– У меня нет необходимой суммы, – возразил Лозини. – Дела идут плохо. Доходы падают, расходы растут. Эти выборы стоят нам страшно дорого, а мой кандидат, возможно, и не победит... Я с большим нетерпением ожидаю окончания вашего дела, можете мне поверить.

– Ну что ж, – сказал Паркер, обежав всех взглядом. – Больше вам нечего мне сказать или предложить? Присутствующие молча посмотрели на него.

– Очень хорошо! – продолжал Паркер. – Лозини, я позвоню вам завтра днем.

– Позвоните мне домой, – сказал тот и прибавил: – Вы ведь знаете номер телефона.

– В принципе у меня тоже все, – сказал Калезиан. – Я спущусь вместе с вами, Паркер.

– Боже мой! – воскликнул Лозини с мрачным видом. – Хоть бы какой-то проблеск! Ничего ведь так и не выяснилось...

Паркер и Калезиан прошли по коридору до лифта. Калезиан нажал кнопку и повернулся к Паркеру.

– Знаете, кто-то хочет определенно навредить. Ал сейчас на вашей стороне, и, может быть, было бы лучше, если бы вы немного успокоились. Лучше дать ему пока заняться своими проблемами и подождать конца выборов.

– Нет! – жестко бросил Паркер. Калезиан казался расстроенным.

– Почему? В чем дело?

– В Лозини!

– Не понял!

– Он не слышит, как под ним трещит сук.

Калезиан нахмурился, потом сказал:

– Вы думаете, кто-то потихоньку пакостит ему?

– Естественно.

– И кто-то хочет сесть на его место?

Паркер кивнул на кабинет Лозини.

– Разве не об этом сейчас идет речь?

Калезиан немного подумал.

– Может быть. Но кто?

Двери лифта раздвинулись, кабина была пуста. Калезиан улыбнулся:

– Вы хитрый парень! Они начали спускаться.

– Если вы и правы, знаете ли, – продолжал Калезиан, – то это еще не повод, чтобы слишком нажимать на Лозини. Дайте ему время взять дело в свои руки.

– Эти предстоящие выборы, я полагаю, что в них ключ ко всей истории. Вторник! Вполне возможно, Лозини не будет больше здесь!

Калезиан помрачнел, но не стал больше возражать.

– А у меня нет охоты начинать все заново, – закончил Паркер.

Двое мужчин сидели на заднем сиденьи машины, казавшейся совершенно черной, на Броувер Роуд, недалеко от бейсбольного поля и парка аттракционов.

Было воскресенье, четыре часа утра. Прошло уже шесть часов после совещания в кабинете Лозини. Еще не рассвело. Эта часть города была совершенно пустынной: никакого транспорта, никаких построек. Никакого движения вообще, кроме шофера машины, который ходил взад-вперед, метрах в тридцати от машины, и развлекался тем, что сбрасывал носком ботинок камешки с обочины. А двое мужчин в машине, не различая в темноте лиц друг друга, обсуждали ситуацию.

– Значит, Ал знает, что что-то происходит за его спиной?

– Пока еще нет. Он чувствует, что что-то затевается, но не знает, что именно.

– Деньги?

– Ты хочешь сказать бабки с Очарованного Острова?

– Нет, деньги, которые у него понемногу грабят. Он в курсе?

– Нет. Он продолжает верить, что времена тяжелые.

– Итак, что же он знает точно?

– Только то, что допустил оплошность, что все идет не так, как надо.

– И это благодаря тем типам, которые явились сюда?

– Большей частью.

– Как их зовут?

– Они называют себя Паркер и Алан Грин.

– Что они из себя представляют?

– Грин не приходил на совещание к Лозини, а у Паркера вид решительный и суровый.

– В каком смысле? Слишком речист?

– Да нет. Он почти не открывал рта. Но впечатление создается, что не стоит стоять у него на пути.

– Нужно хорошенько напугать или подкупить его.

– О том, чтобы напугать его, не может быть и речи! Что касается подкупа, то мне кажется, что в таком случае следовало бы отвалить ему семьдесят три тысячи долларов, за которыми он и прибыл сюда.

– Мне неприятно говорить об этом, но, возможно, придется убрать обоих типов.

– Великий Боже! Как О’Хара?

– Это не моя вина. Он сам проявил инициативу, а лишь потом предупредил меня.

– Это грязное дело. До сих пор мы держались осторожно: никаких убийств, никаких насилий! Рано или поздно мы будем вынуждены работать с людьми из национального эшелона – Джеком Фижом в Балтиморе, Валтером Карном в Лос-Анджелесе. Они ни в чем не могут упрекнуть Ала, и не надо, чтобы они могли в чем-то упрекнуть тебя.

– Я уже беседовал с некоторыми из них. Об этом не беспокойся, предоставь действовать мне. Они примут ситуацию такой, какова она будет.

– Если мы начнем вести себя, как гангстеры двадцатых годов, они не очень-то нас примут.

– Как это, как гангстеры? Я человек деловой.

– Я имел в виду, среди прочих, О’Хара.

– Я тебе уже сказал, что это не моя вина. К тому же, насколько я понял, он не был личностью настолько сильной, чтобы можно было положиться на него. А этот Паркер производит впечатление человека, которому, возможно, удалось бы заставить О’Хара заговорить.

– Его можно было отправить в отпуск на несколько недель. Теперь на нашем счету уже одно убийство, и ты говоришь еще о двух других.

– Чепуха! Паркер и Грин, кто это такие? С ними хорошо поработают, трупов не будет. Они просто исчезнут, а их тут никто не знает. Они случайно заехали сюда – и уехали. Никаких проблем.

– Мне не нравится такой разговор.

– Ты хочешь получить свой кусок пирога?

– Я хочу быть на стороне победителя! Я не идиот! Но если ты хочешь знать мое мнение: убийство исключается.

– Согласен. Согласен.

На этом совещание закончилось. Таинственные участники разъехались...

Белая кожа, выше бикини переходящая в золотистую, бедра, тонкая талия, гладкая спина перед самым лицом Грофилда, лопатки почти у самого его носа. Над правым ухом слышалось равномерное незнакомое дыхание. А с другой стороны, скрывающейся за двумя полушариями, поперек его ног лежали чьи-то тяжелые ноги... Эта тяжесть, видимо, и разбудила его.

Да, это так. И еще какая-то боль. Правая рука Грофилда была прижата в неловком положении и затекла. Он пытался осторожно пошевелить ею, чтобы ослабить судорогу в плече, и почувствовал ладонью кончик груди. Дыхание у его уха изменило ритм, послышалось тихое бормотание, и чей-то нос еще сильнее уткнулся в его шею. Тело женщины казалось довольно тяжелым.

«Господи, что же это!» – подумал Грофилд.

Сейчас он ничего не видел, кроме ее зада, а память еще дремала.

Но вот он все вспомнил: Лори Нивен, девушка из библиотеки! Накануне вечером он трижды звонил ей: в семь часов, чтобы сказать «да», в половине восьмого, чтобы сказать «нет», в половине девятого, чтобы снова сказать «да»!

Она уже была готова встретиться с ним, потом решила остаться дома, потом опять была готова к встрече, как только был дан отбой.

Через окно, поверх ягодиц Лори, видно было лишь небо и восходящее солнце, в утреннем воздухе далеко разносился звон колоколов. А у Грофилда все болело. Он заворчал, подвинулся на сиденьи так, чтобы голова приняла нормальное положение. Лори невольно протестовала, бормоча что-то в его шею. Левой рукой он похлопал ее по ближайшей лопатке.

– Лори! Эй!

Опять лишь бормотание.

Он похлопал еще раз по спине, вновь окликнул, но безрезультатно. Солнце на ее ягодицах казалось таким горячим, но кожа была прохладной. Лори слегка поежилась от его прикосновения, а он только сейчас сообразил, что такой же голый, как и она.

Оба понемногу начали приходить в себя. Грофилд погладил ее левой рукой по спине, а правой ладонью почувствовал, как напряглась ее грудь.

– Проснись, дорогая! – воскликнул Грофилд. – Мне кажется, мы снова займемся любовью!

Правой рукой она обхватила его шею, и ее бедра задвигались. Дыхание у шеи Грофилда стало прерывистым.

Так продолжалось некоторое время, потом она вдруг откинулась назад, и Грофилд увидел удивленное лицо.

– О! – воскликнула она радостно.