В смятении, весь разбитый, я прихожу на работу и кое-как отработав смену, спешу на Солянку. У дома Светы я встречаю милиционера с собакой. Здоровенный дымчато-серый пес сидит у входа в подъезд. Я вхожу в квартиру. Светловолосый мужчина в темно-коричневом костюме, что-то заворачивающий в плотную бумагу, косится на меня, но молчит. Мать Светы кидается мне на грудь и бьется в рыданиях. Александр Александрович обнимает нас обоих и говорит чуть слышно:

— Гена, как же нам жить-то теперь?

Я подхожу к висящему на стене портрету Светы. Очень хорошая фотография, застекленная в дорогую строгую рамку. Ко мне подходит и становится рядом светловолосый мужчина:

— Очень красивая девушка. Вы ее любили?

— Да.

— Ее убили ножом. Позвонили, она открыла дверь… Мне надо с вами побеседовать. Я следователь. Зовут меня Федор Сергеевич.

— Пожалуйста.

Я прощаюсь с родителями Светы, и мы выходим в просторную прихожую.

— Вам знаком этот предмет? — спрашивает он меня, вынимая из картонной упаковки мой нож-прыгунок. Я внимательно, если не сказать усердно, разглядываю его и отвечаю:

— Знаете, такой вижу впервые.

— Я так и думал, — спокойно говорит Федор Сергеевич. — На вскрытии выяснилось, что Света ждала ребенка, мальчика…

Звериный вой вырывается из моей глотки, а. пальцы сжимаются в кулаки.

— Идите домой, молодой человек, — кладет мне руку на плечо следователь. — И мой вам совет, думайте, прежде чем что-то предпринимать.

Я оборачиваюсь, но за ним уже закрывается дверь.

Приехав на Можайку, я иду в котельную и спускаюсь к подземному ходу. Я иду по нему в полной темноте. Так я ходил не единожды и всегда находил люк и приставную лестницу, чтобы подняться в комнаты, но сегодня я ничего не нахожу — ни люка, ни лестницы. Меня охватывает бешенство, я бьюсь в истерике, катаюсь по полу подземелья и ору:

— Почему ты не убил меня, Кабан?! Если ты мстишь мне, так и убивай меня! Зачем ты убил невинную девочку, зачем ты убил моего сына?! Я приношу несчастье всем, кто со мною рядом! Мой путь усеян трупами!.. — И тут мое сердце дает сбой. Я теряю сознание.

Очнувшись, весь в грязи и какой-то слизи, я выбираюсь из подземелья и иду домой.

Домашние уже все знают. Отец с братьями раздевают меня, обессиленного и безвольного, и усаживают в горячую ванну, а затем, дав чего-то выпить, укладывают в постель. Посидев какое-то время со мной, они уходят. И как только за ними закрывается дверь, в комнате появляется богиня Валькирия.[15] Она в голубом плаще, в шлеме и латах, в руках держит копье и щит. На кожаном поясе висит меч в ножнах. Богиня далеко от меня и совсем рядом. За плечами у нее облака, горы, море. Глаза богини как голубое небо, а волосы льняные. Валькирия какое-то время смотрит на меня, а потом молвит:

— Ты выкашиваешь зло, чтобы жило добро. Ты хороший воин! Тебе скоро предстоит биться с сильным и хитрым врагом. Он исчадие зла, и победить его трудно. Но тебя любит богиня Карна.[16] Она наградила тебя способностью к перевоплощению. Ты в бою много раз принимал обличье волка, и это тебе помогало. Мы с тобой! — Валькирия поворачивается, и солнечный блик от ее щита на мгновение ослепляет меня, а когда зрение вновь возвращается, я вижу те же голубые, как небо, глаза, но со мной не богиня, а мать. «Наслушался я сказок в деревне, теперь богини мерещиться стали», — думаю я.

— Проснулся, сынок? — спрашивает мать. — Может, встанешь, поешь?

Я чувствую себя совершенно здоровым и действительно хочу есть. Но главное, я хочу действовать. Я жажду действия. И очень боюсь наделать ошибок. Кабан — безжалостный убийца, когда ему что-то нужно, он сокрушает все на своем пути. По идее, я должен бы рвануться за ним и совершить возмездие. И желание у меня есть. Не знаю только, где он. Да если я и найду его, то еще неизвестно, кто кого. Теперь мне надо думать так же, как он, предчувствовать, предвидеть каждый его шаг. План уже складывается у меня в голове, но я хочу дать ему созреть. Я хорошо знаю Кабана. Он не будет вечно прятаться. Ему нужна банда…

Организация банды в Москве! Здесь может быть несколько вариантов. И первое — это рейд по притонам. Действуй в этом направлении, и ты получишь людей, готовых на любые дела. В подобных заведениях встречаются медвежатники, шулера и пройдохи. Они оставляют друг другу послания, получают информацию, кто в городе и на чьей территории, а кого нет.

Я ищу Кабана. Я больше месяца мотаюсь по Москве, заходя во все злачные места, но никаких следов пребывания в них моего врага не нахожу. Пока не начинаю поиск неподалеку от Дома офицеров.

За Октябрьской улицей каменные и деревянные дома и домишки, бани, сараи и заборы налезают друг на друга. Среди них прячутся расплодившиеся после войны забегаловки, столовки, кафе и ресторанчики. В них офицеры и штатская молодежь, люди средних лет пьют, гуляют во всю ширь души, находят девочек, режутся в карты.

Я вспоминаю, что больше года назад в одном из таких кафе я познакомился с официанткой Тосей. Она тогда произвела на меня впечатление.

Как сейчас помню. Я, облокотившись на прилавок буфета, стою и любуюсь ею. Мне нравятся ее темные блестящие волосы, естественными прядями свободно спадающие по обе стороны лица. Нравятся настороженные бледно-голубые глаза, а особенно фигурка, которая без одежды, думаю я, наверное, просто обалденная.

При знакомстве с Тосей у меня даже в мыслях не было, что она воровка. А потом от нее же самой я узнаю, как в двенадцать лет она участвовала в налете на магазин ювелирных изделий. Я ее посвящаю в свои дела, вершимые мною в такие же годки. Тося жалуется, что ей прохода не дают посетители: лапают, за пазуху лезут, под юбку. Зато деньги она имеет здесь хорошие. В этом заведении собираются не только бандиты, жулики и воры, но и состоятельные дельцы. И у нее свое дело. Тося передает послания. Но здесь рот должен быть на замке. Был случай, когда одна подруга услышала что-то такое, что ее не касалось, и стала трепаться. Потом ее тело нашли на помойке у вокзала, заваленное мусором. Это дело требует мозгов. Записывать ничего нельзя.

И вот почти через полтора года я, в кепочке восьмиклинке с козыречком в два пальца, бостоновом костюме и белой из китайского шелка рубашечке, из-под которой выглядывает тельняшка, хромовых, подбитых медными гвоздиками, прохорях, открываю дверь памятного мне кафе и вижу, что жизнь в нем, как и прежде, бурлит. Тося на месте.

— Привет, — бросаю я, подходя к ней. — Узнаешь? Возьми! — Протягиваю я ей коробку конфет.

— Давно тебя, Волк, не было. Как жизнь? — приветливо спрашивает Тося, принимая конфеты. — Что-нибудь закажешь? — Ее лицо светится, одаривая меня радостной улыбкой.

— Если посидишь со мной, то закажу, — отвечаю я.

— Вероятно, мы не откажемся и выпить, — смеется официантка.

— Не откажусь. Неси по полной программе, — тоном гуляки командую я. — Где прикажешь разместиться?

Тося запрокидывает голову, убирает спавшую на глаз прядь волос и указывает на столик, что стоит неподалеку от небольшой сцены. Обозрение приличное, прикидываю я, по-хозяйски располагаясь за ним.

Вскоре официантка появляется с подносом. Смеясь и непринужденно болтая, она быстро и ловко накрывает на стол. Посредине ставит два графинчика, один — с водкой, другой — с вином, затем приносит вазу с фруктами, розетку с красной икрой и мясное ассорти, а в заключение — брызгающую кипящим салом сковородку со свиной отбивной и к ней обжаренные в масле тоненькие ломтики картошки. Как только она заканчивает со столом, подходит метрдотель и спрашивает:

— Вы хотите, чтобы девушка поужинала с вами?

— Есть у меня такая мыслишка, — смеюсь я.

— Я не возражаю, но это войдет дополнительной суммой в меню.

— Согласен, — отвечаю я.

Метрдотель уходит, а Тося садится рядом со мной.

— Давай, Волк, поскорее расправимся с отбивной, — говорит она, — а то остынет, и уже будет не тот вкус.