– Что это у вас там? – опешил я. – Почему кри­чат?

– Ничего особенного. «Отелло» режут.

– Что? – У меня глаза на лоб полезли.

– Кто вы такой? – строго допрашивает дивчина.

– Кого режут, спрашиваю?! – отмахиваюсь я от ее вопроса.

Тут дивчина вдруг так расхохоталась, что мне неловко стало.

– Я же говорю: «Отелло» режут! – объясняет: – Ну, пленку режут! Монтируем шекспировскую передачу!

– Фу!.. А я напугался. Думал, убийство.

Дивчина же все хохочет:

– Ой, смешной какой!.. А кто вы такой?

Объясняю ей, кто я и зачем здесь. А она, не дослушав до конца, берет меня за руку, поворачивает в сторону ко­ридора и говорит, как горохом сыплет:

– Вон дверь в самом конце. Там надпись есть. И не врывайтесь в аппаратные, кто бы там ни кричал!..

Пошел я по коридору. А за каждой дверью… Навер­ное, тоже передачи готовят. То песня гремит, то визжит Буратино, то про футбол рассказывают, то раздаются команды для утренней гимнастики, то детский хор «Уга­дайку» поет.

Ну и коридор! Гауптвахту бы сюда переселить. Луч­шего наказания не придумаешь.

И вот я остановился перед дверью. Но над ней огнем горит надпись: «Не входить. Идет запись». Открываю со­седнюю дверь. А это не комната, а небольшая полутем­ная кабина. Спиной ко мне сидит за столиком женщина и какие-то рычажки руками трогает. Столик упирается в стеклянную стенку. Глянул я сквозь эту стенку, за кото­рой – огромная светлая комната, и обомлел, Маруся… Да-да, Маруся. На стуле сидит Федор Олешко, а Маруся подходит к нему и садится рядом.

Среди комнаты на длинной ножке стоит микрофон. А у микрофона какой-то парень с листом бумаги в руках.

И вдруг, вижу, этот парень что-то говорит в микрофон, а в кабине, где я стою, гремят из репродуктора его слова:

– Вы слушали выступление передовиков сельского хозяйства агронома Федора Олешко и колхозницы Марии Козак. Ваши отзывы о передаче…

Диктор еще что-то говорит, а я трогаю за плечо жен­щину.

– Позовите, пожалуйста, вон ту дивчину, Марусю Козак.

– Сейчас нельзя, – отвечает она. – Запись передачи еще не закончена. Посидите в комнате напротив; как то­варищ Козак освободится – я пришлю ее к вам.

Словом, состоялась встреча с Марусей… Да и с Фе­дором. Первым делом Федор на свадьбу меня пригласил. А чего удивляться? Женится хлопец! Женится на де­вушке-москвичке, с которой вместе академию кончал. И увозит ее в нашу Яблонивку.

Допросил я Марусю и насчет того, что в академии слу­чилось. Почему, мол, она не вышла тогда и зачем десять рублей передала? Об этом можно и не говорить. Конечно, мало ли что бывает? Впрочем, скажу.

Оказывается, та женщина в очках сказала Марусе, что ее милиционер спрашивает. А Маруся как раз улицу пе­ребегала в неположенном месте, в лекторий спешила, где ее студенты ждали. Вот и решила, что за штрафом мили­ционер пришел… Что значит человек из деревни. Не знает даже, что сейчас за это уже не штрафуют.

Итак, встретился я с Марусей… Ну и, конечно, зада­ние выполнил. В воскресенье вечером состоялся радио­концерт по заявкам воинов нашего полка.

Хороший концерт! Еще бы! Ведь это я, Максим Пере­пелица, принимал участие в его подготовке.

Проснулись мы перед самым восходом солнца. И не в казарме, а в березовой роще, где заночевала наша рота после большого марша. А солдатская постель в походе известно какая – под голову вещмешок, на себя и под себя – шинель. Вроде только-только устроился я на земле под кустом орешника между земляком и другом моим младшим сержантом Левадой и Али Таскировым, как горнист заиграл «Подъем». Вскочил я на ноги, разми­наю их, потягиваюсь, шинель снимаю, чтобы умыться. Свежевато. А вокруг красота какая! Воздух чист и про­зрачен, даже звенит. Ни одна ветка на деревьях не шелох­нется. На что березы говорливы по своей натуре, но и те стоят, как воды в рот понабрали.

Говорю Степану Леваде:

– Нет лучше времени, чем утро. Смотри, как хорошо. Каждая росинка тебе в глаза заглядывает. Все вокруг вроде заново родилось. Вон сколько сил у меня сейчас, не то что вчера вечером, после похода, – и показываю то­варищам на свои мускулы.

Али Таскиров даже подошел и пощупал их.

– Уй-бай! – говорит. – Хорошо, Максим, силы много имеешь. Давай бороться будем, вместо физзарядки.

Но Максим Перепелица себе цену знает. Сил у меня много, на турнике любое упражнение кручу, двухпудо­вую гирю двенадцать раз подряд выжимаю, но бороться с Таскировым – не-е… Враз на обе лопатки положит. Ведь силища-то у него какая! Не зря до службы в армии Али табунщиком был.

Несподручно Перепелице мериться силами с Таски­ровым. Только оконфузишься.

Отвечаю я на его предложение:

– Не хочется мне бороться, боюсь тебе шею ненаро­ком свернуть. А вот давай попробуем, кто быстрее на бе­резку залезет.

А березы вокруг высокие, стройные. Верхушки их уже солнце увидели, огнем загорелись.

Не знаю, чем бы спор закончился, но тут подошел наш командир взвода, лейтенант Фомин. Утирается он по­лотенцем, умылся только, и говорит:

– Ловок, Перепелица! Если силой нельзя, так хитро­стью верх хочет одержать. Она вещь полезная. Посмот­рим, как вы ее сегодня на учениях проявлять будете.

– Обхитрим, кого хотите, – отвечаю ему.

– Леваду не обхитрите, – усмехается лейтенант, – он же из вашего села, из Яблонивки!

Думаю, как бы лучше ответить лейтенанту Фомину.

– Дело тут не в Ябленивке. Левада ведь тоже в ва­шем взводе служит, поэтому и обхитрить его трудно, – и смеюсь. Все солдаты тоже смеются. Каждому известно, что лейтенант Фомин всегда учит нас военной смекалке. Опытный он воин, не зря два ордена имеет. В его биогра­фии столько боевых дел числится, что на весь наш взвод хватило бы. Говорят, в боях под Яссами Фомин, служив­ший тогда рядовым разведчиком, так обманул фашистов, что диву дашься. Сумел целехонького немецкого «тигра» привести в расположение части…

Боевой у нас командир.

Понял лейтенант, на что я намекаю, засмеялся и тут же прикрикнул:

– А ну-ка быстрее поворачиваться! Кухня давно до­жидается.

Всем отделением побежали мы к ручью умываться. Умываюсь я и все думаю о словах лейтенанта.

Да, на войне нужна хитрость.

Это я узнал давно – еще когда хлопчиком у яблонивской школы играл с товарищами в «красных» и «белых», в «лапту». Бывало, мчишься на вороном коне из ясене­вой ветки и представляешь, что ты Чапаев или Пархо­менко, Щорс или Котовский, что рубишь врага саблей и военной сметкой. Ведь каждый в нашем селе читал книги про этих героев, ходил в клуб смотреть кинокартины.

А еще больше понял, что за штука военная хитрость, из книг, из рассказов, из кинофильмов о Великой Отечест­венной войне.

Каких только случаев не бывает в бою!..

Но то же бой, война. А как провести неприятеля, если он лишь на занятиях называется «противником», а так – шагает с тобой в одном строю, из одного котла ест и, глав­ное, одну с тобой военную науку постигает?

И, представьте себе, обхитрить можно! Можно потому, что нет границ находчивости. Кто-нибудь да сумеет шире раскинуть свои мысли, глубже оценить обстановку, лучше использовать обстоятельства. К тому же военная хит­рость – это закон боя. Не будешь придерживаться этого закона – задание командира не выполнишь. А где же най­дешь у нас такого солдата, чтобы он не стремился как мо­жно лучше приказ командира выполнить?

В березовой роще мы долго не задерживались. После завтрака наш взвод, назначенный в головную походную заставу, первым вышел на дорогу. Скорой встречи с «про­тивником» не предвиделось, – он где-то по ту сторону реки. А раз «противник» далеко, то к реке можно приближаться смело. Вот почему и удивились мы, когда через несколько часов марша дозорные головного дозора вдруг подали сигнал, что на высоте «Тыква» замечены солдаты. Откуда они могли там взяться?!

Командир нашего взвода лейтенант Фомин – тут как тут. Выдвинулся в головной дозор, залег и из канавы в бинокль смотрит, решение принимает.