Коммунистам нужно было только играть отведенную им роль прогрессивного лагеря, возглавляемого, конечно же, Советским Союзом, и избегать искушения пойти к социализму по отдельной национальной тропе. Так что все было хорошо.
Затем у Жданова случился сердечный приступ – он был первым из нескольких. Не так уж и хорошо все было.
Раздел 11. Сталинский антисемитизм
В январе 1948 года Сталин убил одного еврея. Соломон Михоэлс, председатель Еврейского антифашистского комитета и директор Московского государственного еврейского театра, был откомандирован в Минск, чтобы оценить пьесу для Сталинской премии. По прибытии он был приглашен на дачу к главе МГБ БССР Лаврентию Цанаве, который приказал его убить вместе с неудобным свидетелем. Тело Михоэлса, раздавленное грузовиком, оставили на глухой улице.
Всего несколько лет тому назад Минск был свидетелем жестоких массовых уничтожений, проводившихся немцами. Ирония того, что советский режим убил еще одного советского еврея в Минске, заключается в том, что Цанава был чекистом-историком. Он заканчивал писать историю беларусского партизанского движения, в которой игнорировались особое бедственное положение евреев и их борьба во время немецкой оккупации. Советская история еврейского партизанского движения была написана, но ее не печатали. Евреи пострадали больше, чем кто-либо другой в Минске во время войны; казалось, что освобождение города красноармейцами не положило конец страданиям советских евреев. Казалось, что и история Холокоста в СССР останется ненаписанной[695].
Михоэлс боролся за то, чего Сталин старался избегать. Он был лично знаком с людьми еврейского происхождения в сталинском ближайшем окружении, такими как член Политбюро Лазарь Каганович и жены членов Политбюро Вячеслава Молотова и Климента Ворошилова. Еще хуже было то, что Михоэлс старался приблизиться к Сталину, чтобы поговорить с ним о судьбе евреев во время войны. Как и Василий Гроссман, Михоэлс был членом официального Еврейского антифашистского комитета СССР во время войны. По сталинским инструкциям Михоэлс работал над тем, чтобы донести до мира беду советских евреев ради сбора денег на советские военные нужды. После войны Михоэлс понял: он не может допустить, чтобы массовое уничтожение евреев было предано историческому забвению, и не желал, чтобы особые страдания евреев растворились в общем страдании советских людей. В сентябре 1945 года он принес пепел из Бабьего Яра в хрустальной вазе на лекцию в Киеве и продолжал в течение лет после войны открыто говорить про ямы смерти. Михоэлс в 1947 году также ходатайствовал перед начальником Управления пропаганды Андреем Ждановым о получении разрешения на публикацию «Черной книги советского еврейства» под редакцией Гроссмана, Ильи Эренбурга и других – сборника документов и свидетельских показаний о массовых расправах. Все напрасно. Ждановская эра в советской культуре не могла принять еврейской истории войны. В послевоенном Советском Союзе на мемориальных обелисках не могло быть звезд Давида – только пятиконечные красные звезды. В западной части Советского Союза, на землях, аннексированных СССР во время войны, а затем еще раз после ее окончания, на землях, где были уничтожены около 1,6 миллиона евреев, монументы Ленину возводились на пьедесталах еврейских могильных плит. Синагога, в которой ковельские евреи оставили свои прощальные послания, использовалась как зернохранилище[696].
Дочь Сталина, Светлана Аллилуева, слышала, как ее отец обсуждал с Цанавой ложную версию убийства – «автомобильную аварию». Михоэлс занимал определенное положение в советской культуре, и его политическая кампания была весьма некстати. Однако враждебность Сталина к Михоэлсу как еврею, видимо, объяснялась в такой же мере наследственностью, как и политикой. Сын Сталина, Яков, погибший в немецком плену, женился на еврейке. Первой любовью Светланы был еврейский актер, которого Сталин назвал британским шпионом и сослал в ГУЛАГ. Первым мужем Светланы также был еврей; Сталин говорил, что он скупой и трусливый, и вынудил дочь развестись, чтобы она вышла замуж за сына Жданова – сталинского чистильщика советской культуры. От такого брака попахивало созданием королевской семьи, которая была менее еврейской, чем собственные привязанности Светланы. У Сталина всегда были близкие сотрудники-евреи, и самым известным из них был Каганович. Однако теперь, когда Сталин приближался к своему семидесятилетию и когда мысли о преемниках, видимо, все больше его одолевали, его отношение к евреям, казалось, поменялось[697].
После смерти Михоэлса комиссариат госбезопасности, ставший теперь Министерством государственной безопасности, задним числом указал причину, по которой убийство отвечало советским интересам, – еврейский национализм. Виктор Абакумов, глава МГБ, сделал вывод в марте 1948 года, что Михоэлс был еврейским националистом, который связался с опасными американцами. По советским меркам, это было довольно простое обвинение. Михоэлс как член Еврейского антисемитского комитета получил во время войны задание от советского руководства взывать к национальным чувствам евреев. В 1943 году он полетел в Соединенные Штаты, чтобы собрать денег, и там с симпатией высказывался о сионизме. По совершенной случайности его самолет несколько часов стоял на взлетной полосе в Палестине, где он по собственной инициативе послал воздушный поцелуй Святой Земле. В феврале 1944 года Михоэлс присоединился к кампании за то, чтобы сделать из Крымского полуострова, очищенного советской властью от подозреваемых мусульман-врагов после 1943 года, в «Еврейскую Социалистическую республику». Крым на Черном море был морским пограничьем Советского Союза. Идея о том, чтобы сделать из него родину советских евреев, поднималась несколько раз, и ее поддерживали некоторые выдающиеся американцы-евреи. Сталин предпочел советское решение – Биробиджан, еврейский автономный округ на советском Дальнем Востоке[698].
Учитывая то, что Вторая мировая война занимала центральное место в жизни всех восточных европейцев, в СССР и новых сателлитных государствах, каждый житель новой коммунистической Европы должен будет уяснить, что русская нация боролась и страдала, как никакая другая. Русские будут самыми великими победителями и самыми большими жертвами отныне и вовеки. Русское сердце страны, наверное, можно было защитить от опасного Запада с помощью других советских республик и новых сателлитных государств Восточной Европы. Противоречие было явным: у тех народов, которые составляли буфер, было меньше всего причин принимать утверждение Сталина о русском мученичестве и чистоте. Этого особенно сложно было добиться в таких местах, как Эстония, Латвия и Литва, где Вторая мировая война началась с советской оккупации и ею же и закончилась. Не проще с этим было и в Западной Украине, где партизаны-националисты сражались с советской властью еще в течение нескольких лет после окончания войны. Вряд ли поляки могли забыть, что Вторая мировая началась с вооруженного вторжения в Польшу Германии и СССР, которые были между собой союзниками.
В случае с евреями сложностей было еще больше. Поскольку немцы уничтожали советских евреев, затем польских евреев, а затем европейских евреев, Холокост вряд ли мог присутствовать в советской истории войны и менее всего – в той истории, которая смещала центр тяжести страдания на восток, в Россию, где погибло сравнительно мало евреев. Одно дело, если евреи будут считать советскую власть освободительницей, и совсем другое – признавать, что другие советские граждане пострадали больше, чем они. Евреи воспринимали Красную армию как освободительницу именно потому, что нацистская политика предполагала их уничтожить. Однако это чувство благодарности – из-за его особых источников – не превращалось автоматически в политическую легенду о Великой Отечественной войне и России. Евреи, в конце концов, тоже воевали в Красной армии, и у них было больше шансов получить награду за мужество, чем у советских граждан в целом[699].
