Варфоломеи Иванович очнулся в темном сарае. Он ощутил острую боль в животе. Где я? Услышал стон ребенка. Кто это? Боже, да это же Володя! Нет сил подняться… Рукой дотянулся до безмолвно лежавшего рядом сына. От нового потрясения сознание опять покинуло его. Но ненадолго. Превозмогая боль, он подполз к сыну. Какой ужас! Пальцами ощутил, что голова и лицо мальчика в крови. Тогда он что было сил рванул кусок своей рубахи, начал обтирать лицо Володи.
— Помогите! Спасите! — безуспешно звал на помощь Баранчук.
Раненых уложили на сани, повезли. Варфоломей Иванович скончался, как только выехали из села. А Володя лежал рядом и ничего не понимал. За что они стреляли в отца? Куда их везут?.. Ему очень больно. От потери крови лицо побелело, Володя лежал с закрытыми глазами. Будто не рядом, а в небе зазвенел чугунный голос:
— Стяни сапоги, а то застынет, — намаешься.
Плавно скользили сани. Под полозьями поскрипывал снег. Он падал хлопьями сверху и, коснувшись лица Варфоломея Ивановича, не таял.
В квартиру Баранчука постучали.
— Кто?
— От Варфоломея Ивановича.
Прасковья Марковна впустила в дом неизвестного человека.
— Женой его будете?
— Да.
— Неприятную весть вам привез. Мужа подстрелили. Лежит в доме Сербецкого. Просил вас приехать.
— А Володя? Сын мой? Где он? Что с ним? — кричала взволнованная женщина.
— Жив, просили вас не задерживаться.
Прасковья Ивановна засуетилась. То брала в руки предмет, то обратно его клала, сама не подозревая, для чего все это делает. Тихо плакала, нашептывала про себя: «О боже, как же теперь с ними? Родненькие! Кто же это вас?»
— Быстрей собирайся, Людочка, — сквозь слезы поторапливала мать дочку.
Захватив с собой харчи для поправки здоровья мужа и сына, заперев на замок квартиру, Прасковья Марковна и Люда сели в сани.
— Н-но! — погнал лошадей «учитель».
А когда доверчивая Прасковья Марковна с дочкой оказались в руках националистов, они зашипели на нее:
— Твой муж большевикам прислуживал, а нам, украинцам, отказывал. Продался!.. Не ходить ему больше по украинской земле!
Не подозревая, с кем имеет дело, Прасковья Марковна наивно бросила:
— Так земля-то кормилица наша, родная!
— Замолчи, старая падаль! Все вы одним миром мазаны!
Мать и дочь пытали и расстреляли. Вспомнили о Володе и кинулись его искать.
— Куда уполз, гаденыш? — беспокоились бандиты.
Но поиски не дали результатов.
— Все равно от ран подохнет! — успокаивал сподвижников «учитель».
А Володя метался в жару на теплой крестьянской печи. Его накрыли одеялом и поили настоем из каких-то трав. Когда он открыл глаза, перед ним, как в пелене, расплылось старческое женское лицо.
— Воды попьешь? — участливо спросила крестьянка.
На следующий день возле него хлопотали уже две женщины. Сельская знахарка принесла новые настойки трав.
— Наливается силенками, — радовалась хозяйка.
Сколько Володя пробыл на печи у заботливой женщины, он не знал. Только однажды, когда смог уже повернуться на бок, а сознание полностью прояснилось, он слабым голосом спросил:
— Бабушка, а где мой папа?
— Он теперь далече, не скоро ты его увидишь, уехал… лечиться.
— А мама?
— И мама с ним поехала. И сестра твоя с ними туда же…
Заметив в его глазах испуг, она добавила:
— Поправишься, тогда и повидаешься.
Володя выздоровел, стал на ноги. Женщина не удержалась и рассказала ему о случившемся несчастье.
— И тебя бы доконали, ироды, если бы я не выкрала из саней. Знаю их, живыми никого не выпускают.
Володя заплакал. Натруженная женская рука приласкала мальчика.
— Успокойся, родной, успокойся. Подрастешь — отомстишь! Слышишь? Моего Егорку тоже ироды забили. А как мучили его бедного! Не захотел он идти в их банду. «Красным хочешь стать?!» — кричали на него, а потом замордовали… Но ничего, в Луцке уже советы!
Полюбила крестьянка Екатерина Ивановна Лысак спасенного и выхоженного ею Володю Баранчука. Не отпускала от себя. А мальчик сгорал от нетерпения побывать в Луцке, проверить, правду ли ему говорила эта добрая женщина.
За селом он выбежал на шоссе, по которому двигались колонны советских воинов, наступавших на Луцк, и с ними пробрался в город. Но там Володя не встретил ни родителей, ни сестры.
…Вместе с Ниной Карст на явочную квартиру Софьи Орлицкой в Ровно пришел Жорж. Смелый до безрассудства, он не раз удивлял партизан своей отвагой. Товарищам он любил говорить: «Победа — не снег, сама на голову не падает».
Жорж рассказал о знакомстве с бывшими советскими военнопленными. Ныне они не по своей воле охраняют здесь немецкий штаб. Просились в партизанский отряд. Если их примут, обещали захватить с собой штабные карты и оружие.
— Как с ними поступить? — советовался Жорж. Он должен был вместе с Ниной Карст отправиться на несколько дней в Луцк. Новое обстоятельство может задержать его в Ровно на день-два. Поразмыслив, я сказал:
— Раз затеял, оставлять на полпути не стоит, но смотри в оба! Не власовцы ли они?
— Не похоже.
Жорж пошел на встречу с тремя бывшими военнопленными с намерением сообщить время и день их побега. В отряд их проведут связные.
По дороге он прислушивался к щебетанию птиц в лесу, к тихому шуршанию листьев. Откуда-то вырвалась белочка и легко, игриво устремилась вверх по могучим ветвям дуба. Сколько красок вокруг! Какая здесь чарующая природа!
Встреча произошла в условленном месте. Но только Жорж подошел к охранникам, как один из них направил на него пистолет и приказал: «Не сопротивляться!» Брат успел выхватить пистолет. Раздались выстрелы… Раненого в грудь и руку Жоржа поволокли в автомашину. Долго он был без сознания. Потом, уже в гестапо, ему что-то неприятное влили в рот, Жорж пришел в чувство.
— Это твой документ? — допрашивал офицер, протянув «аусвайс» на имя полицейского Георга Василевского с фотографией брата.
— Да, — слабо кивнул он головой.
— Кто тебе его дал?
Молчание.
— Кто?
— В полиции.
— Не мудри, бестия! — Жоржа начали избивать, приговаривая: «Скажешь?..»
Партизаны и подпольщики договорились освободить Жоржа из тюрьмы. Но как это сделать лучше? Николай Кузнецов находился в это время в Ровно со специальным заданием. Вместе мы перебрали много вариантов. Остановились на самом подходящем: решили пристроить в полицию партизана Петра Марковича Мамонца с тем, чтобы тот проник к Жоржу в тюрьму и помог ему бежать.
С помощью подкупа Мамонцу удалось сравнительно быстро устроиться в полицию. Вошел в доверие. Каждый пятый день Петр Маркович попадал в наряд по охране здания гебитскомиссариата, остальное время находился на подсобном хозяйстве, где работали военнопленные. Мамонец всегда был подтянут, дисциплинирован. На немецкие марки, полученные от подпольщиков, щедро угощал тех, от кого зависело его повышение по должности.
В один из вечеров за бокалом пива он предложил начальнику полиция использовать заключенных на временных работах.
— Охрану мы обеспечим, а барыш — Мамонец хитро улыбнулся — поделим пополам.
— Это можно, — согласился захмелевший шеф.
На следующий день начальник полиции Полищук обратился к начальнику тюрьмы с письмом, в котором просил выделить пятнадцать заключенных для экстренных работ, сроком на два дня. Охрану гарантировал. Прошение доставил в тюрьму Мамонец. Там начальник проверил его удостоверение личности и на прошении наложил резолюцию: «Выделить 15 заключенных для работы под ответственность полиции». Щелкнув каблуками, Мамонец направился в главную тюрьму.
В коридоре гестаповец со списком в руках громко зачитал пятнадцать фамилий, в том числе и Георгия Василевского. Жорж растерянно посмотрел на гестаповца. «Неужели на расстрел?» От свежего воздуха и от нахлынувших чувств у него закружилась голова. Глубоко, несколько раз подряд вдохнул. И… Кто это? Мамонец? Продался!? В полицейской форме!
