Встав во главе беспокойного герцогства Урбинского, Франческо Мария все время должен был защищаться: сначала от нападок Льва X, который вынудил его бежать в Мантую к семье Элеоноры, а потом и Павла III. Последний Папа, как и его предшественник, прежде чем положить глаз на Парму и Пьяченцу, желал отобрать у него герцогство и отдать своему сыну Пьерлуиджи.

Франческо Мария с честью вышел из ситуации, но жизнь обернулась адом и для него, и для его жены, которая всегда его поддерживала и защищала. В эти тяжелые времена, руководимая матерью, она выказала необыкновенную стойкость духа и заслужила уважение и восхищение всей Италии.

Когда Франческо Мария приплыл с Кипра в Венецию тяжело больной, она самоотверженно ухаживала за ним до последнего дня и устроила ему невиданно пышные похороны.

За кроткой внешностью Элеоноры скрывался железный характер, о котором ни муж, ни мать даже не подозревали. Среди забот правительницы она находила время и силы на учение Лютера, передавая это увлечение другим женщинам и побуждая их к тому, чтобы они, рискуя жизнью, поддерживали и распространяли опасное учение.

Теперь же она лепила с подругами сладкие струффоли, которые надо запекать в меду, и выглядела счастливой, как крестьянка накануне Пасхи.

Когда на крестины прибыли Рената, Элеонора, Виттория и Джулия, было ровно одиннадцать и от церкви Святого Евстахия уже протянулся ряд юношей в ливреях. На них были красные береты с вензелями Папы и дома Фарнезе, нарисованными флорентийским художником. На Навонской площади с утра не смолкали фейерверки. Синьора Маргарита появилась одетая в платье из двойной, затканной золотом белой парчи, перепоясанное шнуром с финифтью, и в золотой сеточке с сотней жемчужин на волосах. Голову ее подпирали драгоценные ожерелья под которыми совсем исчезла тонкая шея. Ювелиру да Понте было выделено пятьсот золотых дукатов, чтобы он выковал из них тонкие полоски, которые потом вплели в ткань, и получилось жесткое и тяжелое платье, похожее на военную кирасу. Только здесь в бой вступали роскошь и золото.

За ней шла Софонисба Кавальери в платье из белого камлота с отделкой из карминного бархата, с соболиными хвостиками и с поясом из старинных медалей.

Двадцать три года жизни дочери Карла V были омрачены несчастьями, которых она ни от кого не скрывала. После брака с кровожадным сыном Пьетро Медичи, Алессандро, она вышла замуж за Оттавио, и теперь он красовался рядом с ней, расфуфыренный и никчемный, как экзотическая птица. У него так и не получилось противостоять семье и добиться для себя герцогства Пармы. Жена не могла ему этого простить и публично называла его «худосочной бабой»:

— В этой злосчастной разбойничьей семейке, куда я попала, в этом пастушьем племени, я же еще должна и заступаться за них перед моим отцом. Но он рано или поздно устанет и уж тогда воздаст им по заслугам.

От входа в церковь до дворца выстроилась длинная шеренга гвардейцев в парадной форме. Они еле сдерживали напиравшую толпу, собравшуюся со всех уголков Рима, чтобы полюбоваться на роскошь нарядов и перехватить подачки от Папы или его гостей.

В церкви занимали места государи со всей Италии и других стран Европы. Заметнее всех были испанцы, сверкавшие металлом доспехов. В большинстве своем они явились выказать почтение не столько Папе, сколько дочери Карла V, произведшей на свет близнецов. Появившийся на свет первым носил имя Карл, в честь императора, а второй, родившийся после еще целого часа мучений, звался Алессандро, то есть именем, которое носил Павел III до того, как стал Папой.

Придворные дома Фарнезе хлопотали, рассаживая высоких гостей на предназначенные для них места. Едва войдя, Элеонора и Виттория направились в первую справа капеллу, чтобы оставить пожертвования перед картиной, изображавшей снятого с креста Иисуса на руках у двух ангелов. Элеонора перехватила взгляд еще молодого мужчины, одетого в элегантный черный камзол, со светлыми и такими тонкими волосами, что сквозь них просвечивала розовая кожа головы. Его глаза затуманились, встретившись с глазами Элеоноры. После секундного замешательства он склонился перед ней с сокрушенным видом.

— Герцогиня, какая радость снова встретить вас. Надеюсь, вы не забыли о привязанности вашего незадачливого слуги.

Элеонора осталась равнодушна к этому изъявлению чувств, потом протянула руку в сторону стоящего на коленях кавалера.

— Встаньте, мессер Паризани, я сама не знаю, что лучше, забыть или вспомнить. Однако мир меняется, и все мы должны направлять паруса в согласии с ветром. Похоже, ваши уже поймали попутный.

Витторию озадачили эти жесткие слова, слетевшие с губ обычно молчаливой подруги. Человек поднялся, розовая кожа вспыхнула под взглядом герцогини, на серые глаза навернулись слезы.

— Принимаю ваш упрек; я тоже ничего не забыл, но надо жить и благодарить Бога за те испытания, которые он нам посылает.

Лицо Элеоноры смягчилось, и улыбка немного обнадежила собеседника.

— Где нам назначено сесть, мессер Паризани?

Человек сверился со списком.

— Прошу следовать за мной, ваши кресла сразу за семейством Папы.

Элеонора остановила его жестом руки:

— Мы сами найдем, Паризани, не хлопочите.

Потом сжалилась и протянула руку для поцелуя.

— Искренне желаю удачи, Паризани.

Светлые волосы метнулись над протянутой рукой, и Паризани не смог сдержать слез.

— Ваша милость одарили меня бесконечно щедрее, чем я смел надеяться. Благодарю вас, и простите меня, если можете.

Едва придворный отвернулся, Виттория прошептала на ухо подруге:

— Кто этот человек и почему ты с ним так сурово обошлась?

— Я очень мягко с ним обошлась, гораздо мягче, чем он заслужил. Это Асканио Паризани, наш вассал, которому я сама доверила канцелярию Камерино. Когда же Павел Третий отобрал герцогство и отдал его Пьерлуиджи, Паризани сразу переметнулся на его сторону и радушно принял папского сынка в своем палаццо, когда тот явился туда с войском.

— Ну тогда ты была слишком добра.

— Надо сказать, что самое страшное наказание он получил от новых хозяев. Пьерлуиджи изнасиловал его тринадцатилетнюю дочь почти у него на глазах, а потом украл у него тысячу дукатов — все сбережения, которые он держал дома в шкатулке под кроватью.

— Но это ужасно! И после всего содеянного он еще служит семейству Фарнезе!

— Бедняга, а что ему остается делать? Когда мы снова вступили во владение Камерино, он вынужден был уехать из города, и Папа предложил ему место при дворе. Надо же ему как-то жить. Если бы все, кто претерпел от Пьерлуиджи Фарнезе, разорвали отношения с Папой, эта церковь была бы сейчас пуста. — Элеонора с тоской огляделась вокруг. — Но, как видишь, она ломится от народа.

Подруги сели на свои места и принялись оглядывать новую географию итальянского могущества в лицах.

На двух тронах чеканного золота, возле лестниц, ведущих в увешанную гирляндами лилий малую апсиду, сидели Оттавио и Маргарита. Радом две очаровательные девушки держали на руках младенцев.

Чуть позади, на пурпурном бархатном кресле, заметно выше и крупнее остальных, восседал он, Пьерлуиджи Фарнезе, одетый в черный бархатный костюм с отделкой из двойного золотого шнура, с манжетами и воротником из жесткого, как гипс, белого кружева.

По бокам кресла застыли двое придворных, как их называли в Риме, «мясники»: граф ди Спелло и капитан Орацио Бальони. Они походили друг на друга как две капли воды, хотя не состояли даже в дальнем родстве. Бальони родился в Неаполе, на пляже Мерджеллина, где его вскоре и бросили. На этом пляже он натерпелся такого, что, явившись в Рим в компании проститутки, которой было еще меньше его неполных пятнадцати, сразу смог предложить Пьерлуиджи, в придачу к юношескому телу, еще и душу, превосходящую свирепостью душу самого прожженного узника замка Святого Ангела.

Граф ди Спелло познал жестокость в саду собственного палаццо, среди роз. Живые белые розы отцветали быстро, уже в июне, а вот красные, нарисованные на стенах флорентийским художником, были вечны, как мучения, которые он терпел от матери. В шесть лет он научился срывать злобу на прохожих и кошках, имевших неосторожность забрести в сад. К двенадцати он уже был в силах дать сдачи нянькам и слугам, которые издевались над ним под неусыпным взором матушки: больше ей нечем было отомстить за себя ненавистному мужу. Когда, сразу после назначения знаменосцем церкви, в Спелло приехал Пьерлуиджи, юный граф, проведя с ним ночь, смекнул, что только при дворе этого чудовища он сможет отыграться и выплеснуть в мир всю накопившуюся ненависть.