Вера Ивановна постоянно шарахалась из крайности в крайность, испытывала то прилив, то упадок сил. Во время прилива, убеждала Иру в своей бурной жизни, в «насыщенности дня», в том, что «всем нужна и разрывается на части» и вообще «живет на износ». В момент упадка, делилась с Ирой «жуткой» семейной жизнью, «тяжелой биографией»:

— …Мой Веня все-таки полное ничтожество. Лентяй и болтун. На лекциях верещит, студенточек заговаривает до того, что они мысленно ему отдаются, а дома из него и двух слов не вытянешь… Он до меня уже пять лет не дотрагивается… Господи, как все опостылело!.. Вот скоро по телевидению выступлю, тогда мой муженек поймет чего я стою, а то принимает за идиотку…

При одном упоминании о семье, Вера Ивановна бледнела и на ее лице появлялся горестный опыт страданий.

— Надо запастись терпеньем, — со вздохом говорила почтальонша, как бы давая собеседнице успокоительную таблетку от скорбных мыслей.

— …А моего сынулю ничего не интересует. Даже девицы, — продолжала Вера Ивановна. — Только карты. Это ужас какой-то… Каждый вечер перезванивается с дружками. Говорит по-деловому, условными словечками, шифрами. Я уже слышать их голоса не могу, прямо в дрожь бросает. В десять вечера уходит и до утра… Играют они на большие суммы. Мой сынуля все время проигрывает… Раз в месяц заходят какие-то типы, говорят: «Ваш сын проиграл сто рублей», а то и «двести». Требуют деньги, грозят… Приходится отдавать втайне от Вени. Ужас какой-то!..

— Ему легко достаются деньги, а это развращает душу, — вздыхала Ира, без всякого намека. — Все, что легко дается, развращает душу, — и уже с намеком добавляла: — Таким, как он, надо не деньги давать, а библию.

На пороге критического возраста Вера Ивановна говорила противоречивые вещи; когда у сына появилась девушка, Ира услышала:

— …Ужас какой-то! Уж лучше б играл в карты, чем шляться по бабам!

И поступала Вера Ивановна не самым лучшим образом. Как-то пришла к Ире расстроенная, в слезах.

— Ира, прошу тебя, пойдем ко мне. Сегодня мои именины… Никакого подарка не надо. У меня все есть, ты же знаешь, — дальше Вера Ивановна немного поблистала своим богатством, финансовыми возможностями, потом взяла почтальоншу под руку и потащила к себе.

В ее комнате красовался стол, накрытый на восемь персон; на одном из стульев одиноко восседал сиамский кот.

— Представляешь, — всхлипывая, пробормотала Вера Ивановна, — обещали прийти председатель исполкома, директор нашего института, главный врач больницы, режиссер с телевидения. Своих специально отправила к знакомым… И вот, никто не пришел.

Ира как могла успокоила Веру Ивановну, сказала, что Бог все видит и накажет неблагодарных, и то, что произошло, не такое уж страшное падение престижа, и вообще мелочь в сравнении с вечностью, но пригубив вина, почтальонша немного размякла и в ответ на мелкое несчастье именинницы, поделилась своим нешуточным несчастьем:

— Мне тридцать два года и тридцать два года я снимаю комнату. Вернее, вначале мама с отцом снимали — отец был военный. Потом я снимала угол, когда училась в техникуме. И вот сейчас снимаю… А у вас такая квартира!

— Что толку! — всплеснула руками Вера Ивановна. — В этой квартире нет счастья… Мой Веня… А сынуля… Все опостылело, я такая разбитая, словно по мне проехал танк!..

Однажды летом случилось так, что у Веры Ивановны и Иры совпали отпуска и старшая подруга предложила младшей отдохнуть вместе у моря, на что сразу получила радостное согласие.

Вера Ивановна достала путевки в крымский Дом отдыха, достала особенно не напрягаясь, используя многочисленные связи.

Крым встретил их жгучим солнцем, сверкающей акваторией бухты и неправдоподобно синим небом — до рези в глазах; и Дом отдыха среди кипарисов смотрелся впечатляюще, и номер на двоих оказался просторным и прохладным.

— Я умираю от красоты! — восклицала Вера Ивановна.

Единственное что ее огорчило — это чрезмерно спокойное течение жизни курортного городка. Она настроилась на круглосуточный карнавал, на хлещущее веселье, горящие глаза мужчин, страстный флирт, а встретила тишину и дремоту, расслабленных отдыхающих, среди которых преобладали женщины, бесформенные провинциальные толстухи — «жабы», как их сразу прозвала Вера Ивановна.

Ира настроилась на бездумный отдых, на море и солнце, и получив все это, да еще в придачу прекрасный номер с лоджией и обильное питание с фруктами, была счастлива.

Два дня разновозрастные подруги с утра до вечера загорали на пляже и старшая нетерпеливо посматривала по сторонам — пребывала в томительном горячем ожидании «нечто совершенно особенного» — попросту южного романа, ради которого и поехала в Крым. Вера Ивановна ждала молодых мужчин и была уверена — они сразу отметят столичных женщин среди провинциальных толстух — у тех даже купальники были какой-то кричащей несусветной расцветки. А Вера Ивановна и ее необычная подруга явно были украшением пляжа, его жемчужинами, некими чужестранками.

Но молодые поклонники не появлялись; на пляже находились одни «старикашки», как называла Вера Ивановна мужчин своего возраста. Несколько молодых мужчин продефилировали по пляжу, бросили в сторону подруг мимолетное любопытство, но не задержались — рядом с ними неотступно вышагивали какие-то расхристанные девицы.

Два вечера Вера Ивановна не находила себе места, жаловалась на «скукотищу», но Ира, казалось, не понимала мучительного состояния подруги.

— По-моему, здесь все замечательно, я уже немного загорела, — говорила и спокойно шла в холл смотреть телевизор.

На третий вечер в Доме отдыха состоялись танцы под магнитофон. На это мероприятие, принарядившись, собрались все местные курортники и отдыхающие из окрестных поселков, и здесь к лавке, где сидели подруги, началось мужское паломничество. Особым успехом пользовалась Вера Ивановна — она была нарасхват, из-за нее молодые мужчины даже начали ссориться. Жаркий вечер, громкая, то и дело сменяющаяся музыка и мужские лица — одно мужественней другого — все это наполняло душу Веры Ивановны немыслимым коктейлем чувств.

В конце концов всех настырных танцоров разогнал парень здоровяк с грубым лицом, которое, казалось, вылепил скульптор — вылепил основные черты, но не успел их отшлифовать; в теннисной майке, он бахвалился загорелыми мышцами и выглядел настоящим молотобойцем; подругам тяжеловесно представился «земляком из Подмосковья»; во время танца без умолку рассказывал Вере Ивановне о том, как строит свою жизнь в духе американских фильмов, и тискал бывшую гимнастку, а ныне преподавателя, без всяких границ дозволенного. Вера Ивановна почти не сопротивлялась, разве чуть-чуть игриво, для приличия, на ее лице сияла неописуемая радость, она то и дело раскатисто хохотала; коктейль чувств в ее душе становился все более терпким.

Иру тоже пригласили на два-три танца, но танцуя, она вяло поддерживала беседу и не разрешала к себе слишком прижиматься, поэтому второй раз к ней не подходили.

В середине танцевального вечера всемогущий «молотобоец» предложил Вере Ивановне сходить в ресторан. Вера Ивановна слегка пококетничала — в том смысле, что она без подруги никуда не ходит, но тут же оповестила Иру, что «пойдет проветрится».

В ресторане «молотобоец» гусарил как купец, всячески показывал, что ему деньги девать некуда, и снова без умолку говорил о своем американском образе жизни, ну и, конечно, о том, что приметил Веру Ивановну еще на пляже. Это была мягкая ложь, далеко просчитанная комбинация, но напрасно наш персонаж старался — Вера Ивановна сразу поняла, куда он клонит и готова была поддержать этот уклон. Еще на танцплощадке она почувствовала, что внутри нее прорастают волнительные чувства; в ресторане эти чувства уже пышно цвели.

В полночь по пути к Дому отдыха новоиспеченная парочка уже целовалась под каждым деревом, а простившись, «молотобоец» издалека послал Вере Ивановне еще сотню воздушных поцелуев. Она была счастлива, от переизбытка чувств даже разбудила Иру и подробно рассказала, как «жизненно» провела вторую половину вечера, как в ее сердце «вошла любовь».