Эрих развел огонь в чугунной печи, и они, свернувшись вместе на диване, потягивали шампанское и ели сэндвичи.

— Знаешь, — заговорила Дженни, — сегодняшняя прогулка заставила меня понять, какое на этой ферме чувство преемственности. Я своих корней не знаю. Не знаю, жили ли мои родители в городе или в деревне. Я не знаю, любила ли моя родная мать шить или рисовать, был ли у нее музыкальный слух. Это так здорово, что ты знаешь все про своих родителей. Только взглянув на кладбище, я оценила это.

— Ты была на кладбище? — тихо спросил Эрих.

— Да, ты против?

— Значит, видела могилу Каролины?

— Да.

— И, наверное, тебе стало интересно, почему они с отцом не похоронены рядом, как другие?

— Я удивилась.

— Загадки никакой нет. Каролина посадила там норвежские сосны. В то время она сказала отцу, что хочет, чтобы ее похоронили на южном конце кладбища, под защитой сосен. На самом деле он никогда не одобрял этого, но уважал ее желание. Перед смертью он сказал мне, что всегда рассчитывал на то, что его похоронят рядом с родителями. Мне почему-то показалось, что именно так и нужно сделать. Каролине всегда хотелось больше свободы, чем отец давал ей. Думаю, потом он жалел о том, что насмехался над ее искусством и она выкинула свой альбом для зарисовок. Какая разница, если бы она рисовала вместо того, чтобы шить лоскутные одеяла? Он был не прав. Не прав!

Он умолк, глядя в огонь. Дженни почудилось, что он не замечает ее присутствия.

— Но и она тоже, — прошептал он.

Беспокойно вздрогнув, Дженни поняла, что Эрих впервые намекает на то, что в отношениях его родителей не все было безоблачно.

Дженни вписалась в повседневный распорядок, который сочла безмерно удобным. Каждый день она понимала, сколько всего упустила, проводя так много времени не с детьми. Она узнала, что у Бет, практичного и тихого ребенка, определенно есть музыкальный талант и что девочка может подбирать на спинете в малой гостиной простые мелодии, всего несколько раз прослушав их. В новой атмосфере Тина расцвела, и ее плаксивость исчезла. Раньше она ревела по любому поводу, а теперь явно обрела солнечный нрав и обнаружила прирожденное чувство юмора.

На рассвете Эрих обычно уходил в мастерскую и не возвращался раньше полудня. Дженни с девочками завтракали около восьми часов, а в десять, когда ярче светило солнце, закутывались в зимние комбинезоны и отправлялись на прогулку.

Скоро у этих прогулок появился маршрут. Сначала курятник, где Джо учил девочек собирать только что снесенные яйца. Парень решил, что после несчастного случая с Бароном именно присутствие Дженни сохранило ему работу.

— Точно говорю, не будь мистер Крюгер так счастлив из-за того, что вы здесь, он бы меня уволил. Мать говорит, он не из тех, кто прощает, миссис Крюгер.

— Но я правда здесь ни при чем, — возражала Дженни.

— Доктор Гарретт говорит, что я правильно ухаживаю за ногой Барона. У него все пройдет, когда потеплеет и он сможет размяться. И, миссис Крюгер, говорю вам, я теперь по десять раз на дню проверяю эту дверь в конюшню.

Дженни понимала, о чем он. Невольно она начала дважды проверять такие мелочи, которых раньше и не думала замечать. Эрих был более чем аккуратен, он был перфекционистом. Дженни быстро научилась определять по некой напряженности в лице и позе, что он чем-то расстроен - приоткрытая дверца шкафа, бокал, стоящий в мойке.

В те дни, когда по утрам Эрих не уходил в хижину, он работал в фермерской конторе, которая находилась рядом с конюшней, вместе с Клайдом Тумисом, управляющим. У Клайда, коренастого мужчины лет шестидесяти, с жестким морщинистым лицом и густыми, светлыми волосами с сединой, была сухая, почти бесцеремонная манера поведения.

Представляя ему Дженни, Эрих сказал:

— Клайд действительно управляет фермой. Иногда мне кажется, что я здесь только очковтирательством занимаюсь.

— Ну, перед мольбертом ты этого точно не делаешь, — рассмеялась Дженни, но удивилась, почему Клайд даже формально не попытался возразить Эриху.

— Думаете, вам тут понравится? — спросил ее Клайд.

— Мне уже нравится, — улыбнулась она в ответ.

— Та еще перемена для горожанки, — отрезал Клайд. — Надеюсь, для вас не слишком крутая.

— Нет.

— Забавные дела, — продолжал Клайд. — Деревенские девушки с ума сходят по большим городам. Горожанки заявляют, что обожают деревню.

Дженни вроде бы расслышала в его голосе нотку горечи и подумала, не вспомнил ли он собственную дочь. Решила, что так и есть, когда Клайд добавил:

— Моя жена в восторге от того, что здесь вы с детьми. Если она начнет вам надоедать, просто скажите мне. Руни не любит докучать людям, но иногда вроде как забывается.

Когда Клайд заговорил про жену, Дженни показалось, что он оправдывается.

— Мне понравилось у Руни в гостях, — искренне сказала она.

Клайд смягчился:

— Рад слышать. И она ищет выкройки, чтобы сшить джемпера или еще что в этом роде для ваших девочек. Ничего?

— Все в порядке.

Когда они вышли из конторы, Эрих предупредил:

— Дженни, смотри не поощряй Руни.

— Обещаю, я буду держать все под контролем. Эрих, ей просто одиноко.

Каждый день после обеда, пока малышки дремали, Дженни с мужем надевали лыжи и отправлялись исследовать ферму. Эльза была не против присмотреть за девочками, пока те спят. Вообще-то она сама предложила это. Дженни пришло на ум, что таким образом Эльза старалась загладить свой проступок: когда она обвинила Эриха в том, что тот испортил обои в столовой.

И все же Дженни размышляла, не могло ли случиться так, что он действительнопосадил пятно. Частенько, когда Эрих приходил обедать, у него на руках оставалась краска или пятна от угля. Если он замечал какой-то беспорядок - штора, не выровненная на гардине, безделушка не совсем на своем месте - то автоматически поправлял его. Несколько раз Дженни останавливала его, прежде чем он заляпанными пальцами дотрагивался до чего-нибудь.

Обои в столовой заменили. Когда приехал оклейщик обоев с помощником, оба были настроены скептически.

— Вы хотите сказать, что он купил восемь двойных рулонов за такие деньги и меняет именно вот это?

— Мой муж знает, чего хочет.

Когда работа была окончена, комната выглядела в точности как раньше, только пятно исчезло.

По вечерам Дженни и Эрих любили устраиваться в библиотеке: почитать, послушать музыку, поговорить. Эрих спросил жену, откуда у нее маленький шрам у корней волос.

— Когда мне было шестнадцать, попала в аварию. Кто-то выскочил на встречную полосу и врезался в нас.

— Родная, ты, должно быть, напугалась.

— Я совсем ничего не помню, — засмеялась Дженни. — Я лишь откинула голову на сиденье и уснула. А очнулась в больнице три дня спустя. У меня было довольно серьезное сотрясение, потому тех дней и не помню. Нана чуть с ума не сошла. Она была уверена, что я останусь с повреждением мозга или еще чем. Какое-то время у меня и правда были головные боли, и я даже ходила во сне, примерно когда сдавала выпускные экзамены. Доктор сказал, что это вызвано стрессом. Но постепенно все прошло.

Поначалу нерешительно, потом запинаясь от торопливости, Эрих заговорил о несчастном случае со своей матерью:

— Мы с Каролиной зашли в коровник посмотреть на новорожденного теленка. Его отнимали от матери, и Каролина кормила его из бутылочки. Резервуар - это такая штука, смахивающая на ванну, в загоне для молодняка - был полон воды. Под ногами было грязно, и Каролина поскользнулась. Попыталась ухватиться за что-нибудь, чтобы не упасть. Этим «чем-нибудь» оказался провод от лампы. Каролина упала в резервуар, потянув лампу за собой. Этот придурок работник, - по совпадению он приходится Джо дядей, - менял в коровнике проводку и подвесил лампу на гвоздь в стене. Через минуту все было кончено.

— Я и не знала, что ты был с ней.

— Не люблю говорить об этом. Здесь был Люк Гарретт, отец Марка. Он попытался оживить ее, но все было безнадежно. А я стоял там, держа в руках хоккейную клюшку, которую она только что подарила мне на день рождения...