Дай бог, так и есть. Дженни в это не верила.

Марк тоже звонил каждый вечер, они говорили всего одну-две минуты.

— Ничего, Дженни?

— Ничего.

— Ладно, не буду занимать линию. Держись.

Держись. Дженни постаралась установить какой-то распорядок дня. Ночи, либо бессонные, либо разломанные кошмарными снами, на рассвете выгоняли ее из постели. Дженни по нескольку дней не выходила из дома. Рано утром передавали упражнения по йоге. Ровно в шесть тридцать она усаживалась перед телевизором, глядя в экран.

В семь начиналось шоу «Доброе утро, Америка». Она заставляла себя смотреть новости, слушать интервью. Однажды на экране замелькали фотографии исчезнувших детей. Некоторые из них пропали несколько лет назад. Эми... Роджер... Томми... Линда... Хосе... один за другим. За каждым лицом - огромное горе. Добавят ли однажды к этому списку Элизабет и Кристину, «сокращенно Бет и Тина»? «Приемный отец уехал с ними шестого февраля, три года назад. Если кому-либо известно...»

Был еще и вечерний ритуал. Дженни, устроившись в углу кухни, читала или пыталась смотреть телевизор. Обычно она нажимала наугад кнопку на пульте. Не видя, Дженни терпела комедии положений, хоккейные матчи, старые фильмы. Пыталась читать, но через несколько страниц осознавала, что не уловила ничего.

В последний вечер февраля ей было особенно тревожно.

Казалось, в доме застыла особо раздражающая тишина. Нарочитый смех во время телепрограммы, где пара швыряла друг в друга какую-то безделушку, заставил Дженни выключить телевизор. Она сидела, уставившись перед собой невидящим взглядом. Зазвонил телефон. Теперь уже без надежды она сняла трубку:

— Алло.

— Дженни, это пастор Барстром из лютеранской церкви «Сион». Как у вас дела?

— Очень хорошо, спасибо.

— Надеюсь, Эрих передал наши соболезнования насчет потери малыша. Я хотел навестить вас, но он предложил, чтобы я сделал это позже. Эрих дома?

— Нет, в отъезде. Я не знаю точно, когда он вернется.

— Понятно. Тогда напомните ему, пожалуйста, что наш центр для престарелых граждан почти готов. Я хочу, чтобы Эрих, как самый крупный жертвователь, знал, что церемония открытия - десятого марта. Он очень щедрый человек, Дженни.

— Да. Я передам ему, что вы звонили. Спокойной ночи, пастор.

Без пятнадцати два снова раздался звонок. Дженни лежала в постели, положив рядом стопку книг, в надежде, что одна из них поможет ей скоротать ночь.

— Дженни...

— Да.

Это Эрих? Его голос звучал по-другому - высокий, напряженный.

— Дженни, с кем ты говорила по телефону? Около восьми часов. Ты улыбалась во время разговора.

— Около восьми? — Дженни притворилась, будто думает, постаралась не выкрикнуть: «Где Бет и Тина?»— Сейчас вспомню... — Она намеренно помолчала. Шериф Гундерсон? Марк? Дженни не осмелилась упомянуть ни одно из этих имен. Пастор Барстром. — Эрих, звонил пастор Барстром. Хотел поговорить с тобой, пригласить на открытие центра для престарелых граждан.

Ладони у Дженни вспотели, а губы дрожали, когда она ждала ответа мужа. Держать его на телефоне. Может, тогда сумеют отследить звонок.

— Ты уверена, что это был Барстром?

— Эрих, с чего бы мне выдумывать? — Дженни прикусила губу. — Как там девочки?

— Хорошо.

— Дай мне поговорить с ними.

— Они очень устали. Я уложил их спать. Ты сегодня прелестно выглядела, Дженни.

«Я сегодня прелестно выглядела».Ее начало колотить.

— Да, я там был. Смотрел в окно. Ты должна была догадаться, что я рядом. Если бы ты любила меня, то догадалась бы.

Дженни разглядывала хрустальную вазу, призрачно-зеленоватую в темноте.

— Почему ты не вошел?

— Не хотел. Я просто хотел удостовериться, что ты еще ждешь меня.

— Я жду тебя, Эрих, и жду девочек. Если не хочешь быть здесь, то разреши мне приехать к вам.

— Нет... еще нет. Дженни, ты сейчас в постели?

— Да, конечно.

— В какой ты сорочке?

— В той, которая тебе нравится. Я часто ее надеваю.

— Может, мне стоило остаться...

— Может. Мне жаль, что ты не остался.

Молчание. В трубке слышался шум машин. Должно быть, он все время звонит из одного и того же телефона-автомата. Он был за окном.

— Ты не сказала пастору, что я злюсь на тебя?

— Конечно, нет. Он знает, как сильно мы любим друг друга.

— Дженни, я звонил Марку, но было занято. Ты с ним говорила?

— Нет.

— Ты правда говорила с Барстромом?

— Можешь позвонить ему сам и спросить.

— Нет. Я тебе верю. Дженни, я постараюсь все же дозвониться до Марка. Я только что вспомнил. У него моя книга. Хочу ее вернуть. Ее место - на третьей полке библиотеки, четвертая справа.

Голос Эриха менялся, становился хныкающим, капризным. Что-то было в нем...

Дженни снова услышала это - пронзительный крик, который чуть не уничтожил ее своими обвинениями:

— Марк - твой новый дружок? Он любит плавать? Шлюха. Убирайся из постели Каролины. Сейчас же убирайся.

Щелчок. Затем тишина и гудок - мягкий безличный гудок в трубке.

Через двадцать минут позвонил шериф Гундерсон:

— Дженни, телефонная компания частично отследила звонок. Мы знаем, из какого района он звонил. Где-то около Дулута.

Дулут. Северная часть штата. Почти шесть часов езды на машине. Это значит, что, если Эрих остановился там, он выехал в середине дня, чтобы в восемь часов смотреть в окно.

Кто был с детьми в его отсутствие? Или он оставил девочек одних? Или их уже нет в живых? Дженни не разговаривала с ними с шестнадцатого февраля, почти две недели.

— Он безумен, — невыразительно произнесла она.

Шериф не стал впустую ободрять ее.

— Да, думаю, так и есть.

— Что вы можете сделать?

— Хотите, чтобы мы предали дело огласке? Сообщили на телевидение и в газеты?

— Господи, нет. Этим мы подпишем смертный приговор девочкам.

— Тогда район Дулута прочешет специальная команда. И мы хотим оставить полицейского у вас в доме. Ваша жизнь тоже может быть в опасности.

— Ни в коем случае. Он узнает.

Почти полночь. Скоро 28 февраля перейдет в 1 марта. Дженни вспомнила свое детское суеверие: если в последнюю ночь месяца, засыпая, скажешь «заяц, заяц», а утром первого дня месяца проснешься, говоря «кролик, кролик», твое желание сбудется. Бывало, Дженни с Наной устраивали из этого игру.

— Заяц, заяц, — громко сказала Дженни в тишину комнаты, повысила голос: — Заяц, заяц. — И пронзительно закричала: — Заяц, заяц, мне нужны мои дети! — Всхлипывая, она упала обратно на подушку. — Мне нужна Бет, мне нужна Тина.

Утром глаза у Дженни так опухли, что она едва видела. Она с трудом оделась, спустилась вниз, сварила кофе, ополоснула чашку и блюдце. При мысли о еде ее тошнило, а загружать посудомоечную машину одной чашкой с блюдцем не было смысла.

Набросив лыжную куртку, Дженни поспешила на улицу и, обогнув дом, подошла к окну на южной стороне, которое смотрело на жилой угол кухни. Под этим окном на снегу отпечатались следы - они выходили из леса и возвращались туда же. Пока Дженни сидела на кухне, Эрих стоял тут, прижавшись лицом к стеклу, и наблюдал за ней.

В полдень снова позвонил шериф:

— Дженни, я дал прослушать запись разговора доктору Филстрому. Он считает, что нам лучше воспользоваться шансом и предать дело огласке, чтобы найти детей. Но решение за вами.

— Дайте мне подумать.

Дженни хотела посоветоваться с Марком.

В два часа пришла Руни:

— Хочешь, пошьем немного?

— Пожалуй.

Руни устроилась в кресле у печи и достала рукоделье.

— Ну, скоро мы его увидим, — заметила она.

— Его?

— Эриха, разумеется. Знаешь, Каролина же обещала, что на его день рождения всегда будет здесь. Со дня ее смерти Эрих в свой день рождения всегда здесь, уже двадцать шесть лет. В общем, как ты видела его в прошлом году. Просто бродит по округе, словно ищет что.