«Смерть под парусом» — первая из моих опубликованных книг, хотя это и не первое мое произведение: в возрасте двадцати одного года я написал книгу о жизни мужчин и женщин в провинциальном университете того времени. К счастью, это произведение не было опубликовано и рукописи больше не существует.

Я очень рад, что «Смерть под парусом» публикуется повторно. В 1932 году, когда был написан этот роман, мне было двадцать шесть, и для меня самого — но не для окружающих — выход книги стал сигналом, что следует отказаться от научной карьеры и посвятить себя литературе. Мне всегда этого хотелось, и я подумал, что пора начинать.

Почему первым стал детектив, я не понимал тогда и не понимаю теперь. Наверное, чувствовал, что принадлежу к тем писателям, которым нужно попробовать себя в разных жанрах, прежде чем они поймут, что у них лучше получается. Как бы то ни было, я сочинил изящный выдуманный детектив в духе того времени. Его очень тепло приняли, и я обнаружил, что, почти вырвавшись из ловушки науки, иду навстречу другой. Разного рода искушения толкали меня на путь автора детективов.

На самом деле у меня никогда не было намерения вновь браться за детективы. Сочинять их очень интересно, но они отнимают не меньше времени, чем обычный роман, а я уже знал, чего хочу, и понимал, что у меня едва ли хватит на это времени. Будь у меня вторая жизнь, я бы с удовольствием написал еще несколько детективов. Причем не ограничился бы рамками жанра «Смерти под парусом». Я создал бы настоящий детективный роман, максимально приближенный к реалистическому. Еще никто, даже Сименон, не написал того, чего хотелось бы мне. Я убежден, что возможности жанра далеко не исчерпаны.

Чарлз Перси Сноу — классик английской литературы XX века, тонкий стилист и умный психолог. Подлинную славу Сноу принесла его гениальная эпопея «Чужаки и братья» — одиннадцать романов, посвященных проблемам английской интеллигенции второй половины прошлого столетия.

Я плутал среди множества тропинок, каждая из которых была как две капли воды похожа на предыдущую. Мили через три мое терпение начало истощаться.

Предложение Роджера провести пару недель в компании друзей на Норфолкских озерах показалось мне соблазнительным. С каждым годом мне все труднее вылезать из уютной берлоги, где я могу потакать своим холостяцким привычкам, наслаждаться хорошей едой и спать в комфорте; тем не менее в свои шестьдесят три года я все еще готов пожертвовать некоторыми удобствами ради приятной компании. К тому же я знал, что ни одна из устраиваемых Роджером загородных прогулок не обходится без интересных молодых мужчин и женщин.

Кроме того, мне всегда нравились равнины, неспешное плавание по озерам и закаты, которые можно наблюдать только там, где на протяжении ста миль нет ни единого холма. Даже бессмысленность выбора другой тропы, еще более грязной, чем предыдущая, не разрушила какого-то лихорадочного наслаждения от вида синевато-багровой линии горизонта, прерывавшейся несуразным силуэтом одинокой мельницы.

Тем не менее я злился на Роджера. Компания уже неделю путешествовала под парусами, прежде чем мне удалось выбраться из Лондона. Роджер написал, что нужно добраться на поезде до Роксема, а оттуда пешком до дебаркадера близ Солхауза, прибавив: «Это легко найти и не очень далеко». Я ругал себя: не следовало забывать, что после того как Роджер переключился на состоятельных пациенток, его беспочвенный оптимизм значительно усилился. И вот теперь, темным сентябрьским вечером, мне приходится брести под мелким дождиком, сражаясь с порывами свежего ветра. Одежда начала промокать, а чемоданчик, казалось, становился все тяжелее. Боюсь, в моем возрасте такие приключения уже не доставляют удовольствия.

Затем я увидел проблеск воды над зарослями камыша в том месте, где река поворачивает к Солхаузским болотам, а чуть в стороне — в сотне ярдов — на фоне неба чернел силуэт мачты без парусов. Яхту поставили на ночь у причала; иллюминаторы сияли, а из-под парусинового навеса пробивалась полоска зеленоватого света. Я поспешил к судну и услышал рокочущий голос, который мог принадлежать лишь одному человеку в мире.

Из всех моих знакомых только Роджер производил столько шума. Но теперь этот звук меня даже обрадовал — он сулил комфорт каюты и стаканчик горячительного из рук хорошенькой девушки. Предвкушая удовольствие, я был готов простить Роджеру и громкий голос, и даже вечернюю прогулку длиной в несколько миль под моросящим дождем.

Идя вдоль дебаркадера, я почти успокоился и окликнул Роджера. Внутри яхты что-то загремело, и между створок тента просунулась голова моего приятеля.

— Йен! Куда ты запропастился? — радостно вскричал он.

— Принимал участие в самом дурацком беге с препятствиями, который только видел свет, — сдержанно ответил я. — Условия составлял идиот: мокрым и холодным вечером идти с тяжелым грузом неизвестно сколько времени и неизвестно куда. Проигравший погибает, победитель добирается до места назначения и убивает идиота.

Роджер разразился хохотом.

— Иди сюда и пропусти стаканчик. Скоро тебе полегчает.

Я поднялся на судно.

— Полегчает!.. У меня одна мечта — умереть.

Роджер снова рассмеялся; мы нырнули в люк и спустились в каюту. Следуя за ним, я отметил, что Роджер все толстеет и толстеет.

Каюта была наполнена светом, гулом голосов и звоном бокалов.

— А вот и Йен! — воскликнул кто-то.

Меня подтолкнули к койке, и Эвис налила мне золотистый коктейль в бокал на длинной тонкой ножке.

При виде Эвис мне всегда казалось, что, будь я на двадцать лет моложе, смотрел бы на нее с еще большим восхищением, но смущался бы гораздо сильнее. В моем возрасте остается лишь наслаждаться радостями спокойного созерцания.

В тот вечер Эвис была почти до неприличия хороша. Только она могла разливать коктейли с таким видом, словно это очень важное и интересное занятие, причем делала это с меланхоличной радостью, заставлявшей меня еще больше восхищаться ее капризным ртом и белыми руками.

Она была прелестна от завитков открывавших лоб каштановых волос до кончиков длинных стройных ног, но, принимая от Эвис бокал и любуясь ее улыбкой, я подумал, что одних только глаз достаточно, чтобы считать ее очаровательным существом.

— Ваши глаза чарующе печальны, дорогая, — сказал я.

Как бы то ни было, разница в сорок лет позволяет мне без стеснения расточать комплименты — хотя рассчитывать на награду уже не приходится.

— Вы всегда так милы, Йен, — ответила Эвис и зажгла для меня сигарету.

— Долгая тренировка: в молодости у меня получалось гораздо хуже, — пробормотал я и снова забился в угол.

— Ее глаза и вправду чарующе печальны, — сказал из противоположного угла Кристофер. — Как они могут быть печальны у человека, в жизни которого никогда не случалось неприятностей. — Его смуглое лицо на мгновение проступило из темноты, и тонкие губы растянулись в улыбке.

Эвис вспыхнула и весело засмеялась в ответ. Я вспомнил слухи об их предстоящей свадьбе. Уже два года Кристофер был влюблен в нее и, подобно многим приятелям Эвис, нередко пребывал на грани отчаяния.

По крайней мере такой вывод следовал из моих наблюдений, и теперь я решил, что если Кристоферу наконец удалось заинтересовать ее, он этого заслуживает. Мне Кристофер нравился: в молодом человеке чувствовались пытливый ум и яркая индивидуальность.

Однако даже его многочисленные достоинства не могли полностью заглушить приступов ревности, которые в моем возрасте пора бы изжить. Наблюдая, как Эвис смеется ему в ответ, я мечтал о том, чтобы стать похожим на Кристофера — юным, загорелым, двадцатишестилетним.