— Знаешь, что-то меня настораживает в нем. Мама попросила не рассказывать о нем дяде Сереже, и это уже само по себе странно. Но меня удивляет другое. Я точно знаю, что никогда раньше его не видела, но он почему-то кажется мне знакомым.

Михаил покосился на нее.

— Никакой загадки я тут не вижу. Могу поспорить, что он когда-то был другом вашей семьи и ты видела его, когда была совсем маленькой.

Марина с сомнением покачала головой.

— Зачем же тогда скрывать это от дяди Сережи и почему мама чуть не грохнулась в обморок, когда увидела его? — Они уже подошли к дому, и у калитки Марина остановилась. — Кто бы это ни был, помни, что мама просила не рассказывать о нем дяде Сереже. Заходи, попьем чаю.

Михаил покачал головой.

— Спасибо, Марина, не сегодня. Мне нужно идти домой и серьезно подумать.

— Вот тебе раз! Я привыкла к тому, что, когда надо о чем-то серьезном подумать, мы делаем это вместе.

— Но не сейчас. Я, можно сказать, стою на пороге огромной перемены в своей жизни.

— На пороге огромной перемены? — удивилась Марина. — Слушай, хватит говорить загадками.

— Постой, я объясню. Уэйн Моррисон, парень, с которым ты только что познакомилась, собирается уезжать из Харбина в Шанхай — работать на другую фирму. И сегодня он спросил меня, не хочу ли и я устроиться туда бухгалтером.

Марина смотрела на него разинув рот.

Михаил прищурился.

— Что это ты так на меня уставилась? У меня на лице картины не написаны, — сварливо произнес он.

— Картин я на тебе не вижу, а какие-то туманные послания наблюдаются. Ты хочешь сказать, что собираешься уехать из Харбина?

— Я еще не успел решить. А что ты думаешь об этом?

— Ты меня вот так огорошил подобной новостью и тут же спрашиваешь, что я об этом думаю?

Михаил ухмыльнулся.

— Не думал, что для тебя это важно.

Эти слова почему-то задели Марину.

— Конечно, для меня это важно! Мы же друзья! Я бы на твоем месте такой новостью сразу поделилась! Уехать в Шанхай — это все равно что уехать в другую страну! Как ты мог идти со мной все это время и даже словом не обмолвиться?

Для подобного взрыва вообще-то не было причин, и Марина понимала это. Предложения он еще не принял, и она делает поспешные выводы. Какой сегодня нехороший день! Как часто повторяла мама, «пришла беда, отворяй ворота».

— А что такого? Ты боишься, что тебе без меня не с кем будем спорить до хрипоты о Достоевском? Или никто не будет провожать тебя домой после занятий? В конце концов, в твоей жизни тоже грядет большая перемена!

— С каких это пор ты начал язвить?

Он криво усмехнулся.

— Я не хотел, Марина. Давай не будем начинать ссориться.

— Ты серьезно думаешь принять предложение?

— Да. Такая возможность нам, русским, не каждый день выпадает. Глупо было бы с моей стороны не воспользоваться этим случаем. Однако это очень серьезный шаг, и, прежде чем дать Уэйну ответ, я хочу посоветоваться с родителями.

— А как же я? — требовательным тоном осведомилась Марина.

— Ну, я же тебе все рассказал, верно? Подумай и давай через пару деньков поспорим об этом. Тем временем смотри, не пытайся узнать, кто этот твой хромоножка. Вдруг окажется, что он граф Дракула! И кстати о Дракуле, ты действительно хочешь выйти замуж за этого своего нациста-викинга?

Марине с трудом удалось не вспылить.

— Мне не нравится, что ты оскорбляешь моего жениха!

— Прости, может быть, он не викинг, но в том, что он нацист, я уверен.

Небрежно махнув рукой, Михаил развернулся и пошел прочь, насвистывая популярный мотивчик «На сопках Маньчжурии».

Марина осталась у калитки одна. Она проводила взглядом удаляющуюся фигуру, борясь с охватившим ее желанием броситься за ним, догнать, сказать, что… Она одернула себя. Сказать что? Марина в замешательстве сжала губы. Сейчас ей было нужно не носиться за кем-то сломя голову, а все хорошенько обдумать.

Она огляделась вокруг. Здесь всегда было тихо. Прямой яркий свет заходящего солнца, падая на фасад ее дома, подчеркнул все его детали. Чуть дальше, через пару кварталов, несколько прохожих переходили дорогу. И среди этих фигур вдруг показался человек с тростью. «Разыгралось воображение, — решила Марина. — Нужно собраться».

Рассердившись и одновременно испугавшись, она крепко зажмурилась, а когда снова открыла глаза и всмотрелась в группу людей, мужчины с тростью среди них уже не было.

Как прошел остаток дня, Надя не помнила. Остальные женщины разговаривали за чайным столом, она же слушала их оживленную болтовню с приклеенной улыбкой, то и дело поглядывая на старинные напольные часы в углу, четко и неторопливо отсчитывавшие минуты.

Госпожа Волкова, миниатюрная женщина с лицом пекинеса, порхала вокруг гостей, изображая радушную хозяйку. На Надю она посмотрела с любопытством.

— Что это вы точно воды в рот набрали, Надежда Антоновна? Случилось что?

— Вы же знаете, Мария Степановна, я всегда больше слушаю, чем говорю, — невыразительным голосом ответила Надя.

Интерес в глазах мадам Длинный Нос погас, и она занялась серебряным самоваром. В любое другое время Надя посмеялась бы в душе над незадачливой хозяйкой, которая не получила от нее информации для новых сплетен, но сегодня ей было не до веселья. Когда она наконец нашла повод, чтобы уйти, было уже начало седьмого.

Выйдя на улицу, Надя остановила извозчика и устало опустилась на подушки сиденья. Цокот подкованных копыт по булыжной мостовой, обычно действовавший на Надю умиротворяюще, теперь раздражал слух, каждый громкий удар звучал набатом: «Беги, Надя, спасайся от прошлого! Не дай ему снова тебя обидеть!»

Когда проезжали мимо знакомых мест, Надя дотошно осматривала их, чтобы как-то отвлечься от тяжелых мыслей. Примерно так же рьяно она бралась за домашнюю уборку, когда ей предстояла какая-то особенно сложная работа.

За Цицикарской улицей с левой стороны возвышался большой католический собор, а с правой — за серокаменной стеной скрывалось старое кладбище с Покровским храмом в дальнем конце. Дальше, за Мукденской улицей, на углу с Телинской, целый квартал занимала протестантская церковь, обнесенная высоким деревянным забором. На противоположной стороне проспекта, точно в насмешку над этими тремя символами христианской разобщенности, расположилась больница для душевнобольных. Надя всегда жалела ее сломленных жизнью пациентов. Она утратила веру в привередливого Бога, который наказывал легионы и благоволил единицам, ибо снова и снова ей приходилось черпать силы только в себе. Ей предстояло убедить себя, что прошлое перестало определять ее жизнь и она может жить настоящим.

Что сказал Вадим незадолго до свадьбы? Что-то насчет необъяснимой особенности прошлого всплывать в самый неподходящий момент. Что ж, прошлое уже однажды настигло ее во Владивостоке. Потребовались годы, чтобы убедить себя, что она приняла правильное решение.

Теперь Надя была уже не так уверена в этом. Сегодняшняя случайная встреча потрясла ее гораздо сильнее, чем она себе признавалась. Появление человека, которого она никак не ожидала увидеть, поразило ее как гром среди ясного неба. Больше двадцати лет Надя считала, что для нее Алексей умер. Теперь же он снова явился во плоти, чтобы преследовать ее, и самое страшное в этом было то, что на этот раз она не могла убежать. Что бы там ни было, она не должна расстраивать брата. Его гипертония постоянно беспокоила их, и появление Алексея точно станет для него ударом. Какая ирония судьбы, думала Надя, горько улыбаясь, что теперь она больше печется о брате, чем о человеке, из-за которого столько ночей провела без сна.

У нее вдруг закружилась голова, но потом настроение медленно начало подниматься. Какие бы чувства ни вызвала в ней встреча с Алексеем — постаревшим, уставшим и тем не менее таким же, как прежде, — все они отступали перед огромной, всепоглощающей радостью, которая наполнила ее сердце, когда она увидела его. Надя стыдилась этого чувства, но мысли не знали покоя и носились туда-сюда, как трудолюбивые муравьи.