– Аллен! Нормы поведения, правила вежливости и порядочности – неизменны! Пора тебе научиться им соответствовать хотя бы для виду. Ты будешь работать летом!

Мальчик поднял взгляд.

– Не имеешь права!

– Ну-ка повтори!

– Детский труд запрещен! До шестнадцати мне не дадут разрешения на работу! Хочешь, чтобы я нарушал закон?

– Думаешь, все мальчишки и девчонки, помогающие своим родителям, наполовину рабы, а наполовину преступники? – Гнев Итана был так же беспощаден, как и его любовь.

Аллен отвернулся:

– Я не это хотел сказать, сэр.

– Еще бы. И больше такого не повторится! Ты задираешь нос перед двадцатью поколениями Хоули и Алленов. Они были людьми достойными. Может, и ты когда-нибудь станешь таким.

– Да, сэр. Можно уйти в свою комнату, сэр?

– Можно.

Аллен медленно поднялся по лестнице.

Когда он скрылся, Эллен задрыгала ногами в воздухе, как пропеллерами. И тут же села прямо и одернула юбку, словно юная леди.

– Я тут почитала речи Генри Клэя[30]. Он, конечно, хорош.

– Конечно.

– Ты помнишь его речи?

– Не то чтобы очень. Давненько я их не читал.

– Он великолепен!

– Едва ли это подходящее чтение для школьницы.

– Он просто великолепен!

Итан встал со стула, и весь долгий, тяжелый день навалился ему на плечи.

В кухне его встретила злая и заплаканная Мэри.

– Я все слышала! – объявила она. – Понятия не имею, что на тебя нашло! Он всего лишь маленький мальчик!

– Лучше поздно, чем никогда, дорогая.

– Никакая я тебе не дорогая! Тирана в своей семье я не потерплю!

– Тирана? О господи!

– Он всего лишь маленький мальчик! А ты на него накинулся!

– Думаю, ему это на пользу.

– Какая польза?! Ты раздавил его, как букашку!

– Нет, дорогая. Я устроил ему беглое знакомство с миром, в котором он живет. Точнее, развеял его заблуждения об этом мире.

– Откуда тебе знать, каков мир на самом деле? – Итан прошел мимо нее и открыл заднюю дверь. – Куда ты?

– Стричь лужайку.

– Ты же вроде устал.

– Да… и уже отдохнул. – Он оглянулся через плечо и посмотрел на нее сквозь противомоскитную сетку. – Человек – существо одинокое, – сказал он и улыбнулся ей, потом выкатил газонокосилку.

Застрекотали лезвия, прорываясь сквозь мягкую и сочную траву. Возле крыльца звук затих.

– Мэри-Мэри, моя дорогая! Я люблю тебя…

И лезвия снова с урчанием накинулись на разросшуюся траву.

Марджи Янг-Хант была женщиной эффектной, здравомыслящей и умной, причем умной настолько, что знала, когда и как этот ум скрывать. Оба ее брака потерпели фиаско, как и ее мужчины: один оказался слишком слаб, второй еще слабее – он умер. На свидания ее приглашали редко. Она организовывала их сама – наводила мосты частыми телефонными звонками, письмами, открытками с пожеланиями скорейшего выздоровления и якобы случайными встречами. Она разносила домашний супчик собственного приготовления хворым и помнила все чужие дни рождения. Этим она не давала людям забыть о своем существовании. Значительная часть дохода Марджи уходила на волосы, ногти, массаж, кремы и мази.

Ни одна женщина в городке не следила так за собой – чтобы живот оставался плоским, кожа чистой и сияющей, зубы белоснежными, линия подбородка не расплывалась. Другие женщины говаривали: «Должно быть, она куда старше, чем выглядит».

Когда мышцы груди ослабли и уже не откликались на кремы, массаж и гимнастику, Марджи упаковала их в специальное белье и продолжила носить свои выдающиеся достоинства с гордостью. Макияж занимал все больше времени. Волосы блестели и лежали глянцевой волной, как в рекламе шампуня. На свидании она ела, танцевала, смеялась, шутила, притягивала своего спутника сетью крошечных магнитиков, и никто бы не заподозрил, насколько этот сценарий заучен ею наизусть. Выждав положенное время и благосклонно приняв некоторые инвестиции, она ложилась с ним в постель, по возможности не афишируя этого факта. Потом она снова возвращалась к наведению мостов. Рано или поздно общая постель должна была стать ловушкой, в которую попадется ее уверенность в завтрашнем дне и грядущее довольство. Однако перспективная добыча выскальзывала из шелково-стеганых тенет. Все чаще и чаще Марджи встречались женатые, немощные либо чересчур бдительные. Тщетно она обращалась за помощью к картам Таро – колода упорно молчала.

Марджи знавала многих мужчин, большинство из них были нечестивые, раздираемые тщеславием или впавшие в уныние, поэтому в ней развилось презрение к своей дичи, как бывает у профессионального охотника на хищников. Такими людьми легко управлять, используя их страхи и тщеславие. До того они жаждали быть обманутыми, что она больше не испытывала триумфа от своих побед, разве только гадливую жалость. Эти становились ее друзьями и союзниками. Их она защищала даже от осознания того, что они ее друзья. Им она отдавала лучшую часть себя, потому что они ничего от нее не требовали. Марджи держала их в секрете, ибо в глубине души знала: гордиться тут нечем. В их число входили Дэнни Тейлор, Марулло, и даже шеф Стоунуолл Джексон Смит, и еще кое-кто. Они доверяли ей, она – им, и их тайное существование было единственной отдушиной, в которой она черпала силы. Эти друзья разговаривали с ней свободно и безбоязненно, для них она была вроде андерсоновского колодца – чуткая, не вершившая суда, молчаливая. У большинства людей есть скрытые пороки; у Марджи Янг-Хант имелась скрытая добродетель. Благодаря своей тайне она знала о Нью-Бэйтауне и даже о целом округе Уэссекс больше всех остальных, и знание ее было лишено всякого предубеждения, потому как она не стала бы – точнее, не смогла бы – пользоваться им в своих интересах. Однако в иных сферах она находила применение буквально всему, что попадало ей в руки.

Проект под названием «Итан Аллен Хоули» начался случайно, от нечего делать. Отчасти Итан был прав, подозревая со стороны Марджи умысел, желание проверить свои силы. Многие унылые мужчины, приходившие к ней за утешением, страдали половым бессилием, сексуальные травмы сковывали все сферы их жизни. С помощью толики лести и сочувствия Марджи помогала им освободиться и снова выйти на бой с их вооруженными кнутами женами. К Мэри Хоули она действительно привязалась и через нее в конце концов познакомилась с Итаном, страдавшим от травмы иного рода – травмы социально-экономической, которая лишила его силы и уверенности в себе. Не имея ни работы, ни любви, ни детей, Марджи задумалась, сможет ли она освободить и привести этого искалеченного мужчину к какой-нибудь другой развязке. Завязалась игра, своего рода головоломка, проверка – следствие вовсе не доброты душевной, а просто любопытства и скуки. Итан был мужчина незаурядный; направить его к успеху значило доказать собственную незаурядность, в чем Марджи сейчас особенно нуждалась.

Вероятно, она была единственной, кто осознал глубину происходящей в Итане перемены, и Марджи это пугало, потому что она приписывала ее себе. У мыши росла львиная грива. Марджи видела играющие под его одеждой мышцы, чувствовала зарождавшуюся в его взгляде безжалостность. Должно быть, нечто подобное испытывал благодушный Эйнштейн, когда его греза о природе материи вспыхнула над Хиросимой.

Марджи была очень привязана к Мэри Хоули и в то же время не испытывала к ней ни сочувствия, ни жалости. Женщины относятся к ударам судьбы как к явлениям природы, особенно когда они падают на головы других женщин.

Неподалеку от Старой гавани в крошечном, безукоризненно чистом домике, стоявшем посреди большого заросшего сада, Марджи прильнула к зеркалу для макияжа, чтобы проинспектировать свое оружие. Она смотрела сквозь тональный крем, пудру, тени для глаз, ресницы в черной броне туши и видела скрытые морщинки, потерявшую упругость кожу. Она чувствовала, как годы наступают, подобно приливу, накатывающему на скалу посреди спокойного моря. У зрелости есть свой арсенал, но он требует тренировки и навыков, которыми она пока не владела. Ей нужно научиться прежде, чем текстура юности и предвкушения осыплется и оставит ее нагой, дряблой и убогой. Секрет ее успеха заключался в том, что она всегда держала марку, даже наедине с собой. В качестве эксперимента она расслабила губы, как им того хотелось, и полуприкрыла веки. Она опустила гордо поднятый подбородок, и кожа под ним провисла. На женщину в зеркале тут же взгромоздилось лет двадцать, и Марджи вздрогнула, услышав безжалостный шепоток, объявивший ее участь. Она слишком припозднилась. Чтобы стариться, женщине нужна соответствующая витрина – свет, декорации, черный бархат, – где можно себе потихоньку седеть и набирать лишний вес, хихикать и скаредничать, окружив себя детьми, любовью, заботой, разными безделушками, с приятным и необременительным мужем или лучше с еще более приятным и необременительным завещанием и счетом в банке. Женщина, стареющая в одиночестве, – бесполезный, никому не нужный хлам, морщинистое недоразумение без семьи и близких, которые бы над нею кудахтали и растирали больные места.