Арье Вильнер, которого поляки Армии Крайовой знали как Юрека, был важным связным между Еврейской боевой организацией и Армией Крайовой. Он был убит во время восстания в Варшавском гетто, но до этого передал своим польским связным важное сообщение, ставшее само по себе почти легендой. Именно он распространил описание еврейского сопротивления, которое одобрила Армия Крайова и сама же напечатала: что восстание в гетто было не столько вопросом спасения жизни евреев, сколько вопросом спасения человеческого достоинства. Это понимали в терминах польского Романтизма – так, что дела нужно судить по намерениям, а не по результатам, что жертвование облагораживает, а жертвование жизнью облагораживает навечно. Суть сказанного Вильнером часто оставалась незамеченной или забывалась: еврейское сопротивление в Варшаве касалось не только достоинства евреев, но и достоинства человечества как такового, в том числе поляков, британцев, американцев и советских людей – всех, кто мог бы сделать больше, но вместо этого делал меньше[608].

Шмуэль Зигельбойм, представитель «Бунда» в польском правительстве в экзиле, которое находилось в Лондоне, знал, что гетто подожгут. Он получил четкое представление об общем развитии Холокоста от Яна Карского, курьера Армии Крайовой, который в 1942 году приносил руководителям стран Альянса известия о массовых уничтожениях. Зигельбойм не знал деталей, но уяснил себе общее развитие событий и сделал попытку рассказать о них остальному миру. В осторожной предсмертной записке от 12 мая 1943 года, адресованной польскому президенту и премьер-министру, но предназначенной и для руководителей стран Альянса, он написал: «Хотя ответственность за преступление уничтожения всего еврейского народа лежит прежде всего на преступниках, непрямую вину несет на себе и все человечество». На следующий день он покончил с собой, разделив таким образом, как он написал, судьбу своих собратьев-евреев в Варшаве[609].

Евреи Варшавы продолжали сражаться, не имея надежды. К маю 1943 года рапорты от Штропа к его начальникам стали более спокойными и методичными – все больше о цифрах. Неизвестно, сколько евреев были сожжены заживо или покончили с собой в бункерах; 56 065 человек были схвачены, из них около семи тысяч были застрелены на месте; 6929 были отосланы в Треблинку, а остальные (большинство) в качестве подневольной рабочей силы были отправлены в трудовые лагеря, такие как Майданек. Штроп 16 мая провозгласил победу над Варшавским гетто, взорвав динамитом Тломацкую синагогу. Теперь, как и приказал Гиммлер, немцы начали уничтожать все, что осталось от гетто. Все остававшиеся здания были разрушены, а подвалы и канализационные каналы затоплены. 1 июня 1943 года Гиммлер отдал приказ построить новый концлагерь на тлеющих руинах гетто[610].

* * *

Некоторые евреи все же выжили после восстания в гетто, но им некуда было податься за его пределами. В 1943 году Армия Крайова была даже больше обеспокоена коммунизмом, чем в 1942 году. Вследствие ареста и авиакатастрофы летом 1943 года на место более сочувствующего польского командующего и премьер-министра пришли менее сочувствующие. Несмотря на свои обещания, Армия Крайова так и не создала еврейский отряд из ветеранов восстания в Варшавском гетто. В 1943 году соединения Армии Крайовой иногда убивали вооруженных евреев в селах как бандитов. Имели место несколько случаев, когда солдаты Армии Крайовой убили евреев, чтобы завладеть их имуществом. С другой стороны, Армия Крайова действительно казнила поляков, которые выдавали евреев или пытались их шантажировать[611].

Та же самая немецкая трудовая кампания, которая спровоцировала восстание в Варшавском гетто, также переориентировала польское сопротивление. Во время того своего визита в Варшаву в январе 1943 года, когда он впервые потребовал ликвидировать гетто, Гиммлер приказал проводить массивные облавы на поляков, чтобы забирать их на принудительные работы. Беспорядочная охота на работников, которая за этим последовала, была крайне разрушительна для польского общества, поскольку женщины и дети неожиданно оказались без мужей и отцов. За первые три месяца 1943 года около трех тысяч варшавских поляков были высланы в Майданек. Там к ним в мае того же года присоединились тысячи варшавских евреев, привезенных из Варшавского гетто после потерпевшего неудачу восстания. Варшавские поляки и евреи, разделенные стенами гетто в 1941-м и 1942 годах, оказались в 1943 году за одной колючей проволокой. Майданек к тому времени был трудовым лагерем с прикрепленной к нему газовой камерой, как Аушвиц, хоть и гораздо меньшего размера. Там погибли около пятидесяти тысяч польских евреев и приблизительно десять тысяч поляков-неевреев[612].

Знание о таких местах депортации, как Майданек, настраивало мужчин и женщин вступать в Армию Крайову. Поскольку их могли в любой момент схватить и отправить на работы в концлагерь, жизнь в подполье казалась безопаснее, чем открытая жизнь в Варшаве. Подполье также обеспечивало дух товарищества как антидот страху и возможность отмщения как бальзам от бессилия. Немцы пытались помешать созданию организованного сопротивления их облавам путем уничтожения польского образованного класса (десятки тысяч человек во время вторжения 1939 года), а затем тысяч человек в ходе операции «АБ» в 1940 году. Те, кто планировал эти операции, подразумевали именно эту проблему, с которой теперь столкнулись в реальности: обращение с Польшей как с безмозглым трудовым ресурсом приведет к сопротивлению, если останется в живых хоть кто-то, способный повести поляков против немцев. Однако польские просвещенные классы намного превосходили ожидания немцев, и в условиях угнетения не было недостатка в людях, желающих взять командование на себя.

Командиры Армии Крайовой предпочитали оставаться в подполье, организовывать, собирать бойцов (мужчин и женщин) и выжидать самого удобного момента для общего восстания. Такая терпеливость и расчет становились все более трудными в 1943 году. Советские радио и печатная пропаганда подстрекали поляков начать восстание как можно скорее. Поляки, зная о судьбе евреев в своей стране, боялись, что их самих могут уничтожить, если немецкое правление будет продолжаться. Особым шоком было выполнение «Генерального плана “Ост”» в Люблинском округе Генерал-губернаторства. Хотя этот массивный немецкий план колонизации в целом был отсрочен, но Одило Глобочник претворял его в жизнь. Начиная с ноября 1942 года и в течение первой половины 1943 года немцы опустошили триста польских сел вокруг Замосця, чтобы создать на этой территории расово немецкую колонию. Около ста тысяч поляков были депортированы в ходе этой операции «Замосць», многие – в Майданек и Аушвиц. Поскольку операция «Замосць» начиналась тогда, когда заканчивалась операция «Рейнхард», и проходила там же, где операция «Рейнхард» начиналась, многие поляки считали, что это и было началом «окончательного решения» польской проблемы. Это было не совсем так, поскольку «Генеральный план “Ост”» предполагал уничтожение большинства поляков, но не всех их; но таков был логический вывод в тех обстоятельствах[613].

По мере изменения немецкой трудовой политики и в ходе восстания варшавских евреев многие поляки в Варшаве и в других городах также переходили к более решительной форме сопротивления. Если евреи в гетто не видели другого выхода, кроме как броситься на борьбу по принципу «пан или пропал», то у поляков-неевреев была возможность модулировать свое сопротивление на некой шкале: от подпольного заговора до открытого сражения. В марте 1943 года Армия Крайова вышла из тени и занялась покушениями и партизанской войной. Попытки помогать борцам гетто были среди ее самых ранних и все еще довольно непрофессиональных публичных актов вооруженного сопротивления. Со временем проводимые операции стали более эффективными. Члены Армии расстреливали немецких полицейских, а также польских граждан, сотрудничавших с Гестапо. За август 1943 года немцы насчитали 942 случая партизанского сопротивления в Варшавском округе Генерал-губернаторства и 6214 подобных инцидентов по всему Генерал-губернаторству[614].