— Здравствуйте, ребятки! Садитесь.

Ученики нестройно ответили и сели. Учитель, что-то обдумывая, глядел в раскрытый журнал, ожидая, когда установится тишина. Но через минуту раздался первый тяжкий вздох. Это Санька вспомнил тот уничтожающий Юрин взгляд — так смотрят на человека, в которого окончательно потеряна вера.

— Ребятки, подойдите к окну, — сказал учитель, сел и тяжело поморщился: у него болели почки.

Ребята вскочили и, толкаясь, старались протиснуться поближе к окну, терялись в догадках и вопросительно оглядывались на учителя. И неожиданно все увидели племенного жеребца Шторма. Лёгкий вздох радости прошелестел над прильнувшими к окну ребятами. Широкогрудый красавец вороной жеребец Шторм, в белых носочках на задних ногах, пританцовывая, выгнув тонкую шею и косясь чёрными глазищами по сторонам, подобрав круп, мелко-мелко переступал, отчего казалось, достаточно дяде Мите отпустить поводья, и Шторм, словно стрела, помчится вперёд. Но дядя Митя крепко держал поводья правой рукой, отведя настороженную левую руку в сторону и откинувшись сухим туловищем чуть-чуть назад. Гордо и недоступно сидел он на Шторме. Боясь неосторожным движением повредить спину жеребца, он ездил без седла. Каждое утро конюх дядя Митя выезжал на прогулку, но обычно проезжал по своей улице, чтобы видели, какого жеребца имеет колхоз, а главное, кто на нём ездит! Любой из ребят готов был все свои автоматы и ракеты отдать только за то, чтобы подержать поводья Шторма. Дядя Митя говорил, что такого жеребца нет во всей Омской области, во всей Сибири и даже во всём мире.

Жеребец всхрапывал, поводя головой, и тогда звенела наборная узда, звенела и кружилась у Юры голова. Нет, даже четыре новеньких автомашины, полученные колхозом в прошлом году, не затмили Шторма.

— Садитесь, ребятки, — сказал Захар Никифорович, когда Шторм скрылся из виду, оглядел ребят, прошёлся между партами. — Это я попросил конюха проехать перед школой. Ребятки, кто ещё видел такого коня, как Шторм?

Класс молчал. Никто не видел такого коня. Даже девочки, которых никак не заподозришь в любви к лошадям, молчали.

— Я видел, — сказал Юра.

— Где ты, Юра Бородин, видел? — спросил учитель, пристально посмотрел на Юру и начал листать журнал так медленно, что все решили: плохи Юрины дела.

— Чапай ездил на таком коне.

— Почему ты так решил? Откуда ты это знаешь?

— Я кино пять раз смотрел. Когда в атаку он мчался на коне, Захар Никифорович. У нас дома есть книжка про Чапаева, там нарисован такой жеребец. Ух, какой!

— Допустим, Юра, у Чапаева был такой жеребец, А теперь, ребятки, все напишут небольшое самостоятельное сочинение. Достаньте тетради и напишите: «Что я знаю о лошадях».

— А о гусёнке можно? — спросила Соня Кенкова. — У нас дикий гусёнок живёт. Мне его папа привёз.

Все повернулись к Соне и внимательно слушали. Дикие гуси редко посещали Фросино, потому что не было вблизи села ни озера, ни речки, ничего, кроме котлована, который они, видимо, не жаловали. Если бы речь шла о куропатках, воробьятах, сорочатах и других птенцах, тогда другое дело, но о гусёнке — это было интересно. Один Юра безучастно глядел в окно, будто уже тысячу раз видел диких гусят.

Соня стала рассказывать, какой он, этот гусёнок, распрекрасный. А Юра принялся громко зевать, показывая, что ему неинтересно, скучно от её рассказа. Но всем было интересно. Тогда Юра вытащил из сумки большого фиолетового жука, пойманного на навозной куче, соорудил из ниток сбрую; жук еле-еле шевелился и не выказывал желания участвовать в гонках по парте.

— А я знаю, где совята живут, — громко сказал Юра, и все ребята повернулись к нему: не каждый день можно увидеть мальчика, который знает, где живут совята.

Соня, только что сиявшая и весело рассказывавшая о проделках гусёнка, притихла.

— Ну, а теперь, ребятки, пора писать, — сказал учитель. — Запишем себе в тетради план: 1. Зачем я хочу иметь лошадь. 2. Моя самая любимая лошадь в колхозе. 3. Что даёт лошадь человеку. Юра Бородин, убери с парты своего жука. Ребятки, вот здесь, после плана, напишите любое четверостишие о животных, а если не знаете о животных, тогда о птицах. Это будет как бы эпиграфом. Ну, а теперь за дело.

Учитель грустно окинул взглядом класс. Юра повернулся к Саньке:

— Фома, ты знаешь, мне б только начать, а конец — во какой будет!

Юра не знал, о чём писать. Он вспоминал истории, в которых участвовали кони, и все там кони были красивыми, всех Юра любил, и все походили на Шторма. Вот если б хоть разочек прокатиться на нём, но разве разрешит дядя Митя? Юра представил себе, как он вырастет, приедет в село генералом, а ему, старому воину, со шрамами на обеих щеках, с многочисленными ранами на руках и ногах, подведут Шторма, и он легко, этак стремительно вскочит на Шторма и проедет мимо Кенковых, а Соня уже будет нянчить своих детей, а дети спросят её: «Мама, кто этот красивый генерал на коне?» А Соня отвернётся и, возможно, заплачет: «Он, детки, учился со мной в одном классе. Когда я рассказывала о гусёнке, он сказал, что знает, где живут совята». И Юра написал: «Однажды по Фросино на красивом коне, которого звали Шторм, ехал после победы над коварными врагами всех мастей старый генерал, у него были шрамы на обеих щеках и ногах». Тут Юра вспомнил, что после плана нужно написать четверостишие, зачеркнул написанное. Какое написать стихотворение? Два года назад к ним в гости приезжал из Киева дядя Антон, в честь его приезда устроили вечер. Дядя на вечере пел много-много частушек, и одна очень понравилась Юре. Дядя плясал — ходуном ходили под ногами половицы, а мама качала головой и говорила: «Эх, Антон, Антон, ну и молодец ты».

Когда гости разошлись, дядя допоздна рассказывал о каком-то неслыханном жеребце, который однажды спас ему жизнь именно в тот самый момент, когда смерть уже наступала дяде на самые пятки и, страшно сказать, дышала в затылок. Дядя рассказывал-рассказывал, а потом вдруг, отбивая дробно плясовую, весело запел. Юра запомнил понравившуюся частушку:

Юра записал частушку, начал было про генерала со шрамами на обеих щеках и двумя пистолетами на боках, который сидел на красивом жеребце Шторме и проезжал мимо Сониного дома, но прозвенел звонок. Юра так ясно вообразил себе этого генерала, что теперь готов был спорить, что генерал, о котором хотел написать, жил на самом деле.

Нужно сдавать тетрадь, а у него написано только начало сочинения и одна частушка, а частушек Юра знал множество. Вот только не подходили они к теме сочинения. И он торопливо дописал, вспомнив стихотворение, которое учила Надя: «Что ты ржёшь, мой конь ретивый…» Рядом уже стоял Захар Никифорович и с виноватым видом попросил тетрадь.

В коридоре Юра отозвал в угол Саньку и сказал:

— Фома! У меня есть тайный замысел.

Санька испуганно оглянулся, чтобы удостовериться, что за ними не наблюдают, насторожился, прямо-таки встрепенулся весь:

— Какой? Точно говоришь? Скажи.

— Не скажу, — ответил безжалостно Юра. — Не скажу. Надо проверить. Секретно.

— Что-о? — От одного упоминания о какой-либо тайне Саньку бросало в дрожь, и он готов был любой ценой разгадать её.

— Погодя скажу. Возьмём ножички с собой, потому что дело пахнет опасностью. За котлованом знаешь лес Медведевых?

— А то. А чего в нём? Только скажи мне, ладно? — Санька покраснел от напряжения и потянул Юру за угол в надежде выведать тайну. — Скажи!

— Не стой на моей тени, — толкнул Юра Саньку.

— Ты что?

— А то, свиное пыхто! Не знаешь примету: расти не будешь, если кто будет стоять на твоей тени. Это уж точно, Санька. Мне бабушка говорила.

— Верь старым больше. Они тебе и не то сказанут!

— Старые люди выдумали бога, чертей, домового, ведьму с метлой. Вот отец мне читал историю одну, называется «Ночь перед рождеством». Там один чёрт — так он летал. «Между тем чёрт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его… Однако ж, несмотря на все неудачи, хитрый чёрт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чём не бывало, побежал далее. В Диканьке никто не слышал, как чёрт украл месяц». Скажи, Фома, как чёрт мог украсть месяц, когда чёрта нету, он — выдумка? А месяц — та же луна, только неполностью освещённая солнцем, да и вон летали же на луну, как же её украдёшь?