Финбоу выглядел непривычно взволнованным.

— Теперь я не удивляюсь, почему ваши юные друзья радовались смерти Роджера. Ну и подлец! Веселый, добрый, помогает молодым людям и крадет результаты их труда — и все это с покровительственным и великодушным видом, в стиле старых добрых романов Диккенса. — Финбоу постепенно успокоился, и к нему вернулась обычная сдержанность. — Конечно, недостатки есть у каждого. Но наполовину бессознательная нечестность Роджера в обличье Санта-Клауса — этого я не смог бы простить даже себе.

— А что насчет Уильяма? — спросил я.

— Пока непонятно, — признался он. — Несомненно, у него были все основания для убийства. В любом случае я получил представление, каким человеком был Роджер. Теперь, когда у нас появилось что-то конкретное, будет легче распутать клубок мотивов. Ну и подонок! — Финбоу улыбнулся, словно смотрел на мир с высоты и был слегка удивлен им. — Один ученый как-то признался мне, что мелкой лжи и грязных трюков в науке не меньше, чем в мире больших денег. Скоро я начну думать, что он был не так уж не прав.

Когда мы добрались до Скотленд-Ярда, Финбоу оставил меня в такси, а сам отправился на поиски инспектора Аллена, своего очередного приятеля.

Вернулся он час спустя, когда терпение мое совсем истощилось. Однако когда Финбоу приказал таксисту ехать к крикетному стадиону «Лордз», я понял, что мое долгое ожидание окупится, — по тону моего приятеля чувствовалось, что визит прошел успешно.

— Та-ак! — произнес он, садясь в машину. — Отличная работа.

— Ну как? — спросил я.

— Мне удалось убедить Аллена, что пока он сам не побывает на месте преступления, ему нет смысла посылать своих подчиненных в Норфолк Аллен может приехать завтра или послезавтра, чтобы осмотреть яхту и тело. Тем временем расследование продолжит вести Алоиз Биррел, благослови Господь его душу. Еще Аллен обещал кое-что узнать для меня, — с довольным видом сообщил Финбоу.

— Великолепно. — Я был полон энтузиазма, поскольку опасался холодного приема со стороны опытного профессионала. — Как вам это удалось?

— Подробно описал дело. Совершенно очевидно, что они не могут сразу же взять дело к себе, — ответил Финбоу.

— А что должен узнать инспектор?

Финбоу улыбнулся:

— Во-первых: выяснить все, что возможно, об уроках музыки, которые брала мисс Тоня Гилмор в Ницце, и об отпуске Роджера. Подозреваю, они обнаружат связь. Во-вторых: условия завещания в пользу Эвис и Роджера.

Меня охватили противоречивые чувства — испуг и гнев.

— Вы натравили их на Эвис! — с упреком сказал я.

— Мой дорогой Йен, как вы не понимаете, что даже если я буду молчать, им потребуется не больше получаса, чтобы узнать все? Это не выдуманный полисмен из комической оперы. Аллен не Алоиз Биррел. Он чрезвычайно умен, — спокойно ответил Финбоу. — Мне очень важно разобраться с делом раньше, чем они соберут все факты.

— Прошу прощения, — извинился я. — Вы правы. Но Эвис…

— Эта чрезвычайно привлекательная молодая женщина вполне способна позаботиться о себе, — сказал Финбоу. — Кроме того, есть еще Кристофер, который утешит ее, а также вы.

Я улыбнулся, потом вспомнил, что мы едем на крикетный стадион.

— Что нам нужно в «Лордз»? — спросил я. — Сегодня нет матча.

— Мы едем в «Лордз» именно потому, что сегодня нет матча. Крикет вырождается, и человеку со вкусом остается лишь приходить на пустое поле и жалеть о прошлом. Или смотреть матчи второй лиги и жалеть о прошлом.

— Вы хотите сказать, что везете меня на пустой стадион? — изумился я.

— Именно так, — подтвердил Финбоу.

Мы сидели на крикетном стадионе «Лордз» в углу, между таверной и беседкой. Ветер шевелил траву; солнце казалось бледным и грустным. Огромное табло выглядело пустым и жалким, как будто матч закончился с нулевым счетом, — ни пробежек, ни попаданий в калитку.

— На этом поле я однажды видел, как Вули заработал восемьдесят семь очков, — сказал Финбоу. — С тех пор все иннинги выглядят бледно. Нет смысла пытаться повторить совершенство. Крикет должен умереть — он достиг своей цели, появившись на свет, развившись и породив еще одно милое развлечение. И теперь, когда эти фигляры превратили крикет в низкопробный заменитель музыкальной комедии, я предпочитаю сидеть на пустом стадионе — или наблюдать за игрой Бердфордшира против Бакингемшира.

— Надеюсь, вы довольны, — желчно заметил я, — что я сижу здесь как последний дурак.

— Я совершенно счастлив, — ответил он. — Не хватает только горячей воды, чтобы заварить чай. Пить лучший в мире чай на пустом поле для крикета — по-моему, это последнее удовольствие, оставшееся у человечества.

— Я всегда могу сказать, когда ваш мозг занят напряженной работой — в такие минуты вы говорите гораздо больше совершеннейшей чепухи, чем обычно. Скажите, Финбоу, что вы думаете об Уильяме? Это он убил Роджера?

Лицо Финбоу застыло.

— Мне все еще не удается вспомнить факт, который все решит. Я почему-то убежден, что он не убивал Роджера, но будь я проклят, если знаю, на чем основано мое убеждение. Все указывает на Уильяма. Мотив есть. Даже два: карьера и месть — думаю, это вполне серьезно. По крайней мере для такого расчетливого молодого человека, как Уильям. Материальные факты указывают на него в той же степени, что и на всех остальных. Поведение Уильяма после убийства не противоречит предположению, что убийца он. Теперь характер: логический, ясный, научный склад ума как нельзя лучше подходит для успешного преступления. Тем не менее, если мы предположим, что убийство совершил Уильям, многие факты останутся без объяснения; хотя при наличии серьезных улик никто не станет обращать внимание на мелочи.

Финбоу посмотрел на пустое табло и вдруг вполголоса выругался.

— Так! Теперь я знаю, почему все это время был убежден, что Уильям не убивал Роджера.

Я снова вспомнил жестокую улыбку на суровом лице Уильяма, когда зажженная спичка застала его врасплох.

— Вы уверены? На мой взгляд, все свидетельствует против Уильяма. Помните, как вы зажгли спичку? И эту улыбку на его лице?

— Я кое-что вспомнил, — ответил Финбоу.

— Улыбка на лице мертвеца?

Я растерянно повторил слова Финбоу, и крикетный стадион показался мне далеким и нереальным. В памяти всплыло — словно во сне, слишком ярком, чтобы быть реальностью, — как Эвис хватает меня за руку, указывая на струйку крови и мертвого Роджера.

— Она озадачила меня, когда я увидел тело, — продолжал Финбоу, — и я отметил этот факт как требующий объяснения. Думая об Уильяме, я каждый раз чувствовал, что существует веская причина, по которой он не может быть убийцей. У меня сложилось четкое представление, как могла появиться улыбка… а Уильям никак не вписывался в эту картину. Вот почему я не мог поверить в виновность Уильяма — не осознавая причины.

— У меня из головы не идет та улыбка доктора Гарнетта, — возразил я.

— Разве на его месте вы сами не радовались бы смерти Роджера? Человека, не проявившего по отношению к вам даже толики элементарной порядочности? Несомненно, Роджер все время заявлял о своем интересе к карьере Уильяма, и, как ни странно, по всей видимости, убедил в этом самого себя. Такой обман никогда не бывает абсолютно сознательным. Думаю, Роджер вызывал бы меньшее отвращение, будь он откровенным мерзавцем, который радуется, что цинично обманул его. На самом деле он, вероятно, пользовался Уильямом, считая себя благороднейшим человеком. Вам не кажется, что Гарнетт имел все основания радоваться его смерти?

— Да, — медленно произнес я.

— Разумеется, Уильям не святой, — задумчиво продолжал Финбоу, доставая портсигар. — Он очень жесткий, эгоистичный, честолюбивый молодой человек, стремящийся добиться успеха в жизни. Во многих отношениях он эмоционально неразвит. Как вы могли заметить, Уильям боится девушек — почти не разговаривает с ними. Он не получает удовольствия от литературы: читает научно-популярные книги. Как и большинство ученых, во всем, что не связано с его наукой, Уильям остался пятнадцатилетним подростком.