Обедать мы отправились в мой клуб, и Финбоу настоял на неспешной и продолжительной трапезе. За супом он объяснил;

— Очень важно, чтобы наши друзья не догадались, что я пытаюсь вычислить убийцу. Некоторые могут что-то подозревать, но я льщу себя надеждой, что достаточно хорошо разыгрываю вашего друга, который приехал просто для того, чтобы поддержать вас в критический момент. Если мы поспешим в Норфолк, словно я боюсь пропустить какие-то слова или поступки, подозрения только усилятся. А поскольку я не желаю что-то пропустить, мы должны сидеть здесь словно два пожилых джентльмена, получающих удовольствие от вечера в городе.

Я очень хотел вернуться как можно скорее, однако понимал, что никто не должен догадаться о деятельности Финбоу.

— Мне безразлично, когда именно я умру, чего не скажешь об обстоятельствах. Глупо встретить смерть в бунгало на Норфолкских озерах и быть найденным Алоизом Биррелом и миссис Тафтс. Даже ваша смерть, Йен, вряд ли поможет расследованию: я получу еще несколько фактов, которые скорее всего еще больше запугают ситуацию. В общем, я не вижу веских причин для вашего убийства. — Он вдруг отбросил шутливый тон. — Запомните: тот, кто убил Роджера, очень умен и доведен до отчаяния. Кто бы он ни был, еще одна смерть будет для него просто очередным эпизодом.

В полночь Финбоу уже вез меня на своей машине через северные пригороды. Вскоре дома остались позади, и я приготовился к путешествию в Норидж. Фары освещали пустую прямую дорогу, и я поддался иллюзии скорости и приятного одиночества, которая так привлекает меня в ночных поездках. Мой покой нарушил Финбоу.

— Завтра к этому времени я должен знать, кто убийца.

— Что вы собираетесь предпринять? — с беспокойством спросил я.

— Всего лишь получить полное представление обо всех молодых людях. Это не очень сложно. Я уже составил портрет Уильяма и теперь, как мне кажется, понимаю его. И Филиппа тоже — уверен, что могу предсказать все его слова и поступки. Их мы исключили. Следующий шаг — понять троих оставшихся. И тогда все странности найдут свое объяснение. А они есть — странные факты. Например, мне непонятно, почему вчера вечером Эвис требовала зажечь камин. Хотя скоро мы все узнаем. В этом убийстве есть одно преимущество: преступление могли совершить только пять человек. Так что каким бы тупым я ни был, метод исключения поможет мне докопаться до истины. Вот в чем прелесть работы с ограниченным кругом людей. Все равно что расследовать преступление на пустынном острове с шестью обитателями.

В половине третьего мы добрались до Поттер-Хейгема. Оставили машину в деревне и пошли по тропинке к бунгало. На реку опустился густой туман, отчего наши пальто сразу же отсырели, однако влажная пелена висела достаточно низко и на небе были видны звезды. Мне не терпелось вновь оказаться внутри бунгало, убедиться, что ничего не случилось и все живы и здоровы.

Дойдя до поворота тропинки, мы увидели сначала крышу, а затем и все бунгало, наполовину скрытое в тумане. Окна не светились, и дом выглядел мрачным и пустым.

— Все спят, — шепнул Финбоу. — Не шумите.

Неслышно ступая, мы преодолели последние несколько ярдов, и я осторожно отпер дверь. Маленькая прихожая тонула во тьме.

— Идите в столовую, — тихо сказал Финбоу. — Там на полке должна быть свеча.

Я открыл дверь справа от прихожей, на ощупь нашел свечу и зажег. Я не отрывал взгляда от пламени, пока оно не разгорелось, а затем повернулся — и похолодел.

В углу комнаты, съежившись, сидела Эвис и со страхом смотрела на меня.

— Йен! — жалобно вскрикнула она и медленно двинулась ко мне.

Под широкой пижамой мелькнули босые ноги, но мой взгляд был прикован к напряженному и жалкому лицу девушки.

— Мы только что вернулись, — растерянно пробормотал я.

Услышав наши тихие голоса, Финбоу вошел в комнату. Поставив свечу на стол, я с грустью наблюдал, как Эвис пытается изобразить безразличную улыбку.

— Привет, — сказала она. — Мне ужасно хотелось пить; пришлось встать и идти за водой.

— Понятно, — учтиво ответил Финбоу. — Боюсь, как бы вы не простудились. Вчера вы замерзли, а сегодня вас мучает жажда посреди ночи. Вы должны беречь себя.

— Да, конечно. — Эвис смущенно посмотрела на него. — Постараюсь.

— Хорошо, — сказал Финбоу. — Давайте пойдем в гостиную — не нужно вам стоять тут босиком.

Я принес свечу и поставил на карточный столик. Эвис завернулась в плед и устроилась на диване, подобрав под себя ноги. Финбоу сел рядом с ней и закурил — с непринужденностью актера в современной комедии. Придвинув кресло к свету, я с болью отметил, что на лице Эвис лежит печать неимоверной усталости — казалось, силы девушки на исходе. Если Финбоу хочет ей что-то сказать, ему лучше поторопиться, подумал я и расстроенным тоном предложил:

— Может, лучше всем пойти спать? Уверен, что Эвис устала. У нас тоже был долгий день, Финбоу.

— О, спать еще рано. — Он мило улыбнулся. — В такое время всем обычно хочется поговорить. Дневная беседа — это обязанность, а в два часа ночи — необходимость и удовольствие.

— Вы очень добросовестно выполняете свои дневные обязанности, мистер Финбоу, — с дрожью в голосе рассмеялась Эвис.

Услышав это насмешливое замечание, я посмотрел в бледное, несчастное лицо Эвис и восхитился мужеством девушки. Ее что-то угнетало, но я не мог понять что: своим поведением она навлекала на себя подозрения, и даже я, со всей своей доброжелательностью, не мог поверить в ее версию о жажде. Тем не менее Эвис невозмутимо пикировалась с Финбоу, словно он заглянул к ней домой на чашку чаю.

— Знали бы вы, сколько усилий мне нужно приложить, чтобы произнести хоть слово… — ответил он.

— Наверное, вы очень суровый молчаливый человек!

— А я с первой минуты нашего знакомства разглядел в вас исполненную сочувствия душу.

С пылающими щеками я ждал намека на то, какую роль играет Эвис. А слышал лишь не имеющие отношения к делу дерзости. Я смотрел на сидящую на диване Эвис: стройное тело закутано в плед, губы капризно скривились в ответ на небрежную реплику Финбоу. К моему удивлению, разговор не заканчивался, а попытка разгадать намерения Финбоу лишь усиливала мое раздражение и сонливость. Я смутно осознавал, что мой друг искусно ведет беседу, но мне казалось абсолютно невероятным, что он просто воспользовался случаем, чтобы развлечь нас. Я понимал, что у него есть определенная цель, но меня коробил приятный, хорошо поставленный голос, рассуждавший о драматическом искусстве. Каким-то образом ему удалось переключить внимание с нашей поездки в Лондон на театр. Эвис призналась, что ничего не может с собой поделать — ей нравятся разного рода сентиментальные пьесы.

Финбоу улыбнулся:

— Одна из трагедий в нашей жизни как раз и состоит в том, что нам нравятся именно те вещи, за пристрастие к которым мы себя презираем. То же самое относится к любви: в большинстве случаев мы уверены, что любимый человек глуп, скучен или жалок — возможно, все вместе, — но тем не менее любим его. Вся театральная критика представляет собой битву между тем, что одобряют ваши чувства, и тем, что воспитанный у вас вкус считает нелепым. Обычно побеждают чувства — не только у недалеких людей, но также у эстетов. Боясь показаться еретиком, я все же предположу, что восхищаться «Гамлетом» также недостойно, как «Питером Пэном». Лично я не вижу особой разницы между ними.

Я надеялся, что Финбоу не станет пускаться в объяснения. Мне уже приходилось слышать его аргументы в Гонконге, и я вспомнил извилистый путь, который привел его к таким литературным воззрениям.

Но мне слишком хотелось спать, и я не стал вступать в полемику, а кроме того, по-прежнему не понимал, куда он клонит. Эвис попыталась возразить, но Финбоу продолжал:

— Все мы одинаковы. Не лучше других. На протяжении последних двадцати лет я в свободное время посещал театр. И точно знаю, какие пьесы меня восхищают. На мой взгляд, ни одна пьеса в мире не может сравниться с «Вишневым садом». А знаете, о каком спектакле у меня остались самые яркие воспоминания? «Дама с камелиями». Разумеется, это одна из худших пьес, которые были когда-либо написаны. Тем не менее она подействовала на меня сильнее всех остальных. Я видел Дьюз в роли Маргариты. Это было очень давно, в Риме. Я даже не считаю ее великой актрисой — хотя в каком-то смысле ее вполне можно назвать великой — и уверен, что ее манера игры фальшива. Но мне никогда в жизни не доводилось испытывать такого наслаждения. В театре я был с возлюбленной — в этом все дело.