Небогатые торговцы и ремесленники склонялись, чтобы поцеловать руку Великолепного, а его пажи по обычаю раздавали монеты обездоленным. Дойдя до угла, Лоренцо увидел большие бело-желтые знамена папских арбалетчиков и пехотинцев под командованием графа Монтесекко. Граф облачился в золотые латы, чтобы, по его словам, сопровождать племянника Папы в Рим. Он воспользовался недолгим пребыванием во дворце, дабы составить о нем представление: ведь, как его известили, именно во дворце развернутся все события. Но вышло иначе.

Один из наблюдателей, оставленных заговорщиками во Фьезоле, через посыльного сообщил, что к Флоренции вроде бы скачет галопом отряд арбалетчиков — возможно, это люди Ксенофона Каламантино, предупрежденного о ловушке для Медичи. Вероятно, судьба опять принялась прокладывать свои туманные пути, и заговорщикам пришлось изменить план в третий раз. Опасаясь, как бы известие о заговоре не распространилось по всему городу, они решили, что ждать до торжественного обеда нельзя. Следует нанести удар прямо в соборе.

Эта поправка, внесенная в последние минуты, потянула за собой цепь непредсказуемых последствий, поскольку граф Монтесекко, закаленный в сотнях стычек, готов был совершить преступление на пиру, но проливать кровь в святом месте не хотел. Капитана заменили на двух священников с кинжалами под рясой, не столь разборчивых. Божьи служители Антонио Маффеи из Вольтерры и Стефано да Баньоне проявили меньше уважения к храму, чем бородатый наемник, сеявший ужас в горных селениях во время непрестанных войн.

У бронзовых дверей баптистерия работы Гиберти уже собрались городские советники и вся флорентийская знать вместе со слугами. У большинства под одеждой были спрятаны мечи и кинжалы. Сколько человек в несметной толпе на площади знали о том, что случится? Несомненно, многие из тех, кто с благочестивым видом призывал к покаянию под сенью религиозных братств. Якопо Пацци, посматривая то в один, то в другой конец улицы, обеспокоенно заметил, что Джулиано нет рядом с братом, и с дрожью в голосе сказал об этом остальным. Непредсказуемость юного любителя искусств грозила отнять у вождей заговора последнюю возможность.

Когда Лоренцо Медичи и кардинал Риарио со свитой готовились шагнуть на ступени собора, один из братьев Пацци со своим приближенным Бернардо Бандини сумел добраться до Дворца Медичи — якобы с запиской от Великолепного к его брату с просьбой немедленно отправиться на мессу. Ясно, что Джулиано не удивился такой резкой перемене в настроении Лоренцо. Кроме того, он знал, что тот хорошо чуял дипломатическую необходимость, а значит, это она вынудила позвать младшего брата на долгожданную церемонию. Джулиано быстро переоделся и набросил плащ кроваво-красного цвета: кое-кто потом увидел в этом предзнаменование.

По пути от дворца к собору лжепосыльные, частью шутливо, частью всерьез, принялись хлопать Джулиано по спине и обнимать его с тайным умыслом — проверить, нет ли под одеждой кольчуги. Но у него не было ни брони, ни кинжала, ни меча, — вообще ничего, что могло бы защитить от нападения.

Дом профессора Росси не был старинной виллой Медичи, но все же выглядел довольно древним: зеленые жалюзи, средневековый каменный свод над притолокой двери… Позади располагался фруктовый сад с яблонями и сливовыми деревьями; небольшой запущенный садик с оградой из можжевельника был и перед домом. Гравиевая дорожка шла между кипарисов и заканчивалась у подножия греческого изваяния безрукой женщины, напоминавшей Венеру Медичи. Рядом с крытой террасой была брошена газонокосилка. Возле главного входа цвел дивный розовый куст, резко выделяясь карминными красками на охристо-сером фоне стен, по которым — вплоть до галереи второго этажа — взбиралась глициния, придавая фасаду некий налет таинственности.

Франческо Феррер вставил в замочную скважину ключ, врученный синьорой Манфреди, и толкнул тяжелую деревянную дверь. Та подалась, скрипнув ржавыми петлями. Свет снаружи, просеиваясь сквозь окна, в вестибюле становился мягким, почти золотым, отчасти благодаря оштукатуренным стенам. В воздухе висела хмурая тишина. Сразу за дверью возникало ощущение, что ты — в ограбленном доме. Мебели в вестибюле не было, если не считать прелестного белого дивана, обтянутого тонкой парусиной. Обширное пустое пространство освещалось через круглое слуховое окно над лестницей. Нигде ни пылинки, деревянный пол сверкал, будто недавно покрытый лаком. Мне понравилась эта строгая геометричность, отсутствие всяких украшений: единственная роскошь — пространство и свет.

Местом, которое больше всего интересовало взломщиков, была библиотека — просторное помещение с окнами в сад.

Там стоял белый диван — такой же, как у входа, но синьора Манфреди накрыла его тканью — видимо, чтобы уберечь от следователей, которые все утро толклись тут. Единственной нетронутой вещью, похоже, были шахматы: черный слон стоял на клетке «g5», белый ферзь — на «a4». Я плохо разбираюсь в этой игре, но позиция мне показалась слишком интересной, чтобы бросать партию недоигранной. Выдернутые из компьютера кабели во множестве свисали со стола, опускаясь на ковер. Бумаги валялись в полном беспорядке — осмотрев их, инспектор Леони решил оставить все как есть и унес с собой только три синие папки, обещав вернуть как можно скорее. Книжные полки были пусты, словно театр без зрителей. Книги были сброшены на пол. Синьора Манфреди не осмелилась даже переложить их на стол. Она посмотрела с облегчением, когда Феррер сказал, что беспокоиться не нужно — мы все уберем. Библиотека, по всей видимости, внушала ей трепет: преклонение простого народа перед культурой.

В основном здесь были книги по истории и искусству, включая альбомы с репродукциями, выпущенные ведущими музеями мира. Но имелись и сочинения по философии, политике, экономике, биографии мыслителей девятнадцатого и двадцатого веков: Маркса, Фрейда, Сартра, Камю и более близких к нам — Ноама Хомского, например, или Капущинского. Меня, однако, больше всего заинтересовали детективы и триллеры в карманных изданиях, напомнившие такое же собрание в кабинете отца: он был поклонником подобной литературы, хоть и не любил в этом признаваться. В детстве меня очаровывали эти обложки с китайцами, вампиршами, револьверами; книги были настолько ветхими, что рассыпались в руках. В четырнадцать лет я пожирала их, сидя на подоконнике на даче, у одного из окон, выходивших на террасу. Обычно я забиралась туда босиком и старалась быть очень внимательной, как часовой на вершине башни, ловя любые подсказки, которые позволяли вычислить убийцу еще до финала. Эти названия и сюжеты сплавились в моей памяти с бирюзовой водой бассейна и августовской жарой. В этом возрасте мои пристрастия еще не сложились в систему: я обожала Дэшила Хэммета и мультики, вирджинский табак и жевательные карамельки «Сугус», невидимые чернила у Агаты Кристи и метафизические шахматы у Борхеса, головоломки, логические игры, американский нуар и замороженный земляничный сок, который любила медленно смаковать, выйдя из воды: точно так же я смаковала тайну, лежа с книгой на полотенце.

Неудивительно, что Росси, как всякий любитель шахмат, хоть немного склонный к умственным построениям, сохранил эту подростковую страсть. Ведь детективы предназначены не только для детей, ищущих новые способы отгородиться от мира, но и для взрослых, избравших иные виды уединения. Пока Феррер в темно-коричневой рубашке с закатанными выше локтя рукавами ставил книги на нижние полки по тематическому и алфавитному принципу, я, взобравшись на деревянную лестницу, расставляла как попало издания карманного формата.

Здесь были все классики жанра: Эллери Квин, Честертон, Джеймс Хэдли Чейз, Дешил Хэммет — от «Крадущегося сиамца» до «Красной жатвы», полная коллекция романов Камиллери про комиссара Монтальбано. Агаты Кристи не было, но имелись Патриция Хайсмит, Джеймс Кейн, Сименон и, разумеется, Конан Дойл, начиная с «Собаки Баскервилей», вдохновившей Умберто Эко на создание «Имени розы». Я наугад читала названия: «Черная мелодия блюза», «Терпение паука», «Прежде чем заледенеет»…