– О чем ты говоришь, Патрис? Это законченные разработки по системе маневра! Все готово, можно начинать производство. Мы выиграем месяцы!
Директор Проекта покачал головой:
– Наивно, Джерри. Мы не можем заключать договора с подрядчиками, пока не будет чертежей всех систем и элементов. Твои разработки сами по себе выглядят очень неплохо, но откуда нам знать, как они будут смотреться на общем фоне – уже по той причине, что общего фона пока нет.
Джерри был вынужден согласиться. Все последующие месяцы, продолжая создавать свои варианты подсистем, он со смешанным чувством горькой ярости и профессионального удовлетворения наблюдал на своем терминале, как команда Штайнхольца методично и скрупулезно, шаг за шагом, с черепашьей скоростью копирует его работу, внося в нее незначительные изменения, чтобы хоть как-то оправдать свое существование. Однажды Джерри показал Корно предварительные наброски несущей рамы и компоновки двигателей.
– Выглядит весьма элегантно, Джерри, – осторожно сказал Корно. – Но все это ни к чему.
– Что ты имеешь в виду?
– В большинстве случаев ты дублируешь то, что делают остальные. Что-то совпадает, в чем-то есть различия, но ничто не согласуется с общим проектом. Что толку от чертежей несущей рамы, разработанных в отрыве от топливной системы? Какой смысл заниматься системой двигателей, не зная общей грузоподъемности?
– К черту, Патрис, почему ты не даешь мне допуска к основному банку данных? Что там у вас происходит, будь оно проклято? Ты сам говоришь, что мне необходима информация!
Компьютер Джерри имел выход только на данные по системам маневра; остальные выходы были заблокированы. Патрис когда-то обещал пересмотреть ситуацию «в надлежащее время», и сейчас, судя по его речам, время пришло. Тем не менее он пожал плечами и отвернулся.
– Боюсь, что не смогу, Джерри.
– Что значит – не смогу? Ты директор Проекта или нет?
Патрис упорно отводил взгляд.
– Видишь ли, это скорее политический вопрос...
– Нет, не вижу! Что все это значит?
Корно вздохнул.
– Это значит, что Вельников на уши встанет, если я дам тебе доступ ко всему банку.
– В конце концов, Патрис, кто здесь директор – ты или этот русский ублюдок?
– Как бы тебе сказать... Понимаешь, русские вложили в Проект огромные деньги, а Вельников как-никак поставлен Москвой. Мне это нравится ничуть не больше, чем тебе, но приходится считаться с фактами.
– Посмотрим, что скажет насчет всего этого Эмиль Лурад! – крикнул Джерри.
– А это от него и исходит, – спокойно заметил Корно. – Эмиль подотчетен именно Вельникову... в некоторых вопросах.
– Вроде моего допуска к банку данных?
– Вроде того, Джерри.
– Да будь оно проклято! Ты же обещал, что я получу допуск!
– Выход, Джерри, выход, а не полный допуск. И я не беру своих слов обратно. Я введу в банк твои разработки по раме и двигателям, и все, кто работает на этих направлениях, в любую минуту смогут к ним обратиться. Точно так же я поступлю со всем, что ты предложишь.
– Большая услуга!
– Но это все, что я могу, – сказал Патрис. – Все, что могу. И мне очень жаль, поверь, Джерри.
В полной изоляции, без сотрудников, без информации о работе других групп, не имея даже возможности узнать, что из его изобретений они уже присвоили, Джерри продолжал работать над своими проектами. В глубине души он понимал, что все, чем он сейчас занимается, может удовлетворить его тщеславие, и не более того, но что еще оставалось делать? Как бы то ни было, он работал, он занимался Проектом – насколько ему позволяли. Придуманные им узлы один за другим уходили в банк данных, и в руках у Джерри оставались лишь копии распечаток. Он наклеивал их на стены, а иногда мастерил из них макеты корабля и расставлял их по полкам.
О том, что будет, когда завершатся проектные разработки, Джерри старался не думать. Точно так же, как старался не думать о сыне, которого вряд ли теперь доведется увидеть, и о Сониной истории с Пашиковым.
Когда начнется строительство корабля, Вельников со всей очевидностью не подпустит его к руководящей работе. И вообще консультанту по проектированию систем маневра вряд ли найдется место в команде. Будущее представлялось огромной черной дырой, вглядываться в которую было страшно.
Он избегал окончательного разрыва с Соней. Он знал, что она изменяет ему со своим красавчиком, и не раз давал понять, что знает. Она упорно делала вид, будто не понимает, о чем идет речь, и Джерри менял тему разговора. К чему еще одна пустота в будущем, зачем превращать настоящее в сущий ад?
Конечно, он мог ускорить развязку в любой момент – достаточно было открыто высказать возмущение. Ей тоже не составило бы труда его спровоцировать, но она не делала этого. Все ночи Соня проводила исключительно дома, на авеню Трюден. Он ограничивался туманными намеками, она никогда не называла Илью Пашикова иначе, как «добрым другом».
Странно, но Джерри удалось убедить себя, что Соня до сих пор его по-своему любит и поэтому ведет с ним такую игру. В конце концов Пашиков тем и известен, что не упустил ни одной женщины, Соня сама не раз над этим шутила. Может быть, она хотела дать ему понять, что эта связь не может иметь продолжения, что Пашиков – безопасен, ибо серьезные отношения с ним невозможны, и он не представляет угрозы тому, что у них еще сохранилось.
А любит ли ее сам Джерри? Над этим вопросом он тоже не решался задуматься.
И все-таки...
И все-таки, как ни была мучительна их жизнь, она странным образом устоялась. Они прожили вместе так долго, что он не мог представить себе, как можно остаться без Сони – так же, как не мог вообразить жизни без работы, пусть бессмысленной, какой она стала в последнее время. И работа и Соня причиняли ему постоянные страдания, но каким-то образом они уравновешивали друг друга, и он боялся нарушить это равновесие: все другое могло оказаться еще хуже.
Окончание проектных работ означало для него наступление смутных времен. Но внезапный звонок из советского посольства и замешательство Сони наполнили его страхом уже сейчас.
Но чего он боялся?
Джерри не мог представить себе надвигающуюся угрозу, он просто чувствовал ее приближение. Что-то неслось на него с бешеной скоростью, до самого последнего момента невидимое и неслышное, словно ракета, и как только она поразит цель, хрупкое равновесие его жизни разлетится в куски.
Новая угроза тоже была безликой и бесформенной, но время поражения цели было известно с точностью до дня. В четверг.
Огромный урожай пшеницы в Советском Союзе вызвал на мировом рынке падение текущих цен. Однако засуха на Среднем Западе уже повысила цены в контрактах под будущий урожай. Думается, причина в том, что Вашингтон не допустит продажи русской пшеницы на американском рынке, а в Патагонии повстанцы сорвут уборку обильного урожая.
В то же время контрактные цены сдерживаются в последние недели многообещающим видом пшеничных полей в центральных областях Канады.
Мы полагаем, что сегодня следует отказаться от предварительных закупок зерна. Очевидные изменения климата делают прогнозы невозможными. Нельзя рассчитывать на большой урожай в Канаде, нельзя исключить вариант, что повстанцы в Патагонии позволят собрать урожай. Отойдите в сторонку и ждите, пока все утрясется.
«Сообщения с Уолл-стрит»
Иван Иосифович Лигацкий обликом своим не был похож на стереотипный образ чекиста-душегуба прежних дней, на лысеющее мурло в скверно пошитом синем костюме. Он не был похож и на партийного педанта – тщедушного аскета в старомодных очках и с тощими поджатыми губами. На Лигацком был щегольской светло-серый костюм отличного покроя, волосы он имел черные и вьющиеся, губы – полные, и очков он не носил. Зато он носил густые усы, и хотя вряд ли они означали его принадлежность к хулиганам-сталинистам, это был еще один грозный знак. Вместо стандартной рубашки с галстуком он носил стилизованную крестьянскую блузу. Сонино сердце безошибочно почуяло беду, как только она на него взглянула. Лигацкий был «медведь» и не желал этого скрывать.
