А бочка все плывет. Заметили ее с моста, забеспокои­лись. Два солдата спустили на воду надувную лодку. Не­ужели неудача? К лодке подошел еще один солдат. Слы­шим, говорит:

– Хозяйка небось вымачивать ее поставила, а она уплыла.

А другой отвечает:

– А дымовая завеса тоже от хозяйкиной печки? – и показывает рукой через речку.

Мы невольно посмотрели за реку и увидели, что пло­ские высотки окутаны дымом. Несомненно, это наше под­разделение готовится к атаке и маскирует направление своего главного удара. А может, и успели подойти основ­ные силы…

Отчалила резиновая лодка от берега и поплыла на­встречу бочке.

И вдруг младший сержант Левада, сдерживая голос, командует:

– Подготовиться к атаке!

И тут же громко:

– Огонь! В атаку, за мной!

С ходу ударили мы из автоматов, карабинов и ручного пулемета по надувной лодке, а сами с криком «ура» бросились к окопам, которые вырыты по бокам у входа на мост. «Противник» не сразу понял, что произошло. На­чал, конечно, сопротивляться. Но через мост прибежал посредник с белой повязкой на рукаве, завернул лодку с реки, а солдатам в окопах приказал выйти из боя, так как наша атака оказалась, по его мнению, неотразимой.

Вскочили мы в окопчики, вырытые «противником», и оружие на другой берег повернули. Оттуда уже успехи открыть огонь. Но нас не выковырнешь из земли. Стре­ляем по противоположному берегу и за бочкой смотрим. Вот-вот она подплывет к мосту.

Но тут еще происшествие. Один сапер, который дежу­рил на понтонах, вдруг бросился в воду и поплыл на­встречу бочке.

Стреляем мы по нему, а он плывет. Мы на посредника глаза косим, а тот только улыбается.

– Плохо, – говорит, – стреляете!

Подплыл сапер к бочке, ухватился за ее верх и… уви­дел, что бочка закупорена со всех сторон. А он надеялся, хитрец, успеть выдернуть бикфордов шнур. Не вышло! Не вздумал бы только верхнее дно поднимать.

Но солдат начал толкать бочку к берегу. Тогда посред­ник ему крикнул: «Вы убиты!»

А мы все стреляем по окопам «противника». Пулемет­чик уже второй диск холостых патронов дожигает. Нако­нец, бочка наша подплыла к понтонам, потерлась о рези­новый бок большой надувной лодки, стукнулась о дере­вянный настил и как ахнет! Сработали все наши пакеты. Верхнее дно бочки подпрыгнуло – и в воду. А в небо – туча дыма и песку.

После взрыва из-за реки донеслось протяжное «ура!». Это наши перешли в атаку.

И в самый раз. Увидели мы, что к понтонному мосту, который считается взорванным, приближается колонна пехоты «противника». Даже пыль столбом, так спешит она. Но какой толк? На тот берег ей теперь не попасть, к атаке не успеть.

А нам как быть? Ясное дело – отходить вдоль берега. Ведь свою задачу выполнили, обхитрили – победили.

Первый раз встретился я с ним при таких обстоятель­ствах…

Заканчивалась лагерная учеба. В поле уже было скучно. Убраны хлеба, местами поднята зябь, сиротливо мокло под дождем жнивье. А у солдат продолжалась страдная пора: учения, походы, стрельбы.

Наша рота заночевала в долине Сухого ручья. Я спал, как и все, на земле, одетый в шинель, подняв воротник, а кисти рук спрятал в рукава. Подушкой служил вещмешок.

Казалось, не успел я как следует улечься, а чья-то рука уже тормошит меня.

– Перепелица, твоя очередь заступать на пост, – узнал я голос Али Таскирова.

Вскочил я на ноги, поежился. Затянул потуже ремень, расправил под ним складки шинели и взял лежавший у козел свой автомат.

Рассветало.

Осматриваюсь. Справа по лощине темнеет лес. В той стороне где-то полевой караул от нашей роты. Чего доб­рого, из леса «противник» может нагрянуть. Слева ло­щина раздваивается. Один конец ее загибает на север, другой – пологий – переходит в широкую равнину, убе­гающую в серую муть.

Я обратил внимание на то, что серое небо перед восхо­дом солнца предвещает добрую погоду. От этого даже настроение поднялось.

Хожу, караулю спящих товарищей и их оружие. По ту сторону козел с оружием бродят часовые из соседних взводов. Вдалеке, на равнине, покрытой стерней, замечаю всадника. И куда несет человека в такую рань, да еще не по дороге? Провожаю его взглядом, пока он не скрывается из виду за скатом долины.

Время от времени поглядываю на ручные часы. А часы, когда на посту стоишь да зябнешь, не торопятся. Но как бы ни ленились часы, а время идет. Вижу, стрелка к че­тырем тридцати подкралась. Сигналист играет подъем.

Миг, и солдаты на ногах.

С подъемом моя служба на посту закончилась.

В походе распорядок известный. Первым делом умыться, затем крепко позавтракать, попить чаю.

Мы с младшим сержантом Левадой из одного котелка едим…

Хорошо завтракать и смотреть, как выплывает из-за серой каймы горизонта слепящее солнце. Красивый вос­ход. Застывшие на небе тучи огнем вспыхивают. А стерня точно битым стеклом усеяна: это роса на ней загорается серебряными искрами. Серебрятся также капельки влаги на нитках паутины «бабьего лета», которой стерня опу­тана.

Сидим мы со Степаном Левадой, уминаем кашу с мя­сом и глаз не отрываем от всей этой красоты. Не заметили даже, как ложки о дно котелка заскребли.

После каши – сладкий чай с сухарями. А потом – самое неинтересное – котелки чистить.

Иду вдоль Сухого ручья, выбираю, где песок получше, чтобы в минуту посуду свою надраить. Нашел такое место – тут же за изгибом оврага. Присел, «Путь далек…» насвистываю и чищу алюминий. Вдруг слышу, гупнуло что-то о землю, точно конь ногой. Оглядываюсь… Действительно, из-за недалекого куста виден круп рыжей лошади.

– Кто там? – спрашиваю.

– Свои! – отвечает хрипловатый голос, а потом к ло­шади: – Ну, пошла, чтоб тебе! Поела листьев, и хватит.

Вижу, всадник, наверное тот, которого я на рассвете заметил. Подъезжает ко мне.

– Чи не видели вы случайно моей коровы? – спраши­вает. – Вчера вечером, окаянная, отбилась от стада и как сквозь землю провалилась!

– Не видел, – отвечаю и разглядываю всадника. Передо мной человек лет тридцати пяти, широкий в плечах и животик выпирает из-под туго подпоясанной телогрейки, вроде дядька этот поваром в ресторане работает. Сам чер­нявый, лицо полное, нос немного горбатый, а глаза чуть навыкате. И такой смешливый! Говорит:

– Вот беда. Сказала жена, что если коровы не найду, чтоб домой не возвращался. Как же быть? Может, в сол­даты записаться? Примете? – А сам: «хо-хо-хо» да «хе-хе-хе».

– Куда уж вам в солдаты с таким хозяйством? – го­ворю я ему и показываю на живот. – Из-за него никакого равнения в строю не будет.

– А я, – говорит, – спиной наперед встану. Чай, не горбатый.

Потом вдруг сделал испуганные глаза и спрашивает:

– А не сварил ли ты, солдат, мою корову в котелке? Я засмеялся, сполоснул котелок водой из ручья и к роте иду. Дядька за мной едет и охает, как ему теперь на глаза жинке показаться. Просит:

– Разузнай у товарищей, может кто из них мою ко­рову где заприметил.

Раз просит, спрашиваю у солдат. А Василий Ежиков (колючий же парень!) отвечает:

– Не эта ли случайно «корова» интересует вас? – и указывает на брезент, которым покрыто орудие.

Дядька метнул взгляд на брезент и говорит:

– Эта штучка мне знакома. Аль, думаете, я не солдат? Ого-го. Три года с фашистами воевал. Еще кое-кого из вас могу поучить, как с ружьем управляться.

– А паспорт у вас есть? – неожиданно спрашивает. Ежиков.

Дядька засмеялся и сказал:

– Шутник солдат. Кто же в поле с паспортом ходит? Но у меня как раз есть. Вчера ездил в город за запасными частями для колхозного двигателя. А там документ нужен был. Вот смотри, – и полез рукой под фуфайку.

Поглядел Ежиков в паспорт, потом Леваде дал по­листать и вернул дядьке. А тот засмеялся, спрятал доку­мент и хлестнул своего рыжего коня. Уже на ходу крикнул:

– Если увидите бурую корову – выгоните ее на до­рогу. Сама домой придет.