Парень налил нам по стакану вина; мы для приличия немного сладострастно посмаковали красноватый напиток, потом мгновенно опорожнили стаканы. И здесь я дал маху: желая показаться знатоком кавказских вин, брякнул про напиток, о котором знал понаслышке, задал самый глупый из всех возможных вопросов:

— А есть ли здесь вино «Хванчкара»?

Продавцы захохотали так, что чуть не попадали с насестов.

— У нас у всех вино «Хванчкара»… Наше село «Хванчкара».

Мы пошли вдоль прилавка и каждый продавец протягивал нам полные стаканы. Мы пили вино, уже без всякого смакования, вернее, без всякого приличия — опорожняли стаканы у одного бочонка и подходили к следующему, при этом, наверняка, выглядели дилетантами дегустаторами, просто-напросто утоляющими жажду или еще хуже — горькими пьяницами, дорвавшимися до дармовой выпивки. Где-то в середине прилавка я почувствовал головокружение и выразительно (скорее невыразительно) посмотрел на Алексея.

— Если пойдем до конца прилавка, рухнем, — икнув, сказал Алексей и, демонстрируя столичное воспитание, тактично обратился к продавцам:

— У всех вино — первый сорт, но, наверное, мы должны купить у самого первого. Это можно по вашим правилам?

— Можно! — раздались голоса и громче всех — голос парня, как мы поняли — авторитета среди продавцов.

Мы подошли к нему; он по-прежнему то улыбался, то пел, вернее умудрялся это делать одновременно. Алексей протянул самую большую нашу емкость — поллитровую флягу.

— Берем три литра, — сказал я, зная уже не понаслышке, что покупать меньше — просто опозориться.

— А во что? — переспросил Алексей.

— Там в Доме отдыха что-нибудь найдете, — парень показал на двухэтажное белокаменное строение в конце села.

В Доме отдыха, видимо, был послеобеденный отдых — ни в холле, ни в коридоре не было ни души.

— Возьмем напрокат до завтра, — Алексей кивнул на подоконник, где под солнечными лучами сверкал графин.

— Угу! — откликнулся я и нетвердыми шагами направился к изысканной стеклянной таре.

— О, это то, что надо! — встретил нас лучезарный парень и вылил в графин два литра. — Кто пьет наше вино, живет сто лет. Осталось поллитра, всего смочить усы. А-а, так и быть, генацвале, отдам вам мерную бутыль, но завтра принесите. Вон мой дом, — он снова показал в сторону Дома отдыха. — Спросите, где живет Важа. Меня все знают. Вы на турбазу идете?

— У нас палатка лучше всякой турбазы, — сбивчиво, но гордо ответил Алексей.

Запихнув емкости с вином в рюкзак, мы, размягченные, сильно покачиваясь, двинули к окраине села.

Поразительная штука эта «Хванчкара!». Я имею в виду вино, хотя и село довольно поразительное — компактно приютилось на склоне горы; но вино — оно пьянит, но не тяжелит, даже наоборот — вселяет немалые силы. Во всяком случае мы с удвоенной энергией разбили палатку под раскидистыми каштанами и сделали это ловко и быстро, точно до этого и не протопали десять километров по каменьям и осыпям.

Не менее поразителен воздух Кавказа — уже через час он выветрил хмель из наших легкомысленных голов. Незаметно солнце скрылось за главным хребтом и горы преобразились от невидимого источника света.

— Чудо! Прав Важа — сказка! — взволнованно произнес Алексей и потянулся к графину.

А я, переполненный впечатлениями, только вздохнул и тем самым, по словам Алексея, «продемонстрировал свое философское слабоумие».

До темноты мы прикончили весь графин, и в спальники забрались с раздутыми животами, но горный воздух и усыпляющие запахи от каштанов сделали свое дело — мы спали как ангелы, и во сне, как и подобает ангелам, летали над заснеженными вершинами и долинами с серебристыми змейками рек. Само собой, раза два сон прерывали по нужде — вино действовало не только на голову.

Утром, освежившись «Хванчкарой» из мерной бутыли, мы демонтировали палатку и пошли разыскивать дом Важи.

Его дом, действительно, знали все; не дом, а внушительный домина — двухэтажный, белокаменный, с балконом, он соседствовал с Домом отдыха и чем-то напоминал своего государственного собрата — пожалуй, архитектурными излишествами; в обоих строениях были явно нарушены пропорции между полезностью и украшательством.

— О, туристы! — воскликнул Важа, увидев нас с бутылкой (он стоял посреди двора, делал какие-то гимнастические упражнения и неизменная улыбка играла на его лице; как и накануне, над ним трепетал флаг бодрости и веселья). — Заходи, гостем дорогим будешь! Надо ж! Первые русские, которые вернули бутыль. Любико, радость моя! — он крикнул в открытую дверь. — Неси помидоры, инжир, виноград! У нас дорогие гости!

Жена Важи, тонкая, черноволосая, черноглазая, в скорбном одеянии: черном платье и черных тапочках — прямо монахиня, — оказалась, в отличие от мужа, малоприветливой, строгой особой. Безучастно поздоровалась с нами, прошла мимо с подносом фруктов и, накрыв стол в саду, скрылась в доме.

— Она недовольна, что мы зашли? — осторожно спросил Алексей у Важи, когда тот усадил нас за стол.

— Еще как довольна! Как это недовольна! Что ты говоришь, генацвале!

— А почему не посидит с нами? — сморозил я очередную глупость, совершенно забыв про грузинские обычаи.

— Жена, где должна быть, генацвале? — засмеялся Важа. — В доме! Делать все по дому должна! Где ж ей еще надо быть?! Видали, какой у меня дом, а?! Дворец! В нем работы много… А вести беседу должны мужчины. И с вином. Какая беседа без вина?! — довольный своим пояснением, Важа налил из кувшина три стакана вина, еще более красного, чем то, которое продавал; один стакан поднял.

— За настоящих мужчин, которые держат слово! За мужчин, которые умеют ходить по горам и пить вино…

— И работать! — добавил я, развивая тост, но тут же, по недоуменному взгляду Важи, понял, что это нелепая вставка.

— Зачем работать? — пожал плечами Важа. — Пусть работает лошадь. А мужчина должен делать вино… Ну, принести, поколоть дрова… Это ж не работа! Это гимнастика для настоящего мужчины. Не так?! — Важа вскинул ладонь, давая понять, что его свидетельства бесценны.

— Так, так, — поддакнул Алексей. — За настоящих мужчин!

— Как вино? — спросил Важа, когда мы выпили, причем я все-таки про себя выпил только за первую часть тоста, да еще и со своим добавлением.

— Как вино, генацвале, а? — повторил Важа, широко улыбаясь и заранее предвкушая наш ответ.

И Алексей и я, не сговариваясь, развели руками и причмокнули, давая понять, что у нас нет слов.

— Вы, генацвале, извините, — сказал Важа. — Вчера я продал плохое вино. Молодое. Думал, вы просто проходящие, а вы настоящие мужчины. Пошли-ка со мной!

Легкой, натренированной походкой Важа привел нас в подвал дома и мы ахнули — перед нами открылся винный склад: огромные бочки с кранами и на каждой — дата изготовления, в большинстве — задолго до нашего рождения.

— Эту бочку ставил мой прадед, — известил нас Важа, поглаживая драгоценное сокровище. — Здесь не вино, а золото. Такому вину цены нет. Но для дорогих гостей ничего не жалко, — с этими словами Важа взял стоящую рядом кружку и, открыв кран, подставил под мощную шипящую струю.

Мы с Алексеем попробовали «золотой» напиток и, не знаю, как мой друг, а я впервые понял разницу между молодым вином и старым, выдержанным. Разница в пользу последнего была очевидной и безмерной.

— Эту бочку ставил мой дед, — Важа пританцовывая подошел к другой бочке и вновь наполнил кружку.

Потом были бочки отца, дяди и старшего брата — бочки как бы в историческом срезе.

Когда Важа вывел нас на свет, мы были вдрызг пьяны. К счастью, фрукты, которыми мы набили себя после обильного питья, ну, и само собой, — неповторимый горный воздух, вскоре привели нас в чувство.

— У тебя, Важа, несметные богатства, — сказал Алексей, почти протрезвев.

— Кое-что имею, — скромно отозвался Важа. — На мою жизнь хватит. И детям хватит… И машина у меня есть. «Волга», — уже не очень скромно объявил Важа. — Отдал другу. Он поехал к морю, а то подбросил бы вас до Кутаиси. Вы туда идете?