Спор Арнольда с Ирншоу расколол всю Лондонскую гильдию часовщиков, не говоря уже о Королевском обществе и Комиссии по долготе. Много чернил и желчи извели обе стороны, а также их многочисленные сторонники и противники: одни приводили свидетельства, что Арнольд заглянул в часы Ирншоу до того, как подал заявку на патент, другие утверждали, что это не имеет значения, ведь он ещё раньше пришёл к той же идее самостоятельно. Теперь спор продолжают историки, выискивая аргументы в пользу то одного, то другого изобретателя.

В 1803 году Комиссия по долготе с подачи Маскелайна объявила хронометры Ирншоу лучшими из всех, что когда-либо испытывались в Гринвичской обсерватории. Маскелайн наконец-то встретил часовщика, который пришёлся ему по душе, хотя чем привлёк его этот конкретный «механик» — неизвестно. Так или иначе, королевский астроном на протяжении более чем десяти лет всячески опекал Ирншоу, в частности поручив ему ремонт всех обсерваторских часов. Впрочем, Ирншоу, «вспыльчивый по натуре» (как он сам себя характеризовал), изрядно попортил Маскелайну кровь, вероятно, ещё больше укрепив его неприязнь к часовщикам. Например, Ирншоу негодовал, что часы испытывают целый год, и в конце концов добился своего: срок проверки сократили до шести месяцев.

В 1805 году комиссия присудила Томасу Ирншоу и Джону Роджеру Арнольду (Арнольд-старший скончался в 1799-м) по три тысячи фунтов стерлингов — столько же, сколько вдове Майера и наследникам Маджа. Ирншоу громко (устно и в печати) негодовал, что его обделили, Арнольду же, наоборот, дали слишком много. По счастью, к тому времени он уже не бедствовал: морские хронометры шли нарасхват.

Капитаны Ост-Индской компании и Королевского флота раскупали всю продукцию часовых заводов.

В восьмидесятых, в самый разгар конкуренции Арнольда — Ирншоу, настольный хронометр Арнольда стоил примерно восемьдесят фунтов, Ирншоу — шестьдесят пять. Карманные продавались даже дешевле. Флотским офицерам приходилось платить за часы из собственного кармана, но это мало кого останавливало, как явствует из судовых журналов того времени — в них всё чаще упоминается долгота по хронометру. В 1791 году Ост-Индская компания выпустила новые журналы с заранее отпечатанной графой для показаний хронометра. Многие капитаны по-прежнему полагались на метод лунных расстояний (если позволяла погода и расположение светил), однако хронометры с каждым годом становились всё надёжнее и надёжнее. В сравнительных испытаниях они показывали на порядок более точные результаты, чем метод лунных расстояний, главным образом за счёт простоты использования. Метод лунных расстояний, включавший серию астрономических наблюдений, сверку с таблицами и трудоёмкие расчёты, оставлял слишком большой простор для ошибок.

К концу века Адмиралтейство организовало хранилище морских часов в Портсмуте, в Военно-морской академии, где каждый капитан, отплывающий из этого порта, мог получить хронометр. Однако спрос заметно превышал предложение, и многие капитаны, застав хранилище пустым, вынуждены были по старинке покупать хронометры за свой счёт.

Арнольд, Ирншоу и всё возрастающее число их конкурентов продавали хронометры и в Англии, и за границей. Часы теперь были и на военных, и на торговых кораблях, даже на прогулочных яхтах. Общее число морских хронометров увеличилось с одного в 1737 году до примерно пяти тысяч в 1815-м.

Комиссию по долготе распустили в 1828 году в связи с отменой ранее действовавшего акта. По иронии судьбы в последние годы главной её обязанностью стала сертификация морских хронометров и распределение их по кораблям Королевского флота. С 1829 года эта нелёгкая обязанность легла на главного гидрографа (то есть картографа) флота. Работа включала проверку новых часов и ремонт старых, а также перевозку этих нежных приборов по суше с завода в порт и обратно.

Для надёжности на кораблях старались держать по два, а то и по три хронометра. В исследовательских экспедициях это число могло доходить до сорока. Когда в 1731 году «Бигль» вышел в своё историческое плавание, на его борту находилось двадцать два хронометра — половину из них предоставило Адмиралтейство, шесть принадлежали лично капитану Роберту Фицрою, ещё пять он одолжил на время. Именно в этой экспедиции её официальный натуралист, молодой Чарльз Дарвин, познакомился с животным миром Галапагосских островов.

В 1860 году у Королевского флота было менее двухсот кораблей, а число хронометров уже приближалось к восьми сотням. Не оставалось сомнений, чья взяла. Метод, за который ратовал Гаррисон, оказался настолько практичным, что конкуренция отпала сама собой. Хронометр на борту стал такой обыденностью, что моряки, привычно глядя на прибор, уже не вспоминали ни драматическую историю его создания, ни фамилию изобретателя.

Я стою на начальном меридиане мира, на нуле градусов долготы, в центре времени и пространства, там, где буквально сходятся Запад и Восток. Он пролегает по мощёному двору старой Королевской обсерватории в Гринвиче. По ночам невидимые прожекторы светят из-под толстого стекла, и линия меридиана светится, словно рукотворный срединно-океанический рифт, рассекая земной шар на две половины так же властно, как и Экватор. С наступлением темноты включается зелёный лазер, проецирующий меридиан на десять миль через Эссекскую долину.

Линия неостановимо рассекает всё на своём пути. Она начинается с латунной полоски в деревянном полу Меридианного дома, продолжается серией красных меток вроде тех, что указывают в самолете путь к аварийному выходу, тянется через двор между двумя рядами плит, на которых медными буквами обозначены названия и долготы главных городов мира.

В специальном автомате можно за фунт получить сувенирный билет, на котором с точностью до сотых долей секунды отмечено время, когда я стояла на нулевом меридиане. Это, впрочем, забава для туристов, а настоящее среднее гринвичское время, то, по которому сверяет часы весь мир, показывается с куда большей точностью — до миллионных долей секунды — на атомных часах в Меридианном доме: цифры на электронном табло мелькают так быстро, что глаз не успевает за ними следить.

Начальный меридиан проходит именно здесь, в семи милях от центра Лондона, стараниями пятого королевского астронома Невила Маскелайна. За время жизни в обсерватории, с 1765 года до своей смерти в 1811-м, он опубликовал сорок пять выпусков «Морского альманаха». Все расстояния от Луны до Солнца и от Луны до звёзд Маскелайн приводил для Гринвичского меридиана. И с первого выпуска 1767 года моряки всего мира начали отсчитывать долготу от Гринвича. Раньше они указывали её в градусах к востоку или западу от своей отправной точки — «3 градуса 27 минут от мыса Лизард» — или от пункта назначения. Однако таблицы Маскелайна не только сделали метод лунных расстояний доступным для навигаторов, они ещё и превратили Гринвичский меридиан в универсальную линию отсчёта. Даже во французском переводе «Морского альманаха» сохранялись Маскелайновы расчёты для Гринвича, хотя во всех остальных таблицах «Коннесанс де тамп» («Знание времени») за начальный принимался Парижский меридиан.

Казалось бы, после того как хронометр потеснил лунные таблицы, Гринвич должен был утратить свою роль, но случилось прямо противоположное. Навигаторы должны были время от времени проводить наблюдения Луны, чтобы проверить хронометры. Раскрыв соответствующую страницу «Морского альманаха», они рассчитывали свою долготу в градусах от Гринвичского меридиана, вне зависимости от того, откуда вышли и куда направляются. Картографы, отправлявшиеся на съёмку далёких земель, тоже вычисляли долготу по Гринвичу.