Не давала покоя мысль о том, что она, возможно, ходит во сне. Боже милостивый, а вдруг она по ночам бродит по улице? Издалека она казалась бы настоящей Каролиной, особенно в шали.

Если она ходит во сне, это объясняет заявления Руни о том, что вернулась Каролина, и слова Тины: «Почему ты не говорила со мной, когда пришла ко мне в комнату?», и полную уверенность Джо в том, что он видел, как она садилась в машину Кевина.

В канун Нового года врач искренне улыбнулся.

— Думаю, мальчик почти выздоровел. Вы хорошая сиделка, Дженни. А теперь вам самой нужно отдохнуть. Кладите малыша в его комнате. Если ночью он не будет просить есть, то не будите его.

Покормив ребенка грудью в десять часов, Дженни вкатила колыбель обратно в маленькую комнату.

— Тыковка, мне будет не хватать такого соседа, как ты, — сказала она. — Но здорово, что простуда у тебя прошла.

Глубокие синие глаза ребенка серьезно смотрели на нее из-под длинных угольно-черных ресниц. Светлые волосы сияли шелковисто-золотыми бликами среди темных прядей, оставшихся после рождения.

— Ты знаешь, что тебе восемь недель? — спросила Дженни. — Какой замечательный большой мальчик. — Она затянула шнурок на длинной ночной сорочке. — Теперь пинайся сколько хочешь, — улыбнулась она. — Все равно будешь накрыт.

Она долго обнимала сына, вдыхая слабый запах талька.

— От тебя хорошо пахнет, — прошептала Дженни. — Спокойной ночи, Тыковка.

Она оставила панель чуть приоткрытой и легла. Через несколько часов начнется Новый год. В этот же вечер год назад к ней в гости пришли Фрэн и другие соседи. Они знали, что Дженни будет грустно: первый Новый год без Наны.

Фрэн шутила насчет Наны:

— Она, наверное, там, на небесах, выглядывает из окна и гремит погремушкой.

Подруги рассмеялись.

— Это будет хороший год для тебя, Дженни, — сказала Фрэн. — Нутром чую.

Хороший год! Когда она наконец вернется в Нью- Йорк, то скажет Фрэн, чтобы та проверила свое нутро. Оно ей не то подсказывает.

Но малыш! Благодаря ему все горести стали неважны. «Беру свои слова обратно, — торопливо подумала Дженни. — Год действительно был хороший».

Когда она проснулась, комнату заливало солнце, ясный, холодный свет — значит, на улице мороз. Фарфоровые часы на столике у кровати показывали пять минут восьмого.

Малыш проспал всю ночь, проспал и кормление в шесть часов. Выпрыгнув из постели, Дженни отодвинула панель и поспешила к колыбели.

Длинные ресницы отбрасывали мирные тени на бледные щеки. На полупрозрачной коже темнела синяя венка рядом с крошечным носом. Руки малыша были закинуты за голову, ладошки разжаты, растопыренные пальцы напоминали звездочки.

Ребенок не дышал.

После Дженни вспомнила, как кричала, как бежала с ребенком на руках, как выскочила из дома в ночной сорочке, босиком, и по снегу неслась к конторе. Там были Эрих, Клайд, Люк и Марк. Марк выхватил у нее мальчика и прижался ртом к крошечным губам.

— Внезапная смерть грудничка, миссис Крюгер, — сообщил доктор Бович. — Он был очень болезненным младенцем. Не знаю, как он пережил бы операцию. Так для него гораздо легче.

— О нет, нет! — снова и снова нараспев повторяла Руни.

— Наш мальчик! — причитал Эрих.

« Моймальчик, — яростно подумала Дженни. — Ты отказался дать ему свое имя».

—Почему Бог забрал нашего малыша на небо? — спрашивали Тина и Бет.

В самом деле, почему?

— Я хотела бы похоронить его с твоей матерью, Эрих, — сказала Дженни. — Мне почему-то кажется, что там ему будет не так одиноко.

Руки ее болели от ощущения пустоты.

— Прости, Дженни, — твердо ответил Эрих. — Я не могу тревожить могилу Каролины.

После мессы Кевина Макпартленда Крюгера положили рядом с тремя младенцами, которые умерли в других поколениях. Сухими глазами Дженни смотрела, как опускают гробик. В первое утро на ферме она смотрела на эти надгробия и удивлялась, как человек может вынести потерю ребенка.

Теперь у нее самой такое горе.

Дженни заплакала. Эрих обнял ее, но она стряхнула его руки.

Все гуськом направились обратно к дому: Марк, Люк, Клайд, Эмили, Руни, Эрих и сама Дженни. Было холодно. Эльза, оставшись в доме, приготовила сэндвичи. Глаза у нее покраснели и опухли. «Значит, Эльза не бесчувственная», — ожесточенно подумала Дженни и тут же устыдилась.

Эрих провел гостей в переднюю гостиную. Марк очутился рядом с Дженни:

— Выпей это. Согреешься.

Бренди обожгло горло. С того мига, как Дженни узнала о беременности, она не притрагивалась к алкоголю. А теперь это не имеет значения.

Она оцепенело села, отхлебнула бренди. Было трудно глотать.

— Ты дрожишь, — заметил Марк.

Руни услышала его:

— Принесу твою шаль.

«Только не зеленую, — подумала Дженни. — Не ту, в которую я кутала малыша». Но Руни уже накидывала шаль ей на плечи, подтыкая концы.

Взгляд Люка был прикован к Дженни, и она знала почему. Она попыталась сбросить шаль.

Эрих разрешил Тине и Бет принести игрушечные колыбельки в гостиную, чтобы девочки побыли со всеми. Они были напуганы.

— Мамочка, смотри, — сказала Бет, — вот так Бог укроет нашего малыша на небе.

Она с любовью подоткнула одеяло у подбородка куклы.

В комнате воцарилась полная тишина.

А потом раздался голос Тины, мелодичный и ясный:

— А вот так вот та тетя, — девочка указала на портрет, — накрыла малыша, когда Бог забрал его на небо.

Медленно и аккуратно раскрыв ладони, она прижала их к лицу куклы.

Дженни расслышала хриплый, долгий выдох. Ее собственный? Все пристально смотрели на портрет, а потом одновременно повернулись к ней, и глаза, в которых стоял вопрос, устремились на нее.

— Нет, нет, — заунывно твердила Руни. — Милая, Каролина ни за что не сделала бы малышу плохо. — Женщина подбежала к Тине. — Знаешь, когда Эрих был маленький, она всегда брала его лицо в ладошки. Вот так, — она мягко положила ладони кукле на щеки. — Смеялась и говорила: « Caro , caro». Это значит «дорогой». — Выпрямившись, Руни огляделась, зрачки ее стали огромными. — Дженни, я не ошибаюсь. Она вернулась. Может, она знала, что малыш заболел, и хотела помочь.

— Убери ее отсюда, Клайд, — тихо сказал Эрих.

Клайд схватил жену за руку:

— Пошли. И молча.

Руни вырвалась:

— Дженни, скажи им, что я видела Каролину. Скажи им, что я говорила тебе об этом. Скажи им, что я не чокнутая.

Дженни попыталась подняться с кресла. Клайд делал Руни больно, его пальцы впились в ее тонкую руку. Но ноги не держали Дженни. Она хотела заговорить, но ничего не вышло. Ручки Тины, закрывающие кукле рот и ноздри...

Люк заставил Клайда разжать пальцы.

— Отстань от нее, приятель. Бога ради, ты что, не видишь, что для нее это слишком? — И успокаивающе произнес: — Руни, иди домой, приляг. У тебя тоже был тяжелый день.

Казалось, Руни не слышит.

— Я ее видела, видела. Иногда по ночам, когда Клайд уснет, я выбираюсь наружу, потому что хочу поговорить с ней. Наверняка она знает, куда уехала Арден. И я вижу, как она заходит в дом. Однажды я видела Каролину в окне детской. Ее освещала луна, ясно, прямо как днем. Мне хотелось, чтобы она как-нибудь поговорила со мной. Может, она думает, я боюсь ее. Но с чего мне? Если Каролина здесь, это значит, что даже если Арден умерла, то она тоже может вернуться. Разве не так? — Вырвавшись от мужа, Руни подбежала к Дженни, упала на колени и обняла ее. — Это значит, что малыш тоже вернется. Разве не здорово? Дженни, дашь мне подержать его, когда он вернется?

Было почти два часа. Груди Дженни набухли от молока. Доктор Элмендорф забинтовал ей грудь, чтобы остановить лактацию, но молоко все равно приходило в те часы, когда она кормила ребенка. Груди ныли, но Дженни была рада физической боли - та заглушала боль потери. Хрупкое тело Руни содрогалось. Нагнувшись, Дженни обняла ее худые плечи.