Джим юркнул под одеяло, закрыл глаза, собираясь досмотреть чудесный сон до конца. Но с закрытыми глазами он ровным счетом ничего не видел. Значит, наверное, это не сон. Он снова поднялся и выглянул в окошко – пейзаж был на месте.

Там стояли фантастические деревья и цветы самых причудливых форм и красок, но, что удивительно, все они казались прозрачными, будто бы сделанными из цветного стекла. Прямо перед окошком, в которое смотрел Джим, высилось гигантское старое дерево с таким толстенным стволом, что его едва ли обхватили бы трое взрослых мужчин. Но сквозь него все было видно, как будто здесь стояло не дерево, а аквариум. Само дерево было нежно-фиолетового цвета, и потому все, что находилось за ним, тоже казалось нежно-фиолетовым.

Над полями и лугами клубился легкий туман, тут и там виднелись извилистые речушки, через которые были переброшены изящные узкие мостики из настоящего фарфора. У некоторых мостов было сделано что-то вроде крыши, по краям которой висело множество серебряных колокольчиков, весело поблескивавших в первых лучах утренней зари. На многих деревьях и цветах тоже висели серебряные колокольчики, которые при малейшем порыве ветра издавали нежнейшие звуки, сливавшиеся в совершенно неземную многоголосую мелодию. Над цветами порхали огромные бабочки с переливчатыми крылышками, а крошечные пташки с длинными изогнутыми клювами бесшумно перелетали от цветка к цветку, собирая мед и росу. Эти птички были не больше шмеля. Они называются колибри и считаются самыми маленькими птицами на земле. У них такое красивое оперение, что кажется, будто оно сделано из чистого золота и драгоценных камней.

А вдалеке, у самого горизонта, возвышались громадные горы, уходившие своими вершинами куда-то за облака. Горы эти были раскрашены в красно-белую полоску. С такого расстояния они напоминали чудесную обложку гигантского альбома для рисования, принадлежащего какому-нибудь великанышу школьного возраста.

Джим прямо глаз не мог отвести от всей этой красоты, он все смотрел и смотрел и от изумления даже рот раскрыл.

– Н-да, – услышал он вдруг голос Лукаса, – видок у тебя, прямо скажем… Ты что там, ворон считаешь? Кстати, доброе утро, Джим, – сказал Лукас, отчаянно зевая спросонья.

– Ой, Лукас, – отозвался Джим, даже не поворачивая головы в сторону своего приятеля – настолько он был заворожен открывшейся ему картиной. – Тут такое… все прозрачное, и… и… и…

– Ну и что, что прозрачное? – спросил Лукас и снова зевнул. – Вода, насколько мне известно, всегда прозрачная. Честно говоря, мне уже поднадоело целыми днями пялиться на эту воду. Хотелось бы уже чего-нибудь новенького.

– При чем здесь вода?! – От волнения Джим почти кричал. – Я имею в виду деревья.

– Деревья? – вяло переспросил Лукас и как следует потянулся, так что вокруг все затрещало. – Ты, наверное, еще не проснулся, Джим. На море не растут деревья, малыш, и уж тем более прозрачные.

– Какое море! – Джим уже кричал во весь голос, терпению его приходил конец. – Я вижу сушу, и деревья, и цветы, и горы… – Тут он схватил Лукаса за руку и попытался его поднять.

– Ну что там еще такое? – пробурчал Лукас, нехотя поднимаясь с постели.

А когда он наконец выглянул в окошко, то увидел собственными глазами сказочную картину, которая поразила его настолько, что он даже потерял дар речи. Прошло немало времени, пока он сумел выдавить из себя:

– Черт побери! – и снова замолчал. Увиденное потрясло его.

– Интересно, что это за страна? – первым заговорил Джим.

– Такие странные деревья… – в задумчивости бормотал Лукас, – и все эти серебряные колокольчики, и эти изогнутые узкие мостики из фарфора… – Но тут его вдруг осенило: – Да это же Китай! Давай-ка, Джим, вылезай, помоги мне вытащить Кристи на берег.

Они выбрались наружу и с некоторым усилием вытолкнули паровозик на сушу. Справившись с этой задачей, они спокойно позавтракали, истребив все запасы морских огурцов. Затем Лукас набил свою трубку и раскурил ее.

– И куда мы теперь поедем? – полюбопытствовал Джим.

– Лучше всего, наверное, – размышлял Лукас, – сразу же поехать в Пекин – кажется, так называется столица Китая. Посмотрим, может быть, нам удастся побеседовать с его величеством императором.

– А зачем он тебе понадобился? – удивленно спросил Джим.

– Да хочу спросить, не нужен ли ему паровоз и два машиниста. Вдруг он как раз ищет что-нибудь в этом роде? Понимаешь? Страна-то, кажется, вполне ничего.

Они тут же принялись за работу, чтобы снова переделать Кристи из морского транспорта в сухопутный. Сначала они сняли мачту с парусом, потом раздраили двери, соскоблив тщательнейшим образом всю смолу и вытащив всю паклю. Затем они залили котел водой, а в тендер загрузили сушняк, который в большом количестве валялся на берегу.

Покончив с этим, они разложили костер под самым котлом. Оказалось, что ветки у прозрачных деревьев горят так же хорошо, как и у обыкновенных. Когда вода в котле закипела, они отправились в путь. Кристи чувствовал себя теперь гораздо увереннее, чем на море, – все-таки вода не его стихия.

Вскоре они добрались до широкой дороги, по которой так удобно было катить вперед. Дорога шла все прямо и прямо, и слава богу, что на пути им не попадались фарфоровые мостики.

Так они ехали и ехали, никуда не сворачивая, и правильно делали, ведь широкая дорога вела прямо в Пекин, столицу Китая.

Сначала они видели только полосатые горы на горизонте, но приблизительно через пять с половиной часов езды Джим, сидевший на крыше локомотива, чтобы лучше было обозревать окрестности, вдруг приметил вдалеке нечто, напоминавшее гигантский палаточный лагерь, состоявший из бесчисленного множества громадных палаток. И все эти палатки сверкали на солнце, как будто они были сделаны из чистого железа.

Джим тут же сообщил Лукасу о своем открытии, и Лукас объяснил ему, что это золотые крыши Пекина.

– Стало быть, мы на правильном пути, – добавил он.

И вот не прошло и получаса, как друзья уже прибыли в столицу Китая – город Пекин.

Пекин оказался очень густонаселенным городом, и населен он был исключительно китайцами. От невообразимой сутолоки и суеты, царивших на улицах Пекина, Джиму, никогда в жизни не видевшему такого столпотворения, сделалось прямо-таки дурно.

У всех китайцев были узкие глаза-щелочки, на головах – большие шляпы, из-под которых выглядывали волосы, заплетенные в косицы. Они крепко держались за руки, причем не как попало, а строго по росту – китаец повыше держал за руку китайца поменьше, а тот в свою очередь прицеплялся к еще более мелкому китайцу и так далее и так далее, до самого последнего китайца, который был уже совсем крошечный – величиной с горошину. Держал ли тот кого-нибудь за руку, за неимением лупы сказать было трудно.

Вся улица была запружена народом – это китайцы гуляли со своими детьми (у них всегда очень много детей, а у детей, в свою очередь, тоже много детей, поэтому у них в одной семье получается сразу много-много поколений – три, четыре, пять, шесть и так далее). Казалось, будто все вокруг кишмя кишело людьми, которые беспорядочно сновали туда-сюда и при этом отчаянно жестикулировали. При виде такой кучи-малы у Джима прямо голова пошла кругом и в глазах зарябило.

Кроме тьмы-тьмущей китайцев, в Пекине было еще несметное количество домов, а каждый дом имел много-премного этажей, и у каждого этажа была сделана своя собственная золоченая крыша с такими обвислыми краями, которые на конце загибались кверху.