Флорентина заметила, как изменилось выражение его лица. Она положила на стол руку, словно предлагая ее Жану. У нее уже зародился новый план. Сейчас нельзя упускать никакого, даже самого мелкого преимущества. Ее рука протянулась через стол. Он сжал ее пальцы.

— Ты не боишься, Флорентина?

Бояться? Да, она боялась, она смертельно боялась, что Жан отвернется от нее, но теперь, видя, как он взволнован и как не умеет этого скрыть, она вновь обрела уверенность.

— Чего?

Губы ее тронула неопределенная улыбка — ей казалось, что чья-то неведомая рука ведет ее в сновидения. Она непринужденно и грациозно встряхнула головой, и ее волосы рассыпались по плечам.

— Не боишься такого парня, как я? — уточнил он свой вопрос.

Веки его дрожали, лихорадочно блестевшие глаза оглядывали ее всю. Но, видя ее так близко, он внезапно понял — чем сильнее говорит в нем желание, тем меньше он обольщается на ее счет и тем меньше, в сущности, любит.

Она же, погрузившись в молчание, вспоминала давние слова Эманюэля: «Я боюсь, что встреча с Жаном принесет тебе несчастье». Это предостережение было важным, о нем следовало подумать. Но не сейчас, сказала она себе. Только не сейчас, когда после долгих недель тоски и сожалений она начинает дышать свободно. Да и почему надо бояться Жана? Будь он и вправду тем предприимчивым юношей, каким любил выставлять себя, разве он уже не постарался бы взять над ней верх? А он вместо этого проводил ее тогда, после ресторана, домой; и поцеловал ее так нежно! И хочет он того или нет, он станет ее дружком, настоящим дружком, постоянным! Они будут вместе ходить в кино каждую субботу, а то и два раз в неделю. Какая прекрасная жизнь откроется перед ней, если она проявит упорство и не будет сейчас слишком гордой! А потом она сумеет устроить все так, как ей хочется.

Ее рука затрепетала в руке молодого человека. Внезапно она сама поднесла ее к губам Жана, крепко прижала и повернула ладонью, пока он ее целовал.

В эту минуту у входа в кабинет появился официант. Жан хотел было отстранить ее руку, но она бесстыдно ее удержала; она больше не боялась, что посторонние увидят их вдвоем; открытое проявление нежности ей даже льстило, и кроме того, ее уже захватил необоримый порыв страсти. Жан был так близко, рядом, и ей казалось, что они совсем одни. Страсть уже ослепляла ее.

Оба почти ничего не ели. Жан все время бросал на нее внимательные взгляды, минутами мягкая улыбка появлялась на его губах и тотчас же исчезала; а она, едва поднося вилку ко рту, тотчас же роняла ее на тарелку.

Когда подали десерт, он сел рядом с ней и взял ее за запястье, как бы измеряя его обхват; он положил свои пальцы на тоненькие синие жилки; словно зачарованный, он смотрел на ее усталую кисть; потом пальцы его заскользили по ее обнаженной нежной руке к локтю. У сгиба они задержались и напряглись. Это прикосновение обжигало Флорентину. Ее веки отяжелели, она на секунду положила голову на плечо Жана, и ее распущенные волосы коснулись его щеки; она была как в тумане — в густом непроглядном тумане.

— Пойдем, — вдруг сказал он.

Она машинально взяла шляпу и пальто, улыбаясь невидящими глазами. На улице, где ее сразу обдало холодным ветром, она понемногу пришла в себя.

— Ведь я хотела встретиться с тобой не только для того, чтобы спросить, не сердишься ли ты на меня, — пробормотала она, прильнув к нему.

Подняв на Жана немного пьяные глаза, она ухватилась за рукав его пальто. Прикасаясь к нему, вдыхая запах, пропитавший ткань, — запах горячего песка, чугуна, остывающих изложниц, — она изнемогала от волнения.

— Я еще хотела, чтобы ты пришел к нам завтра. В воскресенье, — добавила она мечтательно.

Она понимала, что необходимо во что бы то ни стало следовать намеченному плану до самого конца: заставить Жана прийти к себе в воскресенье, в отсутствие родителей, когда они смогут свободно целоваться. Опасно, конечно. Но, инстинктивно понимая, что влечение Жана может оказаться безудержным, она все же надеялась, что его уважение к ней не позволит ему злоупотребить ее доверием. Этот план еще смутно вырисовывался в ее сознании, но он ей нравился, и она уже принялась его выполнять.

— Ну как, ты придешь? — настаивала она.

В ответ он только слегка пожал ей руку. Они молча вышли на площадь Сэр-Джордж-Этьен-Картье. Под замерзшими кленами и вязами парочками проходили какие-то тени и через минуту возвращались назад. Скамейки пустовали. Этот мартовский вечер, полувесенний и полузимний, заставлял влюбленных все время прогуливаться, и лишь ненадолго они останавливались в укромных уголках.

Жан краем глаза высматривал местечко потемнее. Вдруг он заметил на краю сквера большое дерево, отбрасывавшее глубокую тень. Вместе с Флорентиной он скрылся в черных арабесках причудливо переплетенных ветвей.

Флорентина сразу же закрыла глаза. Она подставила ему губы. Но он, внезапно пораженный хрупкостью этого застывшего, неподвижного лица, пробормотал почти с ужасом:

— Как ты худа!

Он разжал руки. И отодвинулся. Открыв глаза, она увидела, что он стоит в нескольких шагах от нее, заложив руки в карманы. Тогда она сама бросилась к нему, она сама выбежала из мрака в смутный вечерний свет и обвила его шею руками, теряя голову от страха, что ее план рухнул, что Жан опять может ускользнуть от нее. И, уже не владея собой, почти рыдая, она жалобным голосом лепетала отрывистые, путаные объяснения, звучавшие как нервный смех:

— Я так люблю тебя, Жан, это глупо, я не виновата, но я так люблю тебя…

Опустив руки, он смотрел поверх головы Флорентины, поверх деревьев, поверх крыш, на бледный серп выплывающего месяца. Глаза его оставались холодными и жесткими; губы нервно подергивались. Ему и в самом деле была неприятна эта совсем не предвиденная им сцена.

— Зачем тебе нужно, чтобы я завтра зашел к вам? — спросил он.

Но она, не поднимая глаз, утвердительно закивала головой — да, да, ей это совершенно необходимо! И ее маленький острый подбородок при каждом движении тыкался в грудь Жана. Она теснее прижалась к нему, и он почувствовал, что она понемногу успокаивается. Она уже была уверена, что Жан, хотя бы только ради того, чтобы покончить с этим нелепым положением, обязательно придет к ней, и радовалась, что вовремя дала волю слезам. Жан взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в лицо; потом он сказал — без раздражения, почти мягко, но зная про себя, что уступает ей в последний раз:

— Я не твой дружок. Я ведь за тобой только немножко поухаживал в кафе, а ты уже вообразила себе невесть что. Потому что брак не для меня, ты сама это понимаешь…

Он ждал, что теперь она отшатнется от него; он почти хотел этого. Но она только все крепче сжимала его своими худенькими руками. Она приподнялась на цыпочки, чтобы прижаться щекой к подбородку Жана. Ее дыхание смешалось с его дыханием, она слегка улыбалась ему сквозь спутанные пряди волос, падавшие ей на глаза. И тогда, опасаясь, что их может увидеть вот так какой-нибудь прохожий, он сказал уклончиво, с раздражением, охваченный трусливым желанием поскорее со всем этим покончить:

— Ладно, если завтра мне не придется работать весь день, я зайду к тебе.

Тогда она без всякого смущения быстрым и властным движением взяла его под руку и пошла рядом с ним в полном мраке, улыбаясь своим мыслям.

Глазам детей деревня предстала только как серовато-белые снежные просторы; кое-где виднелись клочки голой земли да одиноко торчавшие большие бурые деревья; но Роза-Анна и Азарьюс все время переглядывались, обменивались понимающими улыбками и, казалось, предавались общим мечтам.

— Вот здесь… помнишь? — говорил один.

— Да, и ничего не изменилось, — откликался другой.

И каждая мелочь погружала их в светлые и блаженные воспоминания.

Роза-Анна с наслаждением вдыхала чистый воздух. Как только они переехали через мост Виктория, она опустила боковое стекло и вздохнула полной грудью.