Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Рената, как ты? Служанки сказали, что ты отказалась есть. Что такое случилось?

— Ничего не случилось, просто хандра.

— В таком случае у меня есть для тебя новость, от которой твое настроение наверняка поменяется.

Он протянул жене пергамент с печатями, который ему только что привез гонец из Мантуи на лодке кардинала Гонзаги.

Рената медленно развернула пергамент и без всяких эмоций прочла весть об убийстве Пьерлуиджи Фарнезе. Это была хорошая новость: мир избавился от «ужаснейшего из людей», как его описал имперский посол в Риме. Но тут же она вспомнила слова Виттории, сказанные в Орвьето, и ее охватила тревога. Смерть Пьерлуиджи означала сокрушительное поражение семьи Фарнезе и могла стать началом ее падения. Поддержка, которую Фарнезе гарантировали их группе, могла теперь иссякнуть, и последствия будут для них драматическими. Было нелегко догадаться, кто так зверски расправился с герцогом Пармы и Пьяченцы. Отважиться на месть человеку настолько опасному и натворившему столько бед мог кто угодно. Может, и сам император, с помощью пармской знати, оказавшейся вдруг под властью животного, от которого не приходилось ждать ничего хорошего. Но невозможно было представить себе, каким образом удалось обойти многочисленную, хорошо проверенную стражу Пьерлуиджи.

Эрколе стоял у окна, почти полностью закрывая его своим массивным телом. Белесый свет за окном померк, и только мельтешение снежинок обозначало его темный, взлохмаченный силуэт. Он обернулся, чтобы зажечь свечу на столе Ренаты, и ей было приятно услышать, как постепенно смягчался его ворчливый голос, пока он подходил к ней.

— Чтобы разобраться в этом преступлении, нам надо подождать несколько дней. Но сомневаюсь, чтобы Папе или молодому Оттавио снова удалось завладеть герцогством Пармы. Так что новость хороша во всех смыслах. Иметь такого соседа — сущее наказание, я и сам, вместе с Эрколе Гонзагой, собирался его убить. Но провидение, слава богу, на этот раз нас опередило.

Герцог наклонился к Ренате и легким прикосновением приподнял ее подбородок своими толстыми, как ветки деревьев, пальцами.

— Рената, Рената, что замышляешь ты в своей красивой голове? Ты знаешь, что я всегда относился с уважением к твоим самым тайным мыслям. Я восхищался твоей силой и мужеством, сострадал твоему одиночеству в этой чужой и враждебной стране. Насколько мог, я всегда тебя поддерживал, даже наперекор многочисленным советам. И впредь буду так поступать! Пока я жив, тебе нечего бояться. Да улыбнись же, наконец!

Она подняла глаза, но улыбки не получилось: по лицу текли слезы, добравшись уже до подбородка.

— Хоть я и нечасто говорю тебе об этом, я люблю тебя, Рената!

Он наклонился еще ниже и прижался к ее губам своими маленькими пухлыми губами, по крайней мере, той их частью, что виднелась из-под бороды. Смущенный тем, что так расчувствовался, герцог удалился из комнаты, уже погрузившейся в темноту, и медленно прикрыл за собой позолоченную дверь.

Оставшись одна, Рената уселась за письменный стол и начала писать шифрованные письма, чтобы уведомить друзей о только что происшедших событиях, поделиться гипотезами и соображениями, в надежде, что и само убийство, и скорость, с какой к ним пришло известие о нем, будут на руку их плану.

На следующее утро снег не прекратился, и только к вечеру показалось бледное солнышко, заставив засверкать обледеневшие ветви садовых деревьев. Птицы старались добраться до сохранившихся на ветках ягод и расклевывали лед, поднимая тучи сверкающей пыли и весело щебеча.

Рената подошла к окну посмотреть на засыпанный снегом сад. Следы Маргариты у калитки, ведущей к каналу, давно исчезли, и ей подумалось, что все это был сон и никакой гость не приезжал и не уезжал.

Только совсем вечером, когда последние лучи закатного солнца погасли в окне, она увидела, как открылась калитка, сбросив с себя толщу снега, и в сад проскользнула темная тень, направившись к потайной двери в ее комнаты. Это был Джулиано, тот самый капитан, которому она поручила Маргариту. Она бросилась к гардеробной, быстро накинула горностаевую шубу и сбежала по лестнице ему навстречу.

— Джулиано, ну что? Все прошло благополучно? Дев… Юноша добрался до устья? Вы доставили его целым и невредимым?

— Все в порядке, герцогиня, путешествие прошло спокойно. Нам повстречались только несколько лодок с бедолагами, пытавшимися ловить угрей. Корабль юноши… — и капитан опустил глаза, чтобы не подать виду, что понял уловку своей хозяйки, — пришвартовался возле острова Кьоджа, мы пристали к нему как раз на закате, и ваш гость поднялся на борт. Моряки сразу же подняли якорь и сейчас, наверное, уже прошли мыс Конеро. Море ровное, как тарелка, и попутный ветерок в два счета домчит их по ту сторону Адриатического моря. Будьте спокойны, судно хорошо вооружено, и вряд ли кто рискнет на него напасть.

Рената перекрестила лоб и прошептала благодарение Богу. От счастья у нее повлажнели глаза, и она снова погрузилась в состояние отупения, в котором пребывала два последних дня. Капитан сунул руку под плащ и вытащил из сумки объемистый свиток пергамента, запечатанный перстнем, который она подарила Маргарите.

Принимая у него свиток, Рената вспыхнула. Это была веревка, которую ей бросили, чтобы не дать утонуть в пучине неведения, то самое объяснение, на которое она не могла и надеяться. Герцогиня порылась в карманах, рассчитывая чем-нибудь наградить капитана за службу. В эту минуту она отдала бы ему любое из сокровищ, но в карманах было пусто. Рената взглянула себе на руки и сняла изумрудное кольцо, которое никогда не снимала и считала приносящим счастье. Но капитан мягко ее остановил:

— Герцогиня, лучшая из наград — служить вам.

И, низко поклонившись, пошел к калитке.

Рената влетела в свою комнату и заперла дверь на железную задвижку. В комнате было темно, и тьма рассеивалась только возле окна, где белый отсвет снега перекрывал слабый свет лампадки, зажженной накануне вечером Эрколе. Она поискала по комнате и составила на стол все свечи. Склонившись над ними со спичкой, она заметила, что из-за стены замка вышла луна. В мозгу вспыхнула мысль о гроте Дианы, где она впервые встретила Маргариту, и, не отдавая себе отчета, она стала молиться, прося богиню, чтобы в письме не было ничего такого, что повергло бы ее еще глубже в отчаяние, которое охватило ее с самого отъезда Маргариты.

Письмо было написано на бумаге герцогини и запечатано ее сургучом. Когда же Маргарита успела его написать? Она взглянула на догоревшие свечи на столе. Значит, писала ночью, пока Рената спала.

Ровный, мелкий почерк Маргариты погрузил Ренату в тот мир, который ей не удавалось понять и в котором звучал спокойный голос подруги.

_____

Пьерлуиджи никогда не сомневался, что овладеет мной. Ни одна женщина, ни один мужчина не могли ему противостоять, а кто пытался, заплатил за это жизнью.

Он сразу же взглядами дал мне понять, что я должна принадлежать ему, хотя тот факт, что я уже принадлежу его сыну, и заставлял его повременить и дождаться удобного случая, чтобы не привлекать внимания семьи. Его в этом убедила супруга, самый верный сообщник всех его мерзостей и насилий. Ни один мужчина так не ненавидит женщин, как она.

В Риме я сделала вид, что не заметила его настойчивых взглядов, но в Парме сама начала строить ему глазки. Спустя неделю, не обменявшись ни единым словом, мы уже оба искали удобного случая. Его вдохновляла сама мысль, что он сможет соперничать с собственным сыном, повинным только в том, что богатство и могущество свалилось на него в расцвете молодости. Самому же Пьерлуиджи досталось только могущество злоупотреблений, да и то когда уже болезнь окончательно сломила его.

В рождественский вечер мы встретились на мессе, которую служил Алессандро. Кардинал, как и обещал, приехал в Парму, чтобы помочь отцу войти во владение герцогством и подданными, принявшими его так враждебно.

Я сидела в полумраке семейной ложи, едва освещенной свечами, вместе с женой Пьерлуиджи и его бесчисленными слугами, что расположились в другой ее половине. Посреди мессы я почувствовала, как холодная, дрожащая рука сына Папы сжала мою, приподняла и положила себе между ног, на безжизненный, мягкий сгусток плоти. Я слегка надавила ладонью и попыталась определить контуры бессильного комочка. Пьерлуиджи, не шевелясь, пристально глядел на алтарь, пока его сын приподнимал просфору над золотым потиром.

50
{"b":"258402","o":1}