Фаррел не сразу понял вопрос.

– Я не... – он закашлялся, и это также причинило ему боль. Схватившись за горло, он спросил: – Что? Я не понял...

– Один из помощников Лозини вас финансирует. Кто из них?

«Господи! Скандал!» – это первое, что пришло Фаррелу в голову.

– Уверяю вас, вы ошибаетесь...

Незнакомец держал пистолет в левой руке. Он тут же поднял его и сильно ударил Фаррела по правому плечу.

Фаррел завопил от боли. Вопль этот эхом отозвался по всей лестнице. Незнакомец молниеносно зажал Фаррелу рот и крепко прижал его голову к стене, пока не замерло эхо.

Фаррел же схватился рукой за свое плечо: боль была невыносимой. Он чувствовал, как дрожат его губы, и знал, что незнакомец прекрасно понимает его состояние. В нем боролись злоба и страх. Этого страха он бесконечно стыдился.

Наконец незнакомец отпустил его голову и отступил на шаг.

– Мне некогда терять время напрасно, – сказал он. – Я тороплюсь. Я знаю, кто вас финансирует, кто, кроме людей Лозини, может вас поддержать, а кто нет. Этот список очень короток. Итак, кто это? Или вы мне скажете правду, или я просто разорву вас на части здесь же и пойду задавать этот вопрос другому.

«Он знает... – подумал Фаррел. – Ему известны несколько человек, но он не знает, кто именно. Может, солгать ему, указав на кого-нибудь другого? А что, если я скажу ему, что это Фрэнк Фаран, парень из ночной „коробки“?»

– Если вы мне солжете, – продолжал незнакомец, словно прочитав его мысли, – так вот, если вы мне солжете, я вернусь ровно через час и убью вас! Сделать это будет несложно, точно так же, как мы это сделали только что.

Фаррела била мелкая дрожь... Он мучительно думал:

«Как сказать этому чудовищу правду? Безусловно, я потом смогу отрицать все, тем не менее...»

Незнакомец поднял кулак.

– Буанаделла! – завопил Фаррел. – Луис Буанаделла!

Гаролд Калезиан с портфелем в руке спустился по трапу самолета и сел в темно-зеленый «бьюик», ожидавший его на стоянке в аэропорту Тэйлора под палящим солнцем. Он бросил портфель на заднее сиденье машины, включил кондиционер и направился в город. Через десять минут он уже заводил «бьюик» в цокольный этаж роскошного здания, где жил один, расставшись, но не разведясь с женой.

Калезиан вошел в лифт, чтобы подняться в свою квартиру на восьмом, самом верхнем этаже здания. С балкона его квартиры был виден центр города – вид напоминал днем мрачноватые театральные декорации, ночью же, благодаря неоновым вывескам, вполне впечатляющий.

Калезиан открыл входную дверь и вошел в квартиру. Здесь было очень душно: уйдя из дому в восемь утра, он оставил все окна закрытыми.

Калезиан нахмурился, закрыл за собой дверь и, держа в руке портфель, прошел из прихожей в гостиную.

«Должно быть, отказал кондиционер», – подумал он. Но окно в гостиной оказалось открытым. Может быть, ветер? Казалось бы, нет никаких оснований для беспокойства. Все должно было совершиться, как задумано, ничего не должно сорваться! Учтена каждая мелочь.

Тем не менее, Калезиан, проходя через гостиную, чтобы захлопнуть окно, невольно крепче сжал ручку портфеля.

На балконе, облокотясь о балюстраду напротив двери, и слегка щурясь от солнца, стоял Ал Лозини.

– Салют, Гаролд, – сказал он.

Удивленный Калезиан молча застыл на месте. Поведение Лозини было так же странно, как и его появление здесь. Он не выглядел ни агрессивным, ни недовольным. Похоже, он стоял, против обыкновения никуда не торопясь. В ярком солнечном свете яснее читался его возраст.

– Выходи-ка на солнышко, – предложил Лозини. – Это тебе полезно.

Калезиан, не выпуская из руки свой портфель, вышел на балкон.

– Ты меня просто удивил, Ал, – наконец проговорил он.

– В молодости я был взломщиком. Твои замки – семечки! Я мог приехать сюда на фургоне и в три четверти часа вывезти отсюда все!

Калезиан нахмурился.

– Есть вещи, которые никогда не забываются, я полагаю, – сказал он, – например, взломать замок, вскрыть квартиру.

– Нет, есть вещи, которые забываются! Например, не доверять всем! – твердо сказал Лозини.

– Что-то я тебя не понимаю, – сказал Калезиан, а сам подумал: «Неужели он все знает?»

– Садись, Гаролд, – предложил Лозини, указав на стул.

Калезиан колебался. Мелькнула мысль, что стоит сделать два шага, и Лозини окажется за балюстрадой. «Восемь этажей – и от него останется только лепешка».

Но Калезиан вряд ли сможет объяснить причину подобного «несчастного случая». У него не было такого веса в полиции, чтобы приостановить потом расследование, которое неизбежно начнется в этом случае, особенно если все это произойдет под балконом его квартиры.

Все эти мысли лихорадочно пронеслись у него в голове, и ему вдруг показалось, что Лозини обо всем догадался: и о том, что Калезиан попытается столкнуть его вниз, и о том, как это и для него, Калезиана, опасно, слишком опасно.

– Ну, Гаролд, садись же!

Калезиан уселся верхом на шезлонг, крепко упираясь обеими ногами в пол, готовый ко всему. Портфель он положил на колени и оперся на него руками. Он старался напустить такой же равнодушный вид, какой был у Лозини.

– Ты хочешь мне что-то сказать? – наконец проговорил Калезиан.

Лозини не ответил. Он изучал Калезиана, будто раздумывая, стоит ли с ним откровенничать.

Гаролд Калезиан ждал. Внешне ему удалось скрыть свое нервное напряжение. В конце концов Лозини медленно кивнул. Потом отвернулся, чтобы посмотреть на город.

– Пока я тебя ждал, – начал он, – я много думал о прошедшем. Как все здорово складывалось когда-то!

И каким орлом я был.

– Естественно. Ведь все меняется, к сожалению, – вставил Калезиан, внимательно слушавший излияния Лозини.

– А теперь я почти уничтожен, – продолжал тот. – Знаешь, как тяжело это говорить? Я смотрю на себя в зеркало, вижу почти старика и не узнаю себя... Такое ощущение, будто я забыл то, что всегда знал, и не могу понять, как это случилось. Точно так же, будто забыл надеть брюки, выйдя в город...

– Ты еще в полной форме. Ал, – отозвался Калезиан, мысленно спрашивая себя, не хочет ли Лозини сказать всем этим, что готов отойти от дел. Так ли это? Может, он и пришел сюда просто сообщить о своей отставке и попросить помощи у него, Калезиана, чтобы спокойно и тихо совершить все это. Калезиан почувствовал, как его напряжение постепенно спадает: – У тебя впереди еще долгие годы, Ал!

– Не успокаивай меня, Гаролд. Я почти решил устраниться и все бросить... И отправиться играть в шашки... – добавил Лозини с горькой усмешкой.

Калезиан внимательно наблюдал за ним, взвешивая каждое его слово.

– Почти? – невольно переспросил он.

– Да, Гаролд.

Лозини сунул руку в карман своего пиджака так медленно и красноречиво, что Калезиан не сомневался ни секунды: Лозини достанет пистолет. И вдруг он и вправду появился в руке Лозини, и дуло его было направлено прямо на Калезиана.

Пальцы Калезиана, сжимавшие портфель, ослабли сразу же, но он сдержал себя, сидел, не шелохнувшись.

– Осторожнее, Ал! – только и сказал Калезиан.

– Да, я уйду, – все так же спокойно, все тем же безразличным тоном продолжал Лозини, – но только так, как захочу сам! Я не позволю себя уничтожить. Я не позволю сбросить себя, как ненужного старика!..

– Ал, я не понимаю, о чем ты...

– Датч или Эрни? – оборвал его Лозини. – Это не может быть никто третий.

Калезиан сощурил глаза, ошеломленный услышанными именами, но, глядя прямо в дуло грозно направленного на него пистолета, не мог больше изображать невинного.

– Ал, у тебя преимущество передо мной в двадцать лет, – сказал Калезиан. – Я действительно не могу...

– Это верно, мерзкий подонок! – твердо сказал Лозини и грязно выругался тем же странно спокойным тоном. – У меня, действительно, большое преимущество перед тобой! Но ты этого даже не знаешь. Все, что я пока хочу от тебя, это имя, понял? Эрни Дюлар или Луис Буанаделла? И ты мне это скажешь! Так который же из них?