Риварес принес воды, помог Рене дойти до места, где он мог бы прилечь, потом отрезал разорванный рукав, промыл и перевязал ему рану. И все это молча. Когда Рене смог наконец снова сесть, лицо переводчика уже стало обычной непроницаемой маской.

– Был, так сказать, на волосок… – с тупым удивлением пробормотал Рене.

– Да. Хотите коньяку?

– Да, пожалуйста, и покурить тоже. В левом кармане должны быть сигары. Спички, наверно, намокли.

Они покурили, потом Рене встал, сделал несколько шагов и ощупал себя. Оказалось, что он отделался многочисленными ссадинами и рваной раной на плече, которая только теперь начинала гореть.

– Пустяки, – сказал он, – но, пожалуй, все-таки лучше вернуться в лагерь. Такая встряска не проходит даром. Нет, спасибо, я дойду сам.

Они медленно пошли назад. Около цветущего занавеса страстоцвета сели передохнуть.

– Редко приходится видеть такую большую стаю желтогрудых колибри, – сказал Риварес.

Рене посмотрел по сторонам. Вокруг не было видно ни одного колибри.

– Где? – спросил он и добавил удивленно: – А, так вы видели?..

Рене не договорил, увидев, как вспыхнул и тут же побелел Риварес. С минуту оба молчали.

– Я уже отдохнул. Пошли? – сказал Рене.

С трудом превозмогая боль во всем теле, он поднялся с земли, словно не заметив протянутой ему руки. Риварес сразу спрятался в свою скорлупу, и до самого лагеря они не обмолвились ни словом. Не будучи в состоянии сам раздеться, Рене был вынужден позволить Риваресу снять с себя куртку и ботинки и перевязать рану. Затем, все еще ощущая сильную слабость и тошноту, он лег в постель, надеясь, что сон окажет целебное действие. Когда Риварес выходил из палатки, Рене вдруг открыл глаза и воскликнул:

– Но мы забыли про малышей!

– Про детенышей?

– Да. У меня все перепуталось в голове… Нам придется сходить за ними.

– Не надо. Я их убил.

Рене сел в постели и переспросил:

– Убили?

– Да, когда вы еще были без сознания.

– Но зачем?

Риварес отвел глаза и, помолчав, ответил:

– Умереть от удара дубинкой по голове не так мучительно, как умирать от голода. Во всяком случае, быстрее. Мне это хорошо известно – я испробовал и то и другое.

И тихо, как тень, выскользнул за дверь.

С минуту Рене размышлял над загадочными словами Ривареса, но тут же устало закрыл глаза. Голова раскалывалась от боли. Вскоре он уснул, а проснувшись через несколько часов, почувствовал мучительное жжение в ране и нестерпимую жажду.

– Фелипе! – позвал он.

Однако в палатку вошел Риварес.

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет, благодарю вас. Фелипе здесь?

– Я сейчас его позову.

Риварес вышел. Охваченный внезапной вспышкой ярости. Рене стукнул кулаком по кровати.

«Опять шпионит! – И тут же в ужасе опомнился. – О боже, да что это со мной! Он боялся за меня и пошел следом на всякий случай… Да, но как же колибри… он видел колибри…»

Вошел слуга. Рене сел в постели и прикрыл глаза рукой.

– Принеси мне воды, Фелипе.

– Я принес, господин, вот она. Господин Риварес сказал мне еще, чтобы я принес вам поесть и чашку кофе.

– Где он?

– В другой палатке. И он сказал, чтобы я вас не беспокоил, если вы уснете.

Рене выпил кофе и снова лег. Головная боль понемногу утихала, и мысли прояснялись.

Риварес несомненно выслеживал его от самого лагеря. Он, очевидно, придумал какую-то отговорку, чтобы не ехать с остальными, потихоньку вышел из лагеря и пошел за ним. Разумеется, дело обернулось так, что этому оставалось только радоваться, но тем не менее Рене было не по себе. Поведение Ривареса тревожило его: зачем он пошел за человеком, который недвусмысленно заявил, что хочет побыть один? А если бы не этот случай с пумой? Неужели он так и крался бы за ним весь день, прячась в кустах и ничем не выдавая своего присутствия? Быть может, Риварес следил за ним, незримо и неслышно его оберегая, потому что в лесу упрямого и беззаботного глупца на каждом шагу подстерегает смертельная опасность?

– Я в няньке не нуждаюсь, – сердито пробормотал Рене. – И, во всяком случае, он мог бы меня предупредить об опасности заранее.

Он досадливо вздохнул. Его бесило, что он спасся только благодаря манере Ривареса делать все украдкой, преследуя какие-то свои тайные цели, – манере, которая больше всего претила ему в переводчике.

На исходе дня вернулись охотники. Услышав их голоса, Рене встал, преодолевая боль во всем теле, и оделся с помощью Фелипе. Ему делалось тошно от одной мысли, что сейчас вся компания начнет засыпать его вопросами о том, как все произошло; но делать было нечего, лучше быстрей с этим покончить. Риварес, конечно, уже рассказал им в общих чертах о случившемся.

«Интересно только, сказал ли он им, что крался за мной следом?»

Когда Рене вошел в палатку, ужин уже начался. Все были поглощены одним из обычных охотничьих споров.

– А я вам говорю, что нипочем бы не промазал, если бы солнце не било мне прямо в глаза, – говорил Штегер.

– А, господин Мартель! – воскликнул Дюпре. – Ну как ваши наблюдения? А почему у вас рука на перевязи? Что-нибудь случилось?

Все посмотрели на Рене. Один только Риварес продолжал есть.

– Я… я поскользнулся, перебираясь через ручей, – торопливо ответил Рене. – Пустяки.

Риварес поднял глаза.

– Надеюсь, вы не вывихнули руку? Рене мучительно покраснел.

– Нет, нет… ничего страшного. У меня разболелась голова, и я вернулся в лагерь. Придется мне заняться наблюдениями завтра.

– Перегрелись на солнце, вот и все, – невинным голосом сказал Маршан, краем глаза наблюдая за Риваресом. – Я же предупреждал вас, что в жару надо быть осторожней.

Разговор перешел на солнечные удары. Рене встал и, сославшись на головную боль, ушел в палатку. Он опять лег, но не мог заснуть. Глядя сквозь москитную сетку в потолок, он терзался вопросами, на которые не находил ответа.

Зачем он солгал? Непонятно. Какой страшной болезнью он заразился? Зачем ему хитрить и придумывать всякие отговорки – ведь ему нечего скрывать! Он солгал тогда в Кито, но там было совсем другое дело. Тогда он просто сохранил случайно открытую чужую тайну. Теперь же Риварес будет хранить его тайну, им самим созданную, и без всякой необходимости. Все это какой-то кошмар, бессмысленный и бессвязный, как бред сумасшедшего. Да пусть хоть вся Южная Америка знает о его приключении с пумой! На него напал хищник, и Риварес спас ему жизнь – вот и все. И спас ее, между прочим, рискуя своей, – он, наверно, был совсем рядом с пумой в момент выстрела. Если бы ему не удалось уложить зверя сразу, он почти наверняка погиб бы и сам. А как он отблагодарил Ривареса? Заставил его хранить молчание, как будто не хотел, чтобы храброму человеку воздали должное за мужественный поступок. И Риварес сразу молча согласился с его решением, и теперь он обязан Риваресу вдвойне, хотя больше всего на свете ему хочется чувствовать себя чистым именно перед этим человеком.

Плечо у Рене скоро зажило, и происшествие с пумой было забыто, но к смятению и беспокойству Рене прибавилось еще чувство неловкости, – ведь его спас от смерти человек, которого он не выносил. Каждый раз, когда Рене встречался глазами с переводчиком, его бросало в жар. «Какой же я ему, наверно, кажусь скотиной, – твердил он себе. – Ведь он спас меня, а я даже не счел нужным поблагодарить его».

Прошло два месяца. Экспедиция с невероятным напряжением медленно продвигалась вдоль еще не изученного притока реки Пастаса, считавшегося одним из главных оплотов страшных охотников за головами – хиваро. Некоторые из носильщиков уже сбежали, оставшихся объял ужас. Однажды ветер донес издалека дробь барабана и шум пляски. Носильщики сбились в кучу, дрожа от страха и перешептываясь: «Аука! Язычники!»

В удушливом влажном воздухе было особенно трудно преодолевать водопады, заросли и болота. Однажды вечером лагерь разбили на каменистом прибрежном откосе, между непроходимой чащей и трясиной. Рано поутру Риварес попросил разрешения отлучиться вместе с «начальником носильщиков» – сообразительным, когда-то крещеным туземцем, который очень привязался к переводчику и, как верный пес, следовал за ним по пятам. Риварес отсутствовал почти весь день. Вернувшись, он прошел вместе с Маршаном в палатку начальника экспедиции. После обеда Дюпре объявил, что «имеет сделать важное сообщение».