Впервые она могла спокойно, без помехи разглядеть его — они с Генри были поглощены расчетами.

Похож на обезьяну, безобразный…

Что ж, вполне понятно, что мальчики, ничего другого не увидали в нем, они ведь еще дети.

Нет, Пенвирн совсем не уродлив и не страшен. И, однако, маленький, худой, смуглый и очень живой, он, придя в ярость, мог показаться неискушенному глазу ничем не лучше рассвирепевшего шимпанзе. Даже и сейчас, в добрую минуту, прежде всего бросались в глаза скорбный рот и гневная складка меж бровей.

И еще нечто было в его облике. Нечто, отличавшее не одного Пенвирна, но многих жителей этого края, и если бы не Уолтер, она вряд ли разглядела бы это. Под горечью и озлобленностью, тлевшей в нем, таилась вековая, от предков унаследованная обида — обида жителя бесплодных земель: печать бессознательной, но никогда не угасающей враждебности, которой, по словам Уолтера, отмечены все неимущие. В Пенвирне было что-то от того малорослого смуглого племени охотников, которое кельты изгнали из его родного края, а также нечто и от самих кельтов, которые в свою очередь были согнаны с насиженных мест. Здесь, в Каргвизиане, Уолтер уже не раз указывал ей лица, отмеченные этой печатью, но ни у кого другого она не видела такого высокого лба, таких пытливых глаз.

Заметив, что Беатриса задумалась, Мэгги стала перетирать и убирать тарелки. А когда ее позвали, послушно подошла и молча остановилась рядом.

— Что же вы стоите, миссис Пенвирн? — сказала Беатриса. — Надеюсь, когда мы уедем отсюда, у всей вашей семьи будет на зиму теплое платье и крепкая обувь. Сколько у вас детей? Четверо мальчиков. А девочек? А этот малыш ведь ваш внук, правда? Скажите мне, как их зовут и кому сколько лет.

Мэгги отвечала едва слышным шепотом. Нет, надо как-то разбить лед, надо заставить ее разговориться.

— Я хочу написать домой, пусть пришлют сюда одежду, из которой мои дети уже выросли. Кроме мальчиков, у меня еще есть дочурка, и все они растут так быстро, что ничего не успевают сносить. Обычно я все отдаю друзьям или соседям, но весь этот год я проболела, и все вещи остались. Пожалуй, можно будет переслать из Бристоля в Падстоу морем целый сундук, — продолжала она, подумав. — Возчик завезет его в Тренанс, а уж оттуда его нетрудно доставить к вам. Тогда видно будет, что еще нужно докупить. Сколько лет той беленькой девочке, которая играла с собакой? Мне кажется, платья моей дочки будут ей как раз впору.

Еще немного, и преграда, разделявшая их, рухнула. Мэгги, постепенно осмелев, заговорила о детях, а там и о муже. Она, видимо, боялась, как бы добрая леди не подумала, что Билл всегда «такой злой на язык», и горячо уверяла ее, что это только когда дела особенно плохи. А вообще он хороший муж и отец, несмотря на грубые речи.

— Работает больше всех… И не пьет почти… так только иной раз… самую малость… И то разве что господа обидят… Вот тогда он и делается злой.

— Понимаю, — мягко сказала Беатриса. — Мы все делаемся злыми, когда жить становится уж очень тяжко. Я это по себе знаю.

Мэгги поглядела на нее с сомнением: ей и в голову не приходило, что господам тоже иной раз тяжело приходится. Потом ее синие глаза стали строгими.

— Но если обретешь бога, мэм, все можно стерпеть.

Что ж, пусть тешит себя сказками, простая душа, если ей от этого легче… И Беатриса снова перевела разговор на теплое белье.

Неожиданно Билл отбросил листок с расчетами. Голос его прерывался от волнения, чувствовалось, что он делает над собой отчаянное усилие.

— Нет, сэр, не надо мне этого! Спасибо вам за вашу доброту, это мы очень даже понимаем. Но вам незачем строить для нас дом. Девятнадцать годков мы тут прожили и еще потерпим. Вот разве только крышу починить. Она вся как решето. Если б залатать малость, на наш век хватит. Авось нам уже недолго…

— Но почему? — перебил Генри. — Я предлагаю вам дом от чистого сердца, вы заслужили куда большего. Почему же вы не хотите?

— Потому что есть кой что поважней дома! Мэгги не будет на меня в обиде… верно, старушка?

Он повернулся к жене, словно ища у нее поддержки.

— Мы проживем и тут, нам не привыкать. А вот если б Артуру образование…

Мэгги, ахнув, всплеснула руками. А Билл продолжал, торопливо, сбивчиво, спеша излить то, что было у него на душе.

— Это станет не дороже дома. А я бы… Верно, сэр. Артур оправдает. Он малый с головой. Так и доктор сказал, его к нам мистер Риверс присылал прошлый год, когда на всех хворь напала. Он сказал: этого парнишку стоит учить. Право слово!

Генри поднял руку.

— Погодите! Одну минуту. Я не понимаю. Артур ваш сын?

— Да, сэр. Мой второй.

— Это он сейчас заходил?

— Нет, нет. Это Джим и Джонни. Этим место здесь. Они попытают нашего рыбацкого счастья… А вот Артур, он совсем другой.

Беатриса закусила губу. Совсем другой… Бобби, Бобби! ..

Генри сдвинул брови.

— Послушайте, Пенвирн. Не мое дело вам указывать. Я сказал, что хочу дать денег на дом. И если вы предпочитаете распорядиться ими иначе, я все равно не откажусь от своего слова. Но, по-моему, это не годится: как можно принести здоровье жены и других детей в жертву одному сыну, ценой лишений всей семьи дать ему образование, которое ему не нужно и не принесет ему добра. Пусть лучше остается там, где ему положено быть, и вырастет хорошим человеком и хорошим рыбаком.

— Верно, сэр, — ответил Билл, глядя прямо ему в глаза. — Вы желаете нам добра, это мы понимаем. Спасибо вам. Но вы не знаете, что значит быть рыбаком.

— Но подумайте, — настаивал Генри. — Какой прок будет вашему мальчику от образования? Разве от этого он станет джентльменом?

— Нет, сэр. он станет механиком.

Генри покачал головой.

— Он только потеряет покой, начнет презирать братьев и сестер.

Мэгги вскинулась, ее застенчивости как не бывало.

— Нет, сэр! Мой мальчик не такой. Вы не знаете Артура!

Генри беспомощно обернулся к Беатрисе.

— Попробуй ты объяснить им. Это безумие.

— По-моему, мы ни о чем не можем судить, пока не узнаем побольше, серьезно ответила она. — Если мальчик и в самом деле одаренный, мы, может быть, сумеем кое-чему обучить его, и при этом не в ущерб дому. Пожалуйста, расскажите нам о нем. Почему вы думаете, что он… совсем другой? Погоди, Генри. Я хочу послушать, что скажет миссис Пенвирн.

Мэгги подняла на нее огромные, строгие глаза.

— Билл верно сказал, мэм. Господь судил Артуру быть его слугой, трудиться на его ниве, и не нам становиться ему поперек дороги.

— А, брось болтать глупости, — сердито перебил муж. — Заделалась методисткой, и теперь у нее на уме одни только миссии да обращение язычников, а им это вовсе ни к чему.

Он стукнул кулаком по ручке кресла.

— Говорят тебе, не допущу, чтобы Артур шел в священники. Не допущу, так и знай!

Генри потер лоб — верный признак крайнего смятения.

— Ничего не понимаю, чепуха какая-то. Пойми, дорогая, я готов сделать все что угодно, лишь бы они были довольны. Но нельзя же поступать опрометчиво. Не то, чтобы я жалел денег… хотя, конечно, приходится смотреть на вещи трезво… мы не можем обещать больше того, что мы в силах выполнить. Мы не имеем права действовать в ущерб Бартону. Надо еще отблагодарить Полвилов за их помощь… Они тоже заслужили… И купить новую лодку Уолтеру… да еще расходы из-за болезни, и… и все это, не считая дома и лодки.

Билл поднял руку.

— Не нужно нам всего этого, сэр. Мы ничего больше не просим. Выучите моего парня — и мы квиты… только еще лодка, конечно.

— Вздор, вздор, приятель, вам нужен новый дом. Подумайте о своей жене, каково ей, бедной. Послушайте, если мальчик способный, мы научим его самому необходимому, и это не будет помехой дому. На это не нужно больших денег. В Тренансе есть школа?.. Почему бы ему не походить туда? Он бы выучился читать, писать, считать, а чего еще ему…

— Не надо ему это, — перебил Пенвирн.

— Артур пишет и считает очень даже хорошо, сэр. Он всякую свободную минутку читает, — с гордостью добавила жена.