Вот он, наш народ! Эх, нет слов у Максима Перепе­лицы, чтобы рассказать о том, что делалось в его душе в эти минуты!

И когда запевала начал песню, Максим Перепелица впервые за свою солдатскую жизнь не поддержал его. Твердый комок подкатился к горлу…

Кто не был в лагере нашей части, тот не знает, что та­кое настоящий лагерь. Кажется мне, что лучшего лагеря и быть не может.

Представьте себе широкую речку. По одну ее сторону, где берег пологий, раскинулись густые заросли верболоза, осины, орешника. А дальше от берега – целые тучи куд­рявых кустов калины, обвитых хмелем. И когда цветет этот хмель на калине, да и сама калина цветет, даже до наших палаток доносится гудение диких пчел, которые там мед берут.

По другую сторону речки берег обрывистый, песчаный, насквозь прошитый корнями старых елей. Многие ели так засматриваются в воду, что того и гляди кувыркнутся туда. Чем дальше от речки, тем лес все выше забирается на вы­соту. Вот на этой-то высоте, меж долговязыми елями, и раскинулся лагерь нашей части.

Скажу вам, что порядок здесь образцовый и красота неописуемая! Лагерные линейки – ровные, точно струна, песком желтым посыпаны. А палатки словно по команде выстроились. За их строем – шеренга ротных погребков, где бачки с холодной водой хранятся, вторую шеренгу – массивную, внушительную – составляют закрытые пира­миды с оружием. Рядом – места для курения. А за тыло­вой линейкой – спортивные площадки рот и комнаты политпросветработы. И везде линии, линии… В сочетании с деревьями и кустарниками, которые толпятся в лесу, как им вздумалось, эти линии создают такую картину, что она хоть кого за сердце тронет! Очень хорошо здесь!

Но дело не только во внешней красоте. Главное в дру­гом. Лагерь напоминает солдату боевые условия. И нужно сказать, что к этим условиям, в которых происходят самые необыкновенные, увлекательные события, он стремится всей душой. Ведь в жизни солдатской столько захватыва­ющего! Возьмите хотя бы последние занятия по тактике в нашем взводе…

На занятия эти явился командир роты, старший лейте­нант Куприянов. Авторитетный он человек, знающий. Каждому его слову цены нет. Ведь еще в период Отече­ственной воины Куприянов командовал пулеметным рас­четом. А пулемет в бою доверяется, известно, самым тол­ковым людям. Читал я в «Истории нашего полка», что в боях за Берлин старшина Куприянов вместе со своим пу­леметным расчетом пробрался на улицу, занятую фаши­стами, и много там дел натворил. Восемь часов в окруже­нии дрался. Подбил даже огнем пулемета вражеский самолет с генералами и офицерами, который пытался взле­теть с автострады.

После войны Куприянов учился в офицерской школе. А теперь, говорят, в академию готовится поступать. Как не уважать такого человека? Сам я ведь тоже об учебе подумываю.

И когда придет ротный на учебное поле, каждый ста­рается изо всех сил. Каждый хочет показать старшему лей­тенанту, что, мол, не подведем мы его. В любой день мо­жет он отчитываться хоть перед самим министром обо­роны, что вторая рота умеет действовать в бою.

Стараюсь и я, Максим Перепелица. Только иногда не везет мне. На одном занятии по физподготовке Перепелица так оскандалился перед командиром роты, что вспоминать стыдно. Через «коня» не сумел перемахнуть.

Когда увидел я, что и на берегу речки, где обучались мы, появился старший лейтенант Куприянов, сердце мое зашлось. Ну, думаю, не доведись случиться, чтобы Максим опять так отличился, как в тот раз. Все вороны в лесу бу­дут смеяться.

О том, какую тему мы изучали на тех занятиях, гово­рить не полагается. Скажу лишь, что младший сержант Левада поставил перед каждым солдатом отделения задачу: с оружием, незаметно для «противника», пере­правиться через речку и на той стороне зажечь по костру.

Нелегкое это дело. Речка извивается между зарослями, точно уж, которому на хвост наступили. И на нашем же высоком берегу, за соседней извилиной, «противник» за­крепился. Его наблюдатели почти до середины просмат­ривают русло речки. Вот и попробуй переплыви на ту сто­рону незамеченным. А дымовую завесу ставить нельзя – «неприятель» замысел наш разгадает. Единственный вы­ход – до середины речки под водой пробираться. Это не каждому под силу. А если под силу, то как спички убе­режешь от воды? Уберечь же их обязательно нужно. Иначе на том берегу огня не зажжешь, задачу не выпол­нишь.

Прямо хрустит в голове от мыслей. Как быть? А тут сам командир роты голос подает:

– Семь минут даю на подготовку. Действовать каж­дому самостоятельно. Засекаю время!

Точно ошалел я. Туда метнулся, сюда. Куда спички по­ложить? Злюсь на себя. В таком деле как раз спокойствие нужно, а я нервничаю. Взял себя в руки, оглядываюсь кругом. Замечаю, у рядового Ежикова даже пот на лбу выступил. Наклонился он над чем-то и огонек расклады­вает. Не рехнулся ли парень, что уже на этом берегу ко­стер разжигает? Нет, вряд ли. Знаю я Ежикова: не сол­дат, а художник. Если делает что, так со смыслом. Этот зря шага не ступит. Но не подумайте, что ленивый, – расчетли­вый он. Как-то продирались мы сквозь густой лес – дви­гались по азимуту. А время было дано ограниченное. Шел я тогда рядом с Ежиковым, даже немного впереди, и все удивлялся, почему Ежиков каждый раз, после того как сориентируется по компасу, назад оглядывается, высматривает что-то у себя за спиной. Не выдержал я и спросил: «Что ты, Василий, шею свою ломаешь? Нам дорога – впе­ред, туда и гляди». А он отвечает: «Сейчас вперед, а потом назад. На обратном пути тоже будешь компас перед гла­зами держать?» Никак в толк не возьму, о чем он говорит. Но потом Ежиков пояснил, говорит: «Примечаю дорогу. Будем идти назад, останавливаться не придется. Вот и сэкономим время».

Вспомнил я этот случай, и так мне захотелось подсмот­реть, что же делает Василий со своими спичками. Но вдруг совестно стало: «А ты, Максим, сам ни на что не спосо­бен? – мелькнула мысль. – В бою ты тоже на дядю огля­дываться станешь?»

И начал я искать выхода. Все во мне кипит. Карманы вывертываю, в подсумок лезу рукой: во что бы завернуть спички? Ведь безвыходного положения для солдата ни­когда не бывает, – об этом нам часто твердит командир взвода.

Вдруг вижу, что возле тропинки, которая вдоль берега юлит, лопухи растут. Самые обыкновенные лопухи, каких в нашем селе Яблонивке, на Винничине, в каждом рву це­лый лес. Кинулся к лопухам. Сорвал один, второй. На­ходка же это! Хозяйки у нас в селе накрывают лопухами кувшины с молоком, потом перевязывают тесемкой и в воду опускают, чтобы молоко было холодным. Это в поле, в жару чаще делают. Кувшин, завязанный лопухом, сутки простоит на дне ведра с водой или в ручье, и капля в него не просочится.

Быстро раздеваюсь (по условиям задачи мы могли в трусах на тот берег переплывать). А душа уже ли­кует. Так радостно мне: ведь додумался! Жаль, что това­рищам подсказать нельзя. Велено самостоятельно дейст­вовать.

Достал из вещмешка индивидуальный пакет, разорвал его. Затем разломал спичечную коробку и обе терки вместе с десятком спичек приладил к правой ноге повыше ступни. А сверху один, второй, третий лопух. Потом туго-натуго – бинтом. Так прибинтовал к ноге лопухи, что к спичкам, которые под ними упрятаны, не только вода, воздух не проберется. Потом за спиной закрепил свой автомат – и к речке. Вижу, Ежиков тоже разделся, Самусь… Значит, кумекают хлопцы.

Тороплюсь. Вдохнул полную грудь воздуха и из-за куста нырнул под воду. А вода чистая, дно песчаное. Гляжу на дно, чуть лицом к нему не прикасаюсь и, сколько есть сил, ногами отталкиваюсь от него вперед, а руками вверх гребу, чтобы вода меня не выносила. Этот способ каждому солдату известен. Если не очень глубоко, свободно можно пройти под водой метров тридцать.

Однако наша речка не такая. Возле берега мелко, пе­сочек на дне. А дальше – коряги. Страшные! Зелеными бородами водорослей пошевеливают. От коряг не оттолк­нешься. Значит, нужно не «идти» по дну, а плыть над ним. Так и делаю. Но речка широка, под водой больше минуты не выдержишь. Плохо твое дело, Максим. Никакой мочи нет терпеть дольше.