Бывало, какой-нибудь студент не успевал выучить материал к экзаменам, и ему выдавали книгу на дом, что вообще-то запрещалось, но девушки-сотрудницы всегда старались прийти на помощь, доверяли читателям, и в ответ на это доверие их никогда не подводили.

Библиотекарши получали небольшую зарплату, но по-настоящему любили свою работу: составляли тематические каталоги по живописи, драматургии и кино; в юбилеи известных писателей устраивали вечера — на стендах появлялись книги мастеров, одна из сотрудниц рассказывала о их жизни, другая читала отрывки из их произведений…

В библиотеке царила теплая, семейная атмосфера: сотрудницы подменяли друг друга на разносе и выдаче книг; если одна шла в театр, другая выполняла ее работу; девушки дружили с постоянными читателями библиоманами и покуривали с ними на лестничной площадке, а после работы приглашали в подсобку на чаепитие, и, само собой, совместно отмечали праздники и дни рождения — скидывались, покупали торт, вино и после закрытия библиотеки, в читальном зале устраивали застолье.

Я сразу стал завсегдатаем библиотеки, подружился не только с сотрудницами, но и со многими постоянными читателями, библиотека стала моим вторым домом; хозяин, у которого я снимал комнату, даже в шутку прозвал меня «книжным червем».

Каждый вечер я приходил в библиотеку и, в ожидании своего заказа, устраивал перекур с читателями и сотрудницами, свободными от работы (и потом, уже когда корпел над книгами, не раз и не два выходил в «курилку»). Там, на лестничной площадке, я узнавал о литературной, театральной и киношной жизни столицы (большинство читателей были студентами, а многие сотрудницы учились на вечерних отделениях вузов).

Во время тех перекуров я поумнел на голову, заранее вжился в студенческую среду. Забегая вперед, скажу, что, несмотря на все усилия, студентом я так и не стал, меня никуда не приняли, но те разговоры на лестничной площадке, забористые споры студентов заменили мне, как минимум, два курса университета.

Так вот, получив книги, я проходил в читальный зал, усаживался на любимом месте — в углу, около батареи, — включал настольную лампу, открывал книгу и погружался в чтение. И забывал про все дела; для меня существовал только освещенный закуток стола, на котором происходили исторические события, создавалось и разрушалось личное счастье; на том крошечном пространстве я совершил самые увлекательные путешествия, познакомился с удивительными людьми — стол раздвигался до бесконечности. Маленькая районная читальня, светлое пятнышко на столе — а надо же! — там было сосредоточено все, что волновало весь мир. Нередко я зачитывался до закрытия библиотеки, и по пути домой не мог прийти в себя, переполненный впечатлениями.

В библиотеке работали две неразлучные подруги, двадцатипятилетние Таня и Галя — «мечтательница» и «энтузиастка». В глазах Тани постоянно виднелась какая-то сосредоточенная грусть; походка у нее была робкая, голос слабый; она не курила, но появлялась на лестничной площадке «для общения». У Гали был озорной взгляд, низкий твердый голос, а книги она разносила торопливо, стремительно, на ходу поправляя длинные волосы, рассыпанные по плечам. Подруги были незамужними, в шутку называли себя «старыми девами» и не стеснялись говорить, что «ждут мужчин, отличных во всех отношениях».

Кроме неустроенности в личной жизни подруг объединяла любовь к киноискусству — не модное увлечение фильмами и поклонение актерам, что свойственно симпатичным девушкам, мечтающим о театральной карьере, — они никогда и не хотели быть актрисами — их объединяло серьезное изучение истории и теории кино, обе учились на вечернем отделении киноведения института кинематографии. Они не пропускали ни одной новой картины, постоянно ходили на просмотры старых лент в Кинотеатр повторного фильма, на каждого актера и режиссера заводили карточки со своими заметками к той или иной работе. И Таня, и Галя жили в семьях со средним достатком, но умели хорошо одеваться, «недорого и со вкусом», — как они объясняли любопытным.

На выдаче книг сидела маленькая веснушчатая Лера; нервная, восторженная, немного взбалмошная, она быстро всем загоралась и с невероятной готовностью поддерживала любое предложение подруг, будь то поход на выставку или вылазка на природу. Лера училась на вечернем отделении пединститута и жила за городом с матерью и дочерью, которую водила в детский сад на пятидневку.

Когда-то Лера встречалась с одним парнем, но он бросил ее, как только узнал, что у них будет ребенок. И мать была против безотцовщины, даже пригрозила выгнать дочь из дома. С отчаяния Лера решила покончить с собой.

— Вот дура, — вспоминала она в «курилке», — хотела умереть из-за того дуралея. Сейчас мне смешно. А тогда легла на рельсы, даже газетку постелила, чтоб не испачкаться. А один железнодорожник меня оттащил, и отшлепал, и привел к матери, и все рассказал, а мне объяснил, какая я дура. Такой хороший дяденька! Всю жизнь его буду помнить.

«Книжницей со стажем» в библиотеке называли Тамару, высокую красивую тридцатилетнюю женщину, которая обладала сильным притягательным полем — к ней тянулись все сотрудницы и читатели. Всегда в хорошем настроении, с прекрасной улыбкой, она для каждого находила приятные слова — иногда мимоходом, от душевной щедрости, бросала легкий комплимент или какую-нибудь шутку, и тем самым каждого заражала своим настроением, как бы подпитывала маленькими радостями. Когда она выходила покурить на лестничную площадку, какие бы неприятности ни переполняли меня, общаясь с ней — да что там! — просто глядя на нее, я сразу веселел. Тамара закончила Библиотечный институт, была замужем, воспитывала сына школьника.

Заведовала библиотекой Фаина Ивановна, тихая, даже застенчивая женщина, невероятно преданная книжному делу. Библиотеке всего раз в год отпускали небольшой денежный фонд для приобретения книжных новинок, но Фаина Ивановна после каждой зарплаты обходила книжные магазины и дополнительно покупала на свои деньги интересные издания. Ее можно было видеть в букинистических лавках, где она выискивала редкие книги, подшивки старых журналов, монографии… Особо усердных читателей, дотошных «книгоедов», вроде меня, Фаина Ивановна часто приглашала в свой кабинет и показывала «золотой фонд» — коллекцию ценных книг.

Между собой сотрудницы называли библиотеку «наше царство». Заведующая Фаина Ивановна считалась «королевой», Тамара — «принцессой», остальные девушки — «карандашиками», потому что носили на шеях нитки с привязанными карандашами, чтобы всегда иметь их под рукой.

Каждый вечер за Тамарой заходил ее муж Александр, театральный художник, хромоногий горбун с прямо-таки скульптурным лицом. Он красиво и умно ухаживал за всеми сотрудницами, в «курилке» запросто знакомился с читателями, всему давал неожиданные, но точные характеристики, интересно рассказывал о театральном мире и при этом никогда не говорил о себе, хотя его имя значилось на нескольких афишах.

Мы с Александром сразу стали друзьями и не раз вели длинные беседы «за жизнь» — в основном говорил Александр, а я, как губка, впитывал его житейские лекции.

Несколько раз Александр и Тамара приглашали меня к себе, угощали домашним ужином (для меня — роскошь в то время), а потом Александр показывал мне свои работы — ставил подрамники и картоны на диван и спрашивал:

— Не бликует? Хорошо видно?

В его работах был энергичный рисунок и мощная кладка мазков. Он объяснял их простыми, доходчивыми словами, долго передо мной не держал; улыбаясь, отмахивался, легко, даже чуть небрежно, убирал картину и ставил следующую.

— Все это так, закваска, заготовки, — бормотал. — Когда-нибудь, может, и сделаю что-нибудь стоящее, а пока только подбираюсь… Вот настоящие вещи! — он кивал на стену, где висели репродукции с картин Коровина и Кустодиева. — У них, у мастеров, все продумано, логично. Во всем простота и ясность… Искусство ведь не что иное, как поиск гармонии. Гармонии между возвышенным и заземленным, человеческим…