Лысый солдат. Смешно…

Назавтра, как всегда в праздник, Андрейка с папой пошли на демонстрацию.

«Уж теперь-то я от него не отступлюсь, — решил мальчик. — Все выпытаю: и где воевал, и за что награжден…»

Но получилось иначе.

Едва только они вышли на центральную улицу города, папу окликнул высокий, смуглый, чернобровый мужчина. Он вел под руку такую же рослую круглолицую женщину.

— Коля! — радостно воскликнул мужчина.

— Петрусь! — закричал папа.

Они обнялись.

— Да тебя и не узнать!

— И ты, брат, изменился. Однако у меня память покрепче…

— Давно в наш город переехал?

— Да уже десять лет скоро. Знакомься с женой — Ирина Михайловна. А этот шпингалет — твой наследник? Как звать? Андрейка? Ну, давай лапу, Андрейка.

Папа и дядя Петрусь хлопали друг друга по плечам, подталкивали, улыбались, повторяли одни и те же слова: «Ох ты!..», «Ну и ну!», «Сколько лет, сколько зим!» — и наконец стали мешать демонстрантам, которые стройными колоннами, с песнями и музыкой шли в центр города.

Ирина Михайловна взяла мужчин под руки, и они пристроились к какой-то колонне. Андрейка шагал рядом с папой, а сам все поглядывал снизу вверх на папиного знакомого. На груди у дяди Петруся сверкали орден Красной Звезды, медали «За боевые заслуги», «За победу…» и еще несколько: «За взятие…», «За освобождение…»

Оказывается, папа и Петрусь Григорьевич вместе начали воевать, вместе топтали фронтовые дороги. Правда, дядю Петруся ранило раньше и не так тяжело, как папу. Он вылечился и потом снова воевал, но на другом фронте. А папу как ранило, так он уже до конца войны из госпиталей не выбрался. И еще после войны долго лечился.

В тот первомайский день они больше не расставались. После демонстрации Андрейкин папа пригласил Петруся Григорьевича и Ирину Михайловну в гости, и они долго сидели за столом, вспоминали прошлое, своих боевых товарищей — и павших в сражениях с фашистами, и живых.

Вот тогда Андрейка и узнал, за что его папа получил свою первую боевую медаль.

Осенью 1944 года уже никто не сомневался, что победа не за горами. Но, стремясь отстоять подступы к своему логову, враг бешено сопротивлялся. Каждый километр приходилось брать с бою.

На фронте как на фронте. Даже во время общего наступления не все части продвигаются вперед с одинаковой скоростью. А иногда приходится даже останавливаться, чтобы подтянуть силы, перегруппироваться, подвезти боеприпасы…

Так случилось и в сентябре на том участке, где воевали Петрусь Григорьевич и Андрейкин папа. Оба были минометчиками, служили во второй минометной батарее 653-го стрелкового полка. Только Петрусь Сырокваш был первым номером, наводчиком, а Микола Андрушкевич, Андрейкин папа, связистом. Во время коротких передышек между боями они почти не разлучались, а когда стояли в обороне, даже спали б одном блиндаже.

В том памятном бою они тоже были недалеко друг от друга. Петрусь на огневой позиции колдовал над прицельным прибором, а Микола из своего укрытия подавал команды, которые ему передавали с НП — наблюдательного пункта: «Цель три! Дальномер… Угломер… Три беглых — огонь!.. Правей ноль-два… Огонь!»

Микола был солдатом дотошным. Захотелось ему научиться так же ловко и точно поражать цели, как товарищ. Он внимательно присматривался к «работе» Петруся, а вскоре так наловчился обращаться с прицелом — первый номер завидовал.

Увидел однажды командир батареи капитан Жуков, как Микола вместе с Петрусем изучает ориентиры на новой позиции, похвалил:

— Молодец, Андрушкевич, овладевай смежной специальностью. На войне пригодится.

Минометчикам чем хорошо? Пехота залегла и копает себе окопы, где придется. Почти всегда на глазах у противника, под прямым прицельным огнем. Туго приходится и артиллеристам «сорокапяток» — во время боя они становятся на прямую наводку. Минометчики же всегда могут укрыться в каком-нибудь овражке, воронке, за домом, иногда за целый километр от передовой. Укроются и бьют навесным огнем по команде наблюдателя-корректировщика.

Батарея без корректировщика — как без глаз. А ему, чтобы командовать огнем, связь необходима.

Вот и получается, что в бою, и особенно во время артиллерийских налетов, труднее всех приходится связисту. Перебил осколок снаряда или мины «нитку» — так связисты называют телефонный провод, — и побежал связист по линии стачивать концы, какой бы страшный огонь ни бушевал. Потому что, может, именно в этот момент враг поднимается в атаку, и только огнем батареи можно отсечь, отрезать вражескую пехоту от танков, заставить залечь, отступить.

Так было и в тот раз. Только-только успел наблюдатель-корректировщик доложить, что противник силой около двух рот при поддержке пяти танков концентрируется на лесной опушке — это и была цель номер три, — как на наши позиции обрушился огненный шквал. Через несколько минут оборвалась связь. Напрасно Микола кричал в трубку: «Неман!.. Неман!» — в наушниках даже не потрескивало.

Схватив автомат и катушку с проводом, он выбежал из блиндажа. Не успел добежать до конца огневой позиции, как за лесом коротко и зло рявкнул «ишак» — немецкий шестиствольный миномет.

— Все в укрытия! — крикнул лейтенант Власюк.

Микола упал, от тяжелых взрывов под ним задрожала земля. На какое-то мгновение он словно оглох — заложило уши.

Где-то в блиндаже молчал онемевший телефон. Связист встал, вскарабкался на бруствер и побежал, пригибаясь и пропуская через левый кулак провод.

А вокруг ревело и грохотало. Мины и снаряды вспахивали зеленый луг, над ним взлетали черные столбы земли. Пронзительно свистели осколки. Хотелось вжаться в землю и лежать, пока не кончится этот огненный ад, но командир ждал связи.

Первый обрыв «нитки» Микола нашел быстро. Красный блестящий трофейный провод был перерезан осколком, словно ножом. Микола скатился в свежую черную воронку, в которой еще удушливо пахло толом, быстро сточил концы и уже хотел подключить аппарат, когда понял, что где-то неподалеку есть еще один обрыв, — потянул провод, и он легко скользнул в воронку.

Где перебежками, где ползком, связист добрался до второго обрыва. Здесь снаряд лег прямо на линию, взрывом вырвало метров пять провода. Микола надточил и побежал дальше.

Он бежал и, как ни странно, думал об одном: только бы немцы не прекратили огонь! Потому что понимал: пока бьют по нашей передовой, в атаку не пойдут. А к тому мгновению, когда встанут первые цепи, батарея должна получить связь. Только бы во-он до того овражка добежать, скатиться по зеленому склону. Там у Миколы граница с Володей Касперовичем — связистом с НП, за тем участком линии следит он.

Володя уже сидел в широкой бетонной трубе под дорогой. По этой трубе в дожди сбегала вода. Теперь тут было сухо и даже уютно. А главное — безопасно: осколок не залетит.

— Давай сюда! — крикнул Володя. — Залезай, здесь потише. Связь есть, я уже говорил с комбатом и огневой.

Володя был земляком Миколы и почти одногодком. Родился он где-то под Осиповичами. Но в свои восемнадцать лет уже успел куда больше — и партизанил, и на фронте повоевал. Коренастый, краснощекий, всегда веселый, Володя хорошо играл на аккордеоне. «Эх, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы…» — негромко напевал он в короткие часы между боями.

Не снимая наушников, друзья посидели несколько минут в трубе. Канонада не стихала. Снова оборвалась связь между ними и огневой. Микола поспешил назад.

Он быстро ликвидировал повреждение и благополучно вернулся в свой блиндаж. Лейтенант Власюк делал на клочке бумаги какие-то подсчеты. Рядом с ним сидел с наушниками на голове напарник Миколы, украинец Змитро Ткаченко.

— Отдохни, — кивнул он на нары. — Теперь, если что случится, я побегу.

Помолчав, он добавил:

— Дружка твоего ранило. Осколком в руку. В соседнем блиндаже лежит.