречаться с русскими в Шанхае… Боялась, что это напомнит мне о том, что случилось со мною в Петрограде.

Все молчали, Эсфирь опустила глаза.

— Я не хотела говорить по-русски. Сменила фамилию на Энгель и даже не читала русских газет. Разве вы не понимаете?

Она помолчала, рассматривая свои руки, а потом закончила рассказ. В эмигрантском комитете, где русским беженцам выдавали удостоверения личности, она рассказала, что ее настоящая фамилия Ефимова. Служащий комитета с любопытством посмотрел на нее и поинтересовался, не родственница ли она доктора Сергея Ефимова.

— Я тогда чуть в обморок не брякнулась, — качая головой, вспоминала Эсфирь. — Не верилось мне, что через столько лет я могу найти вас. Ему пришлось несколько раз повторить вопрос, прежде чем я смогла ответить.

Надя посмотрела на Сергея. Ее брат сидел неподвижно, приклеившись глазами к лицу Эсфири, следя за каждым движением ее губ, за каждым жестом, как будто боялся посмотреть в сторону, боялся проснуться и понять, что это был сон.

Надя в ужасе думала: «Боже, ведь это я виновата в том, что с ней случилось. Если бы не мы с Катей, Сергей остался бы в Петрограде и через год дождался бы ее». Но им все-таки повезло дожить до счастливого финала. Теперь ей предстояло выходить брата и Эсфирь, позволить им насладиться вновь обретенным счастьем.

Надя повернулась к брату.

— Сережа, Эсфирь, наверное, очень устала. Отведи ее к себе в комнату, пусть отдохнет, а мы с Мариной пока уберем со стола.

Уединившись с Эсфирью в своей спальне, Сергей бережно обнял ее, боясь раздавить и все еще не веря в свое счастье. Жизненные невзгоды и возраст оставили на ней свой отпечаток, но он видел ее такой, какой она была прежде, и каждая морщинка на ее лице вторгалась в его воспоминания непрошеным гостем. Дрожащей рукой он стал водить по глубоким бороздам на ее коже, таким дорогим для него.

Слезы хлынули у нее по щекам, она стала целовать его глаза, брови, нос, губы.

— Сережа, все эти годы меня поддерживала одна мысль: ты есть, и ты любишь меня так же сильно, как люблю тебя я. Но теперь, когда мы наконец встретились, мне вдруг стало неловко… Как долго нам придется заново узнавать друг друга?

Сергей улыбнулся, нежно прижал ее к себе и прошептал:

— Минуты две.

Она устроилась у него на груди, и они стали говорить о своих судьбах, смеяться и дивиться чудесной встрече.

А потом настало время для любви, нежной и робкой, отягощенной печалью и горечью потерянных лет. Они и заснули, обнимая друг друга, согреваемые теплом сплетенных тел.

На утро в Сергее возобладал врач. Он осмотрел Эсфирь и захотел провести кое-какие анализы.

— Наша Марина — медсестра, — сказал он. — Она тебя в два счета на ноги поставит. Но сначала нужно перевезти твои вещи из гетто к нам. Я попрошу Марину и ее друга Михаила. Тебя я туда не пущу.

Когда были готовы результаты лабораторных анализов, Сергей пришел в ужас.

— Надя, — уединившись с сестрой, сказал он дрожащим голосом. — У Эсфири острая форма бери-бери.

Испугавшись незнакомого названия, Надя спросила:

— Что это такое?

— Недостаток витамина В1. А у нее он осложняется миокардитом. У нее все симптомы: отек ног, судороги в икрах по ночам, одышка. Мы дома не сможем обеспечить ей нужные условия. Надо узнать, есть ли место в русском госпитале.

— А может быть, домашнее питание ей поможет? Внимание близких, забота и любовь иногда творят чудеса.

— Боюсь, это не тот случай, Надя. Она слишком больна. Но пока мы будет искать место в госпитале, начинай кормить ее печенкой и свининой. Почки тоже неплохо. Насколько я помню, она, кажется, любила рассольник. Когда будешь ее кормить, положи ей лишнюю порцию почек.

— Мы с Мариной сделаем все, чтобы помочь, Сережа, ты же знаешь.

Однако Сергей нахмурился.

— Извини, что я об этом говорю, но нас ждут большие расходы. Придется затянуть пояса потуже.

Надя погладила его по плечу.

— У меня от заказчиков нет отбоя — у нас будут деньги.

Однако две недели спустя Надя не на шутку взволновалась, когда обнаружила на туалетном столике наспех нацарапанную Сергеем записку о том, что он ушел играть в маджонг, чтобы отвлечься и расслабиться. Надя на эти слова не купилась. Она сразу поняла, что Сергей отправился в игорный дом, надеясь выиграть деньги на лечение Эсфири. Господи, как же глупо надеяться на слепую удачу!

Эсфирь уже лежала в госпитале, и Марина находилась с ней почти неотлучно. Содержалась ее невестка в лучших условиях, и денег у них было достаточно, чтобы оплачивать счета. Действительно, на излишества не оставалось, но никто не жаловался. Надя волновалась только о дочери. У Михаила денег было немного, но приходил он часто и всегда заряжал их своим хорошим настроением и неувядающим оптимизмом… Когда же наконец Марина проснется и увидит, какое сокровище лежит у ее ног?

Сама же Надя не переставала благодарить Господа за Алексея. Он все понимал и всегда поддерживал ее. Иногда он хотел сводить ее в оперу или на концерт в театр «Лицей», но когда она отказывалась, не настаивал и не обижался.

Надя вздохнула. Здоровье ее невестки не улучшалось, но и не становилось хуже. Надежда всегда оставалась.

«Сколько денег он спустит сегодня?» — негодовала Надя, комкая записку брата. Еще никто и никогда не обогащался, играя в азартные игры. Они копейки считают, а он идет играть!