— Вон пошел Борька, — говорил Сашка, хотя я и сам отлично видел «разрушителя».

— Он закаляется, — добавлял Сашка. — Лужи не обходит, комаров на себе не бьет.

— Он живодер, — говорил я. — И ничего не умеет делать. Даже шалаш не мог построить. Его попугай умнее, чем он.

Сашка кивал — был полностью со мной согласен.

Некоторое время мы молча обозревали двор в надежде увидеть что-нибудь интересное, Но ничего интересного не замечали.

— Вон на клумбе сидит Юрка, кормит собак печеньем, — говорил я, хотя Сашка и сам прекрасно видел сына аптекаря.

— Юрка слюнтяй, — усмехался Сашка. — Ему только б в фантики играть.

Вот так мы с Сашкой частенько сидели на бойлерной и все рассматривали, обсуждали то да се. Обычно ничего интересного во дворе не происходило и мы просто убивали время. Как-то сидим, вдруг видим — во дворе появилась наша одноклассница Галька Котельникова. Это уже было интересно.

Надо сказать, мы с Сашкой старались девчонок не замечать, но это нам плохо удавалось. По какой-то непонятной причине мы их замечали, и даже очень. Тем более таких, как Галька, которые что-то из себя строят: все время молчат и таинственно хихикают, а если и говорят, то какие то странные слова — «Очень мило», или «Я дивлюсь».

В Гальку почему-то влюблялись все мальчишки. Вначале влюбился Борька: чуть завидит ее, показывает ловкость — сделает стойку на руках, залезет на пожарную лестницу. Но однажды свалился и сразу разлюбил Гальку. Видимо от удара вышибло всю его любовь.

Потом в Гальку влюбился Юрка: подолгу смотрел на нее, улыбался, сиял, расцветал. Как-то даже подарил ей коробку с фантиками. И Галька согласилась дружить с ним, но быстро поняла, что он полный рохля — не умеет ни плавать, ни кататься на коньках, ни бегать на лыжах. В общем, Галька порвала с Юркой всякую дружбу, а заметив, что он продолжает на нее пялиться, отлупила его пеналом.

Мы с Сашкой многого не понимали в Гальке и от этого злились на нее. Злились, и в то же время хотели разгадать непонятное в ней. И вот в тот день, когда она показалась во дворе, мы стали осторожно за ней наблюдать.

Галька осмотрелась, прошлась по вытоптанному пятаку, нашла палку и прочертила классики. И запрыгала из клетки в клетку. Мы кинули в классы камень — просто чтобы обозначить свое присутствие, чтобы Галька заметила нас и оценила наше геройство, ведь не каждый может влезть на бойлерную.

Галька подняла голову и, увидев нас, демонстративно отвернулась.

Мы слезли с бойлерной, и сделали слабую попытку заговорить с ней.

— Ты к кому пришла? — спросил Сашка.

— К слюнтяю Юрке небось, — с издевкой вставил я.

Галька фыркнула:

— Очень мило, что вы бросили камень. А если б попали в меня? — она пропрыгала весь класс и сдула волосы со лба. — Я дивлюсь, неужели вам нечем заняться? Непонятные какие-то. Вот Гена… он всегда что-то делает, придумывает интересное…

Она снова осмотрела двор.

— Вы не знаете почему он не выходит из дома? И сестры его почему-то нет. Непонятно…

Сашка верил во все приметы: в черную кошку, перебежавшую дорогу, в птицу залетевшую в комнату, в страшный тринадцатый понедельник. Перед контрольной в школе Сашка клал в ботинок пятак или съедал пятилепестковый цветок сирени, а то и трамвайный билет со счастливым номером. Я тоже верил в эти приметы, но не так сильно, как Сашка. Сильно я верил только в примету про свист.

Мать постоянно мне твердила:

— Не свисти дома, у нас не будет денег.

А все старушки, и особенно гадалка Василиса Герцоговна, предупреждали:

— Свистом созывают чертей.

А я все время забывался и насвистывал. Причем в свисте достиг немалых успехов, можно сказать стал мастером художественного свиста. Возможно, именно поэтому в нашей семье постоянно не хватало денег, и мать еле сводила концы с концами. Но однажды из-за меня, свистуна, у нас появились и черти.

Это произошло ночью. Накануне я особенно рассвистелся: весь вечер, пока отец не вернулся с работы, а мать у подъезда что-то обсуждала с матерью Сашки, выдавал залихватские трели, а когда опомнился было уже поздно.

Ночью передо мной явились черти. Скорчив рожи, они запрыгали перед кроватью, а один вдруг вцепился мне в горло и стал душить. От моего крика проснулся весь дом, жильцы подумали: пожар, грабители! Мое горло распухло и было жутко красным. Хриплым голосом я с трудом объяснил, в чем дело, но мне никто не поверил.

Утром мать повела меня в поликлинику, и мы записались на прием к врачу.

В коридоре в ожидании приема я взглянул на стенд, где за стеклом виднелись пластмассовые ухо, горло, нос, — все было как настоящее и мне стало страшно, я подумал — вот и меня сейчас разрежут на части.

Ну, а потом мы зашли к врачу, он осмотрел мое горло и сказал матери, что у меня сильная простуда, хотя стояли жаркие дни и я нигде не мог простудиться. Об этом и сказал матери, а она хмыкнула:

— Я тебе сто раз говорила, что в жару можно простудиться сильнее, чем в холод. Но ведь ты никого не слушаешь. Набегаешься под солнцем, перегреешься и пьешь холодную воду из крана. Вот тебе и результат.

И тут я вспомнил, что последние дни с утра до вечера гонял во дворе мяч и время от времени разгоряченный пил холодную воду. Но не из крана, а из шланга дворника дяди Жени. И не только пил, но и весь обливался. Из шланга била мощная и прямо-таки ледяная струя — она приятно охлаждала тело, до мурашек.

Время от времени по нашим окраинным дворам ходил человек с огромным мешком. В наутюженном костюме, в пенсне и шляпе, всегда предельно серьезный, он был похож на ученых, портреты которых висели в коридоре школы, но в свой мешок «интеллигент», как о нем насмешливо отзывался дворник дядя Женя, собирал всякую ерунду: битую посуду, сломанные будильники и игрушки, разные коробки и этикетки. Некоторые взрослые считали необычного собирателя «старым чудаком», кое-кто пугал им малышей:

— Будешь плохо себя вести, дядька посадит в бездонный мешок и унесет.

Мы с Сашкой были уверены, что странник никто иной, как разбойник, маскирующийся под ученого. Однажды мы выследили его.

Он жил на центральной улице, в обычном доме на втором этаже. Напротив его окон возвышались липы — одна из них была удобным наблюдательным пунктом. Несколько дней подряд мы вглядывались в окна, и вот что заметили: каждый раз вернувшись из похода по окраине, мужчина подолгу разбирал мешок с хламом, все штуковины отряхивал от пыли, протирал, аккуратно расставлял на столе; некоторые дотошно разглядывал через лупу и склеивал, другие выпрямлял, ремонтировал и выносил на балкон.

Как-то с балкона мужчина увидел нас, нахмурился, но поманил. Мы слезли с дерева, мужчина перегнулся через оградительную решетку и озабоченно проговорил:

— Заходите, покажу кое-что интересное.

Не без страха мы вошли в его квартиру. Что сразу поразило — комната напоминала лавку утильщика. Чего только там не было! Дырявые кастрюли, чайники и самовары, погнутые абажуры, сломанный подсвечник, облезлая деревянная лошадь, треснутый пластмассовый попугай…

Мужчина спросил наши имена, представился Валерием Алексеевичем и показал на диван:

— Устраивайтесь, не стесняйтесь. Я люблю гостей, но, к сожалению, у меня почти никто не бывает, — он сел за стол, закурил трубку. — Вас страшно интересует, чем я занимаюсь, верно? Я, дорогие мои, реставратор. Слышали про такую профессию? Нет? Это люди, которые дают вещам вторую жизнь… Работаю в краеведческом музее, а дома… это просто увлечение. Вот недавно нашел собаку.

Валерий Алексеевич взял с полки тряпичного пса.

— Собачка была одноглазая, без уха, вся грязная. Я ее отмыл, сделал ей пластическую операцию: пришил глаз и ухо, теперь, видите, улыбается, — Валерий Алексеевич, довольный, шмыгнул носом, поправил пенсне. — Так что, если у вас сломается какая-нибудь вещь, приносите, починю… Понимаете, дорогие мои, огромное удовольствие чинить вещи. Угадываешь мысли мастеров, которые их делали, представляешь этих мастеров… Некоторые люди ничего не ценят. Чуть что поломалось — выбрасывают. А ведь кто-то вложил труд в эту вещь. В каждой вещи частица души мастера… Надеюсь, вы бережно относитесь к вещам. А если что и поломалось, починить можете, — Валерий Алексеевич внимательно посмотрел на нас и улыбнулся. — Наверняка, вы рукастые ребята, я угадал?