Как только оказываемся в комнате, я несусь в ванную. Сначала отворачиваюсь от зеркала, но заглядываю в него, как только очищаю свои носовые пазухи. Я похожа на монстра. Лицо бледное с красными пятнами на щеках и вокруг глаз. Знаю, что, когда плачу, выгляжу как уродина, но это возмутительно. Промываю лицо холодной водой, хоть и не уверена, что это как-то спасет ситуацию. Просто видела, что так часто поступают в фильмах, поэтому это кажется мне правильным. Привожу себя в порядок и возвращаюсь в комнату.

Карсон сидит на полу, прислонившись спиной к кровати и с гитарой на коленях.

— Урок игры на гитаре поднимет тебе настроение? Уверен, что достаточно облажаюсь, чтобы заставить тебя смеяться.

Слегка хихикаю и сажусь рядышком.

— Сейчас как раз подходящее для этого время.

Он проводит пальцами по моей щеке.

— У тебя красивая улыбка. Ты должна почаще улыбаться.

Мои щеки краснеют, и я сосредотачиваюсь на том, чтобы достать гитару, пытаясь отвлечься от очень сексуального парня, который сидит рядом. От очень сексуального парня, которому нравится прикасаться ко мне, держать меня за руку, говорить комплименты моей работе и гулять со мной. Это нереально.

— У тебя крутой футляр, — говорит он.

Я смотрю на потертые наклейки разных групп. Под ними едва различим черный футляр. Я собирала их с начала учебы в девятом классе. Некоторые из них настолько потерты, что даже не могу сказать, какая группа на них изображена.

— Спасибо.

Моя гитара выглядит точно так же, как и в последний раз, когда я на ней играла. Старая, но идеальная. Достаю ее и пробегаю пальцами по блестящему дереву. Я не играла с той ночи, как умер Лукас. С того последнего раза, когда он был в сознании. Он раз за разом повторял, что есть в этом что-то успокаивающее, и всегда просил меня сыграть для него, особенно ночью. Музыка помогала ему спать, и я до сих пор помню его умиротворенное лицо, когда он слушал, как я играю.

— Ты в порядке? — спрашивает Карсон.

— Да. Просто... — Провожу пальцами по струнам, но не перебираю их. — Последний раз я играла в ночь, когда умер Лукас. Ему всегда нравилось слушать меня, и он хотел, чтобы последнее, что он услышит, была моя музыка. — Поигрываю одной струной. — Я пытаюсь уговорить себя снова играть.

— Не нужно, если тебе так больно.

Я качаю головой.

— Нужно. Мне нужно продолжать жить. Не могу избегать того, что напоминает мне о нем. — Достаю из футляра тюнер и перебираю струны. Звучит ужасно, поэтому не убираю тюнер, пока не успокаиваюсь от того, что все в порядке. Проигрываю аккорд и улыбаюсь. Мои пальцы точно знают, что делать, и я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и играю одно из своих любимых классических произведений — прелюдию из первой виолончельной сюиты Баха. Она сложна, но прекрасна и стоит всех тех часов, в течение которых я репетировала, чтобы усовершенствовать ее. Музыка льется из-под кончиков моих пальцев, и на какое-то мгновение я забываюсь. Чувствую только музыку. Я забыла, какой эффективной она может быть.

— Ты превосходно играешь, — говорит Карсон.

Я открываю глаза и чувствую, как краснеют мои щеки.

— Спасибо. — Перестаю играть и передаю гитару ему. — Уверен, что хочешь, чтобы я научила тебя играть? Я не самая лучшая гитаристка в этом мире.

— А кто еще? — спрашивает он. — Ты очень хорошо играешь. И неважно, кто меня учит. Я все равно облажаюсь.

— Ты не можешь этого знать, — говорю я. — Но какое-то время, может, и будешь лажать.

Он смеется, и я придвигаюсь ближе к нему. Наши ноги и плечи соприкасаются, и сначала я напрягаюсь, а затем заставляю себя расслабиться.

— Держи ее вот так, — показываю ему. — Ремень повесь на шею. Левую руку положи на гриф, а правую держи возле резонаторного отверстия, где струны.

Он передвигает руки и улыбается.

— Вот так?

— Ага. Правой рукой перебираешь струны, а левой на грифе, снабженном ладами, зажимаешь аккорды. Теперь прислонись к кровати. Если наклонишься вперед, то быстро станет очень неудобно.

Он отклоняется, а затем смотрит на меня со странным выражением на лице.

— А что такое гриф, снабженный ладами?

Я фыркаю.

— Видишь вот эти маленькие металлические перегородки под струнами?

Он смотрит на них и кивает.

— Это лады. Если нажмешь где-нибудь между ладами, то изменишь тон струны.

— Ого. Извини, я ничего не знаю про гитары.

— Эм...ты видел, как я катаюсь на серфинге? Очевидно, я тоже понятия не имею, что делаю.

— Ты знаешь, что делаешь. Ты хорошо справлялась. — Он хмурится. — Кроме сегодняшнего дня.

— Я знаю. Было глупо. — Мне не хочется снова об этом говорить, поэтому качаю головой. — Значит так, это медиатор. Держи его вот так. — Я касаюсь его руки и поворачиваю ее ладонью к телу. — Вот. Замечательно.

Он приподнимает бровь.

— Правда?

— Да. — Мое лицо находится очень близко к его, поэтому я отворачиваюсь и вместо этого сосредотачиваюсь на его руке. — Крепко держи медиатор и перебирай струны вот так. — Двигаю его рукой вверх и вниз, а затем отпускаю, чтобы он сделал это сам. — Взмахи вверх должны звучать так же, как и взмахи вниз.

— Они...вроде как такие же.

Струны бренчат, когда он делает взмах вверх, но чем больше он играет, тем лучше у него получается.

— Это очень легко.

— Ну конечно, эта часть легкая. А теперь нам нужно поработать с рукой на грифе.

Я показываю на его левую руку и улыбаюсь.

— Ты имеешь в виду, что я действительно должен делать что-то этой рукой?

— Эм...да. Давай начнем с аккорда G.

***

Не прошло и часа, как Карсон достиг вершин мастерства с «У Мэри был маленький барашек». Он снова проигрывает ее с огромной улыбкой на лице.

— Я должен играть в детском садике.

— Уверена, что детишкам бы понравилось.

Он смеется, снимает с шеи ремень и протягивает гитару мне.

— Я бы лучше послушал, как ты играешь. Уверен, ты усовершенствовала любой детский стишок из книги.

Я пожимаю плечами.

— Да, возможно. — Хихикаю и играю кое-что, что он, может быть, вспомнит.

— Да ладно! Люблю «Stairway to Heaven», — говорит он. Он наклоняется, наблюдая за моими пальцами, которые проигрывают вступление. Он удивляет меня и начинает напевать, когда я дохожу до первого куплета. Меня подмывает спеть вместе с ним, но я знаю, что он, возможно, сбежит с криком из комнаты, если я попробую, поэтому просто покачиваю головой в такт.

Я заканчиваю песню и смотрю на него.

— У тебя хороший голос.

— Ага. Несомненно. — Он наклоняется поближе и показывает на одну из нот. — Так как ты сыграла эту песню? Она для меня слишком сложная?

— Да...возможно. Давай начнем с чего-то полегче. Почему бы тебе не перебирать струны, а я буду зажимать аккорды. Сочиним свою собственную песню.

Он фыркает, придвигается ближе и заводит за меня руку. Тянется и ждет с медиатором наготове, чтобы начать играть. Я стараюсь сосредоточиться, но это сложно, учитывая его близость.

— Готов? — Мой голос дрожит.

— А ты? — Его дыхание щекочет мне ухо, и я явственно ощущаю, насколько мы близко друг к другу. Слегка поворачиваю голову, и вот он, смотрит пристально на меня. Мое дыхание ускоряется, а сердце бьется быстрее. Я знаю, что последует дальше, но не уверена, готова ли к этому. Я никогда ни с кем не целовалась. Никогда не находилась в такой близости. Мое сердце колотится в груди, и я стараюсь успокоиться.

Это дохлый номер.

Он склоняется достаточно близко, чтобы я почувствовала его дыхание на своих губах. Мои глаза закрыты, и даже несмотря на то, что мой разум кричит мне остановиться до того, как это произойдет, я не останавливаюсь. Не могу. Это идеальный момент. Его губы касаются моих только на мгновение, а затем он отодвигается. Я открываю глаза, и он смотрит на меня, будто спрашивая, все ли в порядке. Я внимательно смотрю на него, и он колеблется всего секунду, а затем снова наклоняется, касаясь своими мягкими и нежными губами моих. Его рука скользит по моей спине, другая обхватывает меня за щеку. Часть меня, кажется, превратилась в лужицу, а другая часть обеспокоена тем, что я делаю что-то неправильное.