Одинокой больной женщине было нетрудно внушить несуществующую любовь; она стала рассказывать своим ученикам о любви Петра Ивановича, о его благородной душе…

Галина Петровна нашла у Нины «исключительные способности» и взяла ее в ученицы.

Несколько дней спустя, направляясь к пианистке на урок, Ольга с дочерью внезапно услышали истошный крик и увидели женщину на противоположной стороне улицы, она кричала и смотрела в сторону дома Чигариной. Вскинув глаза, Ольга оторопела: от подоконника пятого этажа, как-то легко и невесомо, точно в замедленной съемке, отделялась Галина Петровна. Босая, в розовой блузе и длинной темной юбке, она летела вниз, и ее длинные волосы вились, как нераскрывшийся парашют. Она падала и придерживала рукой вздувшуюся юбку.

После этой трагедии Нина потеряла всякий интерес к занятиям в школе, дома перестала делать домашние задания и только и ждала, когда по радиоприемнику начнут передавать классическую музыку, чтобы перенестись в прошлый век. Нина все больше замыкалась в себе, все чаще переносилась в прошлый век; ей казалось, что ее никто не понимает и она никому не нужна, что все в мире несправедливо и жестоко.

В семье постоянно не хватало самого необходимого: еды и одежды, керосина и дров; часто перед зарплатой приходилось занимать деньги у соседей и сослуживцев. Анатолий всегда вовремя отдавал долги, и потому имел несколько постоянных кредиторов. Чтобы как-то поправить бедственное положение, на лето Ольга сдала одну из комнат летчику с женой. Другого летчика приютили Дуровы.

Летчики — красавцы в фуражках и кожаных куртках, всегда гладко выбритые, благоухающие одеколоном — три дня жили в казарме при аэродроме, на четвертый приходили ночевать; иногда заглядывали только на пару часов — рассыпая шуточки, чмокали жен в щеки и снова уходили на работу. Их молодые жены, пышнотелые украинки, были беременны; мучились от безделья и переживали небрежное отношение мужей. Вечерами они собирались у Ольги, и «сердечная, умная и добрая женщина» читала им прекрасные житейские лекции. Ей, почти сорокалетней, много пережившей, но сумевшей сохранить веру в себя и людей, все любовные обиды казались малозначащими. К Ольге по-прежнему тянулись — так тянется все живое к доброму и чуткому. Как истинно хороший человек, она создавала вокруг себя атмосферу теплоты, доброжелательности, и каждый, общаясь с ней, стремился не только стать лучше, но и сделать что-то полезное для других.

Ольга все еще выглядела отлично; жизненный опыт прибавил дополнительную привлекательность ее красоте, всему ее облику. На людях Ольга никогда не падала духом, и никто не знал, каково ей было, когда она оставалась одна, какая тоска порой находила на нее. Оторванность от родины и выпивки мужа не давали ей покоя; она все чаще нервничала, все хуже спала. А тут еще заболела Нина, учителя в школе уже настоятельно советовали Ольге обратить внимание на странное поведение дочери: — на уроках рассеянна, рисует принцесс, отвечает невпопад, ни с кем не общается, сама с собой разговаривает, ни с того ни с сего смеется и плачет, и «все делает не как все, постоянно оригинальничает»… Врачи порекомендовали временно оставить занятия.

Тоска Ольги сменилась ощущением безысходности. Временами ей казалось, что тревоги и опасности поджидают ее повсюду, и обязательное десятилетнее проживание в Аметьево уже представлялось чуть ли не принудительной ссылкой, а невыплаченная ссуда за дом — кабалой. Выдержка покидала Ольгу. Осенью у нее произошел нервный срыв и ее положили в больницу. А спустя несколько дней резко ухудшилось самочувствие Нины.

Однажды Анатолий пришел с работы раньше обычного, выпивши, и войдя в комнату, заметил, что дочь, прислонив ухо к радиоприемнику, улыбается, хихикает и… разговаривает сама с собой. Когда из школы вернулись сыновья, Анатолий сидел на кухне и курил одну папиросу за другой; его рот был перекошен, взгляд выражал неимоверный страх.

— Идите посмотрите, что с Ниной творится, — дрожащим голосом проговорил он. — Она совсем помешалась. Какие-то выдумки, бред… Давайте отведем ее в больницу.

Нина с нервной поспешностью согласилась пойти в больницу, по дороге рассеянно и неопределенно улыбалась, чмокала губами, запутывалась в разнонаправленности своих мыслей.

— …Я гуляла, встретила Татьяну Ларину. На ней было черное платье! Одежда ведь часть души женщины… У каждой вещи есть душа: у расчески, у чашки. О боже! Их нельзя обижать…

Врачи «Красных домов» — больницы для душевнобольных — обнаружили у Нины «запущенную депрессию» и предписали немедленное лечение в стационаре.

В выходной день Анатолий с сыновьями навестили Нину, принесли ей вишни, крыжовник… Нина просилась домой, но Анатолий уговорил ее «немного подлечиться».

После «Красных домов» зашли в больницу к Ольге. На вопрос: «Где Нинуся?» — Анатолий сказал, что она «читает дома», но сыновья отвели глаза, и Ольга заподозрила неладное. На следующий день она выписалась, и, узнав, где дочь, в смятении начала глотать воздух, потом прошлась по комнате.

— Нину нужно немедленно забрать. Там она действительно может сойти с ума, я представляю, какое там окружение… Таких, как она, полно. Любого можно брать с улицы и лечить. В определенные моменты у каждого бывают заскоки.

В тот же вечер она взяла дочь под расписку.

…День шел за днем, в жизни Анатолия и Ольги на смену неприятностям приходили удачи, огорчения чередовались радостями. Анатолий по-прежнему после работы заходил в пивную, но сильно выпивал только с получки. Нина урывками, но все же посещала школу. Леонид, закончив десятилетку, решил уехать в Москву поступать в художественное училище. Ольга не раздумывая поддержала его.

— Как только устроишься, подыскивай для нас дом на окраине. Мы здесь не задержимся, вот увидишь. Все должны жить там, где родились. Даже птицы возвращаются к местам родных гнездовий…

Но пришлось задержаться еще на четыре года.

Все эти годы Ольга переписывалась с сыном. Леонид не поступил в училище, но устроился бутафором в театр; жил в общежитии и «усиленно занимался живописью». О родственниках сообщил, что был у них только один раз. «Все они — ужасно ограниченные люди и постоянно скандалят». Сообщил, что в квартире новые жильцы, а родственникам на три семьи оставили две комнаты… Потом Леонид служил в армии, а демобилизовавшись, приехал в Казань всего на два дня; повидал родных и вновь отправился «завоевывать Москву». Через месяц Ольга получила от него письмо: «Снял комнату, временно прописался, снова устроился в театр, но уже декоратором»… Вскоре он женился, прислал фотографию жены и сообщил, что, как только заработает на кооперативную квартиру, поступит в художественный институт.

Чтобы не расстраивать старшего сына, Ольга писала, что в семье все хорошо, скоро они продадут дом и приедут… На самом деле все обстояло иначе. У Анатолия из-за постоянных выпивок вновь разболелся желудок, и Нина еще дважды побывала в больнице; оба раза учителя и врачи чуть ли не насильно отрывали ее у Ольги. Эта непонятная болезнь дочери стоила Ольге мучительных переживаний, ее нервы расшатались настолько, что она потеряла сон; временами ей казалось, что она идет по шаткому подвесному мосту, с которого вот-вот упадет в пропасть, но все-таки она находила в себе силы, чтобы не впасть в отчаяние.

…Позднее Ольга вспоминала:

— В те годы бывали очень трудные минуты, но я не опускала руки, не теряла контроля над собой и верила, что смогу победить обстоятельства. Как герои Джека Лондона. Мои любимые герои. Сильные, решительные которые никогда не сдаются…

В какой-то момент Ольга решила устроить дочь на работу.

— Новые люди, новая обстановка немного встряхнут ее, — сказала она мужу и устроила дочь на ближайшую автобазу выписывать наряды.

Но вскоре Нина заявила, что «на работе все люди грубые и ругаются», что там «жуткие запахи, от которых болит голова».

Теперь Ольга много курила, а ее волосы седели прямо на глазах. Закурив, она представляла свою семью в квартире где-нибудь у Чистых прудов или на станции Правда. «Пусть маленькую, однокомнатную квартирку, — думала она. — Для счастья много не надо»…