– Здравствуйте, товарищи! – здороваюсь.

– Здравствуйте, – отвечают нестройно.

– Ну как, привыкаете? – спрашиваю. – Ничего, при­выкнете. Только нужно встать, когда с вами старший раз­говаривает.

Встают неохотно, с недоумением смотрят на меня.

– Вот так, – хвалю их. – Молодцы! А сейчас трошки потрудимся. Пошли за мной!

Вижу, не спешат хлопцы выполнять мое распоряжение.

– Нам здесь приказали сидеть, – говорит кто-то.

Я хмурю брови и стараюсь смотреть построже.

– Не рассуждайте! – приказываю. – За мной!

Подействовало. Вначале шагнул ко мне невысокого роста парняга с облупившимся носом, потом еще один. Затем кто-то свою команду подал:

– Пойдем, ребята! Все равно делать нечего! И пошли все. А мне это и нужно. Подвожу их к машине и приказываю:

– Двое открывайте борт! Четверо наверх! Остальным таскать вещи к стенке. Складывать аккуратно. А это, – указываю на свой сундук, – давайте сюда.

Поставил я сундук в стороне, чтобы не потерять его среди других вещей, и наблюдаю за ходом разгрузки. А работа кипит. Крепкие ребята – как игрушки хватают тяжелые мешки.

Еще несколько минут, и машина пуста. Поблагодарил я хлопцев, дал тем, кто пожелал, закурить и разрешил быть свободными. И только ушли новобранцы, как из две­рей ближайшей казармы старшина Саблин вынырнул. Схватил я быстро свой сундук и, пошатываясь, будто от усталости, ставлю его поверх вещей.

– Ну что, начали разгружать? – спрашивает Саблин.

– Да, – отвечаю безразличным тоном и вытираю плат­ком лоб. – Порядок…

Старшина глянул в кузов, перевел взгляд на гору вещей под стеной и ахнул.

– Уже?!. Вот это работяга!..

– А нам не привыкать, – говорю. – Мы работать умеем, не прикладая рук.

– Постойте, постойте, – перебивает меня Саблин и на часы смотрит. – Так… Ровно семь минут.

– Ну и что? – с притворством удивляюсь я и начинаю беспокоиться. Уж очень насмешливые стали глаза стар­шины.

– Ничего, – отвечает он. – Придется направить вас на склады служить. Там такие грузчики на вес золота ценятся.

– Товарищ старшина! – взвыл я. – Как же можно – мне и вдруг в грузчики?! Мне с оружием дело иметь хочется.

– Там об оружии тоже не забывают.

Я прямо растерялся. Вот влип! Что же делать? А стар­шина смотрит на меня и усмехается. Потом вдруг говорит:

– Так вот, товарищ Перепелица. Запомните, что вы в Советскую Армию пришли служить. У нас ценят находчи­вость солдат. А за такую находчивость, какую вы про­являете, наказывают. Ибо она сопряжена с обманом. Обманывать же можно только врага. Запомните это, вступая на порог службы!

Пришлось запомнить.

Я да мой односельчанин Степан Левада служим в од­ном отделении. Степан – тихий хлопец, приятно с ним по­говорить, вспомнить нашу Яблонивку. Степан, как из­вестно, помалкивает, а я балакаю.

Красивые, должен сказать вам, на Винничине села! Богатые. Все в садах утопают. Каждому, конечно, свой край люб. Вот и нам со Степаном… Идешь, бывало, вес­ной с поля, и за два километра от села вишневым цветом пахнет. И нигде, наверное, так не поют, как на Винничине. Девчата наши, точно соловейки в роще, голосистые.

Ох, и хороши же у нас девчата! Провожаешь вечером с гулянки девушку и примечаешь, как она у своей хаты вздохнет украдкой при расставании – нравлюсь, значит. Но сам виду не подаю. Не таков Максим Перепелица, чтобы от первого вздоха голову потерять. Может, на следующий вечер я уже другую провожать буду. Хотел выбрать себе такую невесту, чтобы все хлопцы от зависти свистнули.

И выбрал. Полюбилась мне чернобровая дивчина – Маруся Козак. Да я ей, на беду мою, вначале не полю­бился. Пришлось год целый к Марусиной хате стежку топтать да песни под ее окнами ночи напролет петь. Не раз мать Марусина с кочергой за мной по улице гонялась, что спать не даю.

Но вышло-таки по-моему: полюбила меня Маруся. Хотя и случай мне помог. Однажды увидел я, что Маруся сти­рает на речке белье. И решил показать ей, какой герой Максим Перепелица. Залез на самую высокую вербу, ко­торая над водой склонилась, и бултыхнулся с нее в такое место, что дна никак не достать. К тому же пузом об воду плюхнулся. Пошел вначале ко дну, потом с превеликим трудом вынырнул. Вынырнул и стал захлебываться – все силы израсходовал. Короче говоря, тонуть начал.

Заметила это Маруся и кинулась в речку спасать Максима. Поймала за чуб и давай к берегу грести. Я вна­чале смирно плыл рядом с ней, а потом отдышался и чуть опять не захлебнулся, когда понял, что меня Маруся спа­сает. Пришлось пойти на хитрость: принялся я Марусю «спасать». Получилось так, что я ее из воды вытащил.

А она, хитрюга, все поняла. Полчаса хохотала на бе­регу. Ну, а потом все-таки подружились мы. Поверила Ма­руся, что люблю ее по-серьезному, и созналась, что и меня любит. Правда, с оговоркой: сказала, весело ей со мной.

Но не везет мне в жизни. Перед самым моим уходом в армию поссорились мы с Марусей. Поссорились так, что и провожать не вышла меня.

А Степана провожала Василинка Остапенкова, помощ­ница колхозного садовода. Славное дивчатко. Диву даюсь, как ей полюбился такой молчун. Теперь Степан каждую неделю получает от нее письма. Да почти на всех солдат нашей роты почта исправно работает. Одного меня письма обходят, хотя сам пишу их, может, больше, чем вся рота вместе. А это не так просто. Ведь свободного часу у сол­дата, что у бедного счастья. После занятий столько забот сваливается на тебя, что хоть кричи: за оружием поуха­живать нужно, устав полистать, просмотреть конспекты по политподготовке. А в личное время – есть у нас та­кое – и повеселиться не грех.

На занятиях тоже не всегда за письмо сядешь. В самом деле, разве можно думать о чем-нибудь другом, когда на последних стрельбах мне еле засчитали упражнение? Хуже всех в отделении стрелял! Ведь Степан Левада, ка­жется, тоже не старый вояка, а о нем и по радио переда­вали, как об отличном стрелке. Да и другие недостатки за Максимом числятся. То, говорят, отстает Перепелица по физической подготовке, то не в меру любит похвалиться.

Попробуй найти время для письма.

А тут иногда что-то находит на меня. Из самой глу­бины сердца, из какого-то его потайного мешочка начи­нают идти такие слова, хоть садись и стихи пиши! Удержу нет! Прут эти слова изнутри и, кажется, пищат, так про­сятся в строчки письма.

Тогда я обращаюсь за помощью к Степану Леваде. А он друг настоящий: и автомат мой почистит, и постель мою заправит, и пол в казарме вымоет, если моя очередь это делать. Словом, дает мне возможность писать письма Марусе. Но не всегда этого времени достаточно. Тогда сол­дата смекалка выручает.

Например, совсем недавно случай был. На занятиях по политподготовке сел я в учебном классе рядом со Сте­паном Левадой и говорю ему:

– Толково записывай, Степан, чтоб разборчиво.

– Сверить конспекты хочешь? – удивляется Степан.

– Угу, – неопределенно отвечаю.

Начались занятия. Лейтенант Фомин, наш командир взвода, ведет рассказ. Хороший он лейтенант. Командует громко, нарядами не разбрасывается, а если попросишь увольнительную в город – редко когда откажет. И собой симпатичный: худощавый, стройный, брови хотя и не чер­ные, но заметные, лицо загорелое, вот только кожа на носу все время лупится. А физкультурник какой! В цирке б ему работать, а не взводом командовать. Начнет «солн­це» крутить на турнике, так даже у меня в животе ноет от страха. Вдруг сорвется!

Словом, уселся я поудобнее, приготовил свою самопи­шущую ручку, раскрыл тетрадь, внимательно посмотрел на облупившийся нос лейтенанта Фомина и начал писать.

А лейтенант рассказывает:

– Честность и правдивость – важнейшие черты мо­рального облика советского воина…

– Морального? – переспрашиваю я.

– Морального, – подтверждает лейтенант и продол­жает дальше: – Быть честным и правдивым – значит не за страх, а за совесть выполнять служебный долг, безого­ворочно выполнять все требования уставов.