Вы не поверите, но время остановилось, словно Иисус Навин с бабочкой на шее остановил солнце. Минутная стрелка отцовского хронометра замерла и отказалась двигаться дальше.

Долго я не обращался вслух к моей пастве, зато сегодня утром меня к этому вынудили нервы.

– Друзья мои, скоро вы станете свидетелями тайны. Я знаю, что могу положиться на ваше молчание. Если кто-то испытывает сомнения этического порядка, то прошу удалиться. – Я помолчал. – Возражений нет? Отлично. И коли хоть одна устрица или вилок капусты затеет обсуждать сие с чужаками, то смертный приговор будет приведен в исполнение с помощью ножа и вилки. Также хочу вас поблагодарить. Все мы трудились вместе на этой благодатной ниве, и я был таким же слугой, как и вы. Однако грядут перемены. Впредь хозяином здесь стану я, в связи с чем обещаю проявлять доброту и понимание. Момент близится, друзья мои, занавес поднимается… Прощайте! – Идя к дверям с метлой в руках, я неожиданно для себя вскрикнул: – Дэнни… Дэнни! Оставь меня в покое!

Я содрогнулся всем телом, пришлось опереться на метлу и постоять, пока я смог открыть двойные двери.

Короткая толстая стрелка на часах моего отца стояла на девятке, длинная и тонкая показывала шесть минут до девяти. Мне чудилось, что хронометр пульсирует у меня в руке.

Тот день отличался от остальных дней, как собаки от кошек, как те и другие – от хризантем, или от приливной волны, или от скарлатины. Во многих штатах, по крайней мере в нашем точно, действует закон, по которому на выходных непременно идет дождь, иначе как видимо-невидимо народу сможет враз промокнуть насквозь и захандрить? Июльское солнце успешно развеяло легкие перистые облачка, зато на западном краю неба нарисовался грозовой фронт – тучи-силовики, несущие дождь из долины реки Гудзон, вооруженные молниями и уже грохочущие раскатами грома. Если закон будет соблюдаться должным образом, то они притормозят до той поры, когда на шоссе и пляжи выберется максимальное число ошалевших от сутолоки отдыхающих, одетых по-летнему и по-летнему же доверчивых.

Большинство магазинов начинают работать не раньше половины десятого. Это была идея Марулло – переманить часть чужой клиентуры, открываясь на полчаса раньше остальных. Я бы не стал так делать. Выгода невелика, а другие магазины относились к нам с неприязнью. Марулло было плевать, он о таких вещах даже не задумывался. Что с него возьмешь – иностранец, макаронник, мафиози, тиран, притеснитель бедняков, подонок и сукин сын восьми разновидностей. Что ж, после того как я его уничтожил, вполне естественно, что все его ошибки и преступления стали ясны, как белый день.

Длинная стрелка на отцовских часах неспешно двигалась по кругу, я ожесточенно махал метлой, дожидаясь плавного начала своей операции. Я дышал ртом, желудок вдавился в легкие, как перед атакой.

Для субботнего утра в канун Четвертого июля людей было маловато. Мимо прошел незнакомец – старик с удочкой и зеленой пластиковой коробкой для рыболовных снастей. Он направлялся к волнолому, чтобы просидеть весь день с несвежей наживкой на крючке. Глаз он не поднимал, и я окликнул его сам:

– Желаю вам крупного улова!

– Ничего у меня не ловится, – ответил он.

– Иногда попадается полосатый окунь.

– Навряд ли.

Экий оптимист выискался, зато я привлек его внимание.

По тротуару промчалась Одинокая Дженни. Она неслась будто на роликах, пожалуй, самый ненадежный свидетель во всем Нью-Бэйтауне. Как-то раз она открыла газ в духовке и забыла его зажечь. Если бы она вспомнила, куда положила спички, то непременно взлетела бы на воздух вместе со своим домиком.

– С добрым утром, мисс Дженни.

– Доброе утро, Дэнни!

– Я Итан.

– Ну конечно. Хочу испечь пирог.

Я попытался оставить зарубку в ее памяти.

– Что за пирог?

– Рецепт от Фанни Фармер, только этикетка с упаковки пропала, так что точно не знаю.

Из нее вышел бы еще тот свидетель. Почему она назвала меня Дэнни?

Кусок фольги на тротуаре никак не желал сметаться. Мне пришлось нагнуться и поддеть его ногтем. Банковские мыши действительно пустились в пляс в отсутствие Кота-Бейкера. Их-то я и ждал. До девяти оставалось меньше минуты, когда они выскочили из кофейни и бросились бежать через улицу.

– Бегом-бегом-бегом! – крикнул я, и они смущенно усмехнулись, отпирая банковские двери.

Пробило девять. Я не должен думать обо всем сразу – шаг за шагом, в порядке очередности, как я и репетировал. Я убрал свой взволнованный желудок вниз, где ему и положено находиться, предварительно прислонив метлу к косяку, где ее будет видно. И нарочито медленно двинулся вперед.

Краем глаза я приметил едущую по улице машину и решил подождать, пока она проедет.

– Мистер Хоули!

Я резко крутанулся на месте, как делают загнанные в угол гангстеры в кино. Пыльный темно-зеленый «шевроле» скользнул к обочине, и – Боже милостивый! – из него вылез тот федеральный агент, разряженный как выпускник «Лиги Плюща». Моя твердокаменная земля содрогнулась, будто отражение в воде. Оцепенев, я наблюдал, как он идет ко мне по тротуару. Время словно остановилось. Вот и все. Мой тщательно продуманный план обратился в прах прямо у меня на глазах, как происходит с древним артефактом, если его вынести на свет. Если броситься в уборную и довести замысел до конца… Не сработает. Против правил Морфи не пойдешь. Мысль и свет передвигаются примерно с одинаковой скоростью. Тяжко отказываться от долго вынашиваемого плана, который репетировал столько раз, что его выполнение кажется лишь еще одним повтором, однако я забросил его подальше и закрыл тему. Выбора у меня не было. И пронесшаяся со скоростью света мысль сказала: слава богу, он не явился минутой позже. Это стало бы роковой случайностью, как потом пишут в криминальных сводках.

И за все это время молодой человек сделал лишь четыре чопорных шага по тротуару.

Наверное, он что-то заметил.

– Что с вами, мистер Хоули? Вид у вас нездоровый.

– Живот расстроился, – ответил я.

– В таком деле медлить нельзя. Бегите! Я подожду.

Я бросился в уборную, закрыл дверь и дернул за цепочку, чтобы зашумела вода. Свет включать не стал. Я сидел в темноте. Трепещущий живот мне подыграл. Я тут же ощутил позыв и облегчился, пульсирующая боль понемногу спала. Поправка в кодекс Морфи: при непредвиденных обстоятельствах немедленно меняй план.

В переломные моменты или в минуту опасности я словно выхожу за пределы своего тела и смотрю на себя со стороны – как двигаюсь, что думаю, и при этом не испытываю ровно никаких эмоций. Сидя в темноте, я наблюдал, как другой человек сворачивает свой идеальный план, убирает его в коробку, закрывает крышку и забрасывает подальше не только сам план, но даже мысли о нем. Я имею в виду, что к тому времени, как я поднялся на ноги, застегнул брюки и коснулся хлипкой фанерной двери, я стал продавцом продуктового магазина, готовым к трудному дню. Никакой маскировки не было и в помине. Я действительно стал им. Мне хотелось знать, зачем приехал тот парень, однако я не особо тревожился – так, нервничал скорее по привычке опасаться копов.

– Извините, что заставил ждать, – сказал я. – Даже не вспомню, чего я съел, чтобы так страдать.

– Вирус бродит, – заметил визитер. – Моя жена переболела на прошлой неделе.

– Мощная зараза. Едва успел добежать. Что я могу для вас сделать?

Он смутился, словно почувствовал свою вину.

– Чего только в жизни не бывает, – нерешительно начал он. Я едва удержался, чтобы не ляпнуть, чего именно, и правильно, потому как он продолжил: – В моей работе с кем только не сталкиваешься.

Я зашел за стойку, ногой закрыл коробку со шляпой рыцаря-храмовника и облокотился на прилавок.

Пока он шел ко мне по тротуару, этот человек казался мне громадным, мрачным и неотвратимым, как рок, враг, людоед. Едва я свернул и отверг свой план, как увидел агента совсем иначе, всякая связь между нами исчезла. Он был примерно моих лет, но отличался образованием, манерами поведения, возможно, был другого исповедания; лицо худое, коротко подстриженные волосы стоят торчком, белая рубашка изо льна с крупным переплетением, уголки воротничка на пуговках и выбранный женой галстук, наверняка завязанный и расправленный ею же. Костюм темно-серый, ногти явно обрабатывал дома, хотя сделано качественно, на левой руке золотое обручальное кольцо, в петлице наградная ленточка – намек на орден или медаль, которую он не носит. Хотя губы и синие глаза привыкли выражать твердость, сейчас твердости в них не было. Словно в агенте, который прежде выкладывал свои краткие, четкие вопросы один за другим, как стальные бруски, зияла дыра.