Вскоре, он заснул.

Джеймс провел большую часть выходных в гостиной Грифиндора. Он знал, что ни Ральф, ни Зейн не могли попасть в общую гостиную без пароля, и у него не было настроения встречаться сейчас с кем-либо. Он читал главы, заданные ему на уроках, практиковал некоторые простейшие заклинания. Он был особенно раздражен, когда обнаружил, что не может поднять в воздух перо, и крутился вокруг стола, как только мог, чтобы заставить его летать. Через двадцать минут он не выдержал и выругался так, что его мать даже не знала, что он владеет такими словами. И в сердцах бросил палочку на стол, она тут же выстрелила потоком фиолетовых искр, будто удивляясь тому, как с ней обращаются.

Наступила суббота, а это значило, что Джеймсу пришлось отрабатывать наказание вместе с Аргусом Филчем. Джеймс следовал за Филчем по коридорам, держа в руках ведро и щетку с гигантской жесткой щетиной. Иногда Филя останавливался и, не поворачиваясь, указывал на место на полу, на стене или статую. Чаще всего это были небольшие рисунки или грязные места на полу, протоптанные учениками. Джеймс тяжело вздыхал, окунал щетку в ведро и начинал тереть обеими руками. Филч привередливо рассматривал Джеймса, как будто он был лично ответственен за каждый испорченный участок замка. Пока Джеймс работал, Филч бормотал и причитал о том, что раньше наказания были намного суровее. В скором времени, Джеймсу былр разрешено вернуться в свою комнату, его пальцы были холодными, красными, жутко болели и, к тому же, пахли ужасным коричневым мылом Филча.

В воскресенье днем, Джеймс бесцельно блуждал по территории замка и столкнулся с Тедом и Петрой, которые валялись на одеяле, якобы рисуя астрономические карты на пергаменте.

— Теперь, когда Трелони, преподавателя Прорицаний, заменила мадам Делакруа, у нас появилось фактическое домашнее задание. — Пожаловался Тед — Предмет, на котором просто смотришь на чаинки и произносишь пессимистичные прогнозы, был довольно забавным, на самом деле.

Петра сидела, прислонившись к дереву, и разбирала схемы карт на коленях, сравнивая их с огромной книгой созвездий, лежащей открытой на одеяле.

— В отличии от Трелони, у Делакруа, кажется, есть представления о том, что астрология-жесткая наука. — Сказала она, качая головой от отвращения. — Как будто камни, которые крутятся во Вселенной, знают о моем будущем намного больше, чем я.

Тед попросил Джеймса остаться, и подержать карты, так как их становилось слишком много. Чувствуя, что он не помешал ничему личному, и, что ни Тед, ни Петра не собираются воспитывать Джеймса «ужасными пробными испытаниями по Квиддичу», Джеймс плюхнулся на одеяло и посмотрел в книгу со звездными картами. Черно-белые рисунки планет, каждая из которых имела имя, иллюстрации мифических существ, планеты кружились и медленно поворачивались на страницах, их орбиты обозначались в виде красного эллипса.

— Какая из этих планет называется Вокет? — спросил Джеймс сухо.

Петра перевернул страницу.

— Харди-Хар.

Джеймс перевернул страницу с созвездиями этой огромной книги, наблюдая за перемещением планет и потусторонними астрологическими объектами.

— Итак, как тогда ладят профессор Трелони и мадам Делакруа? — Спросил Джеймс через минуту. Он вспомнил, что Демьян подозревал о каких-то разногласиях между ними.

— Так же, как масло и вода, — ответил Тед, — Трелони пытается найти общий язык, но она, скорее всего, ненавидит королеву вуду. Что насчет Делакруа, так она даже не притворяется дружелюбной. Они из разных миров, во всех смыслах этого слова.

— Мне больше нравятся уроки Трелони. — Пробормотала Петра, что-то быстро зарисовывая на своем пергаменте.

— Мы все знаем, что ты думаешь, дорогая. — Успокоил ее Тед. Он повернулся к Джеймсу. — Петра любит Трелони, потому что она знает, что гадание представляет собой набор случайных знаков, символов, который мы используем, чтобы разгадать смысл. Трелони конечно же думает, что этим руководит магия, но все же она понимает, что это лишь набор безделушек вперемешку с субъективным мнением. Петра любит факты, так что, если Трелони все же пытается внести какую-то серьезность в предсказание, она не делает уроки жестокими.

Петра вздохнула и закрыла огромный фолиант на замок.

— Гадание-это не наука, это психология. По крайней мере, Трелони получает предсказание и верит в него. Делакруа… — И тут она бросила книгу на кучу пергаментов рядом с ней и закатила глаза.

— У нас контрольная на этой неделе, — Сказал Тед печально. — Контрольная по гаданиям. И она будет состоять из того, какие события произойдут в этом году, расположение планет, сфер и все в этом духе.

Джеймс посмотрел насмешливо:

— Расположение планет?

— Выравнивание планет, становление их в одну линию. — Ответила Петра терпеливо. — На самом деле, это очень серьезно. Это происходит только раз в несколько сотен лет. Это наука. Это знание того, какое мифическое существо отображает каждая планета, причисляли ли его к божеству и что обозначает «гармония астрологической матрицы предвидения».

Тед посмотрел на Джеймса и нахмурился:

— Когда-нибудь мы покажем Петре, что на самом деле думаем по этому поводу.

Петра ударила его по голове одной из больших карт звездного неба.

Позже, за обедом, Джеймс увидел Ральфа и Зейна, сидевших за столом Когтеврана. Он увидел, что Зейн один раз взглянул на него и был рад, что тот не попытался с ним поговорить. Он знал, что это очень маленький проступок, но все же был полон зависти и стыдился этого. Он быстро поел, и затем вышел из Большого зала, совершенно не представляя, куда идти.

Вечером было свежо и прохладно, как только солнце скрылось за горами. Джеймс исследовал территорию замка, слушал скрежет сверчков, бросал камешки в озеро. Он отправился в сторону хижины Хагрида, но, когда он подошел, увидел, что к двери прикреплена записка, написанная большими, корявыми буквами. В записки говорилось, что Хагрид в лесу и не вернется до утра понедельника. Скорее всего он проводит время со своей подружкой и Гроххом, понял Джемс.

Стало смеркаться. И Джеймс уныло побрел к замку.

Он был на пути в общую гостиную, когда решил свернуть в сторону. Ему вдруг что-то стало интересно.

Трофейные стеллажи были освещены рядом фонарей, так, что чаши, таблички с именами и статуи ярко блестели. Джеймс шел медленно, просматривая каждую фотографию команды по Квиддичу, фотографии потускнели от времени, но улыбки игроков и выражение триумфа на лице остались неизменными.

Здесь были золотые и бронзовые кубки, антикварные снитчи, игровые бладжеры, пристегнутые ремнями к полкам, но все же еще шевелившиеся, когда чувствовали, что он проходил мимо.

Джеймс остановился в конце и посмотрел на фотографию рядом с Кубком Турнира Трех Волшебников. Его отец улыбался той же неловкой улыбкой, и выглядел таким молодым и своевольным. Джеймс наклонился и посмотрел на фотографию по другую сторону Кубка, это была фотография Седрика Диггори. Мальчик на фото был красив, с тем же открытым, бесхитростным выражением лица, которое он видел на многочисленных фотографиях команд по Квиддичу. Тогда Джеймс понял, что время не властно над честностью и доверием. Джеймс внимательно изучал фото. Чувство привязанности возникло у Джеймса, хотя он в первый раз увидел фото.