– Потому что ты любишь меня, папа? – спросил Джерри, с блаженным видом зарываясь в мороженое.

Отец обнял его и поцеловал в щеку.

– Чтобы ты помнил этот момент всю жизнь, – произнес он грубовато-торжественным тоном. – Ты еще слишком мал, чтобы осознать увиденное сегодня ночью, но уже достаточно вырос, чтобы осознать целую пинту мороженого.

– Это эксперимент, Джерри, – сказал дядя Роб. – В истории человечества происходит величайшее событие, ты уже живешь на свете и можешь наблюдать его, но еще слишком мал, чтобы осознанно запомнить. Вот мы с отцом и пытаемся впечатать сенсорную энграмму в твою долговременную память, чтобы в будущем, когда вырастешь, ты мог бы вызывать ее и оказываться здесь, в этом времени, но уже со взрослым сознанием. – Он усмехнулся и добавил: – А если объешься и тебя стошнит, для твоей памяти это даже лучше.

Джерри не стошнило, но он все запомнил. Горько-сладкая холодная мягкость и двойная порция шоколадного сиропа поверх шоколадного мороженого – это воспоминание еще ни разу не подводило Джерри и всегда бросало сквозь время назад, на тот самый диванчик в темной комнате, где он с отцом и Робом смотрел по телевизору репортаж о высадке на Луну.

С тех пор Джерри влюбился в шоколадное мороженое – эта пагубная страсть заставила его вести бесконечную битву с весами, но зато он мог бывать в теле блаженного от счастья четырехлетнего малыша, смотреть, сидя на диванчике, как Нил Армстронг ступает на поверхность Луны, и при этом сознавать себя взрослым человеком, сумевшим превратить память о плотской радости в куда более глубокую радость истинного понимания.

Странный жемчужно-серый ландшафт, разворачивающийся перед телевизионной камерой посадочного модуля, лаконичный треск далеких голосов из Хьюстона... Глухой свист тормозных ракет на спуске, проникающий сквозь металлическую оболочку... И короткий доклад: «“Игл” совершил посадку». А затем неуклюжая фигура, медленно спускающаяся по лесенке... И неуверенный голос Армстронга, пославшего к черту сценарий в тот самый миг, когда его нога коснулась серой пемзы и судьба человека разумного как вида изменилась навсегда. «Этот... э-э... маленький шажок одного человека... э-э... гигантский скачок человечества»[3].

О да, будучи уже подростком, Джерри достаточно было ощутить вкус шоколадного мороженого, чтобы перенестись назад, к моменту, память о котором сформирует всю его жизнь, а позднее ему стоило лишь вообразить вкус этого мороженого, политого горько-сладким шоколадным сиропом «Хершиз», чтобы заново прокрутить высадку на Луну в сознании взрослого человека. Он от всего сердца благодарил отца и Роба за лучший подарок, который когда-либо получал четырехлетний ребенок, за то, что, будучи взрослым, он сохранил это ясное и радостное воспоминание, за мечту, которую они с великим пониманием и великой любовью заронили ему в душу.

Вот как много значила для отца и Роба космическая программа, и если отец продвинулся не очень далеко, лишь вступил в «Общество Л-5», «Планетное общество» и стал завсегдатаем всех прочих космических кулуаров, то Роб Пост не уставал гнаться за мечтой и отдал ей всего себя. Он попал в Проект прямо из Калифорнийского технологического института и, зарекомендовав себя блестящим техником-конструктором, принял участие в программе «Маринер». Он был рядовым инженером, но по мере того, как он поднимался по служебной лестнице, стало ясно, что у него талант к управлению Проектом и к привлечению к совместной работе инженеров еще более талантливых, чем он сам. Человечество представлялось ему особым родом непорочных космопроходцев, он верил в их судьбу, переносил эту веру на сам Проект и, когда загорался, заражал всю команду своей страстной наивностью.

Он должен был работать над «Вояджером» и «челноками» и, когда взяли моду у всех сотрудников проверять мочу, и ему пришлось сдавать анализы, оставил привычку покуривать травку; он совершал долгие переходы в Сьерра-Мадре с рюкзаком за плечами, ежедневно тренировался – ему не было еще пятидесяти, и он копил силы. Вопрос о Марсе еще даже не вставал, но у него сохранялись весьма неплохие шансы слетать на лунную базу, если, конечно, построят хотя бы один из таких кораблей до того, как ему стукнет шестьдесят, и если он сохранит форму. Это была идея-фикс всей его жизни вплоть до катастрофы «Челленджера».

Отец допустил Джерри до своей беспорядочной коллекции научной фантастики, собранной впрок – чтобы читать ее на пенсии. С помощью отца, его книг и Роба Поста, «любимого дяди», Джерри рано усвоил, кем будет, когда вырастет, – задолго до того, как стал понимать, что означает «вырасти».

Он должен стать астронавтом – познать невесомость в безграничной бездне, пройтись по бледно-серой щербатой поверхности Луны. Он должен отправиться в пояс астероидов и к Титану, и, может быть, это еще не предел. Он молод. Программа разворачивается быстро, горизонты жизни необъятны, и он вполне мог успеть оказаться среди первых, кто ступит на планеты, вращающиеся вокруг иного солнца.

– Марс – если невероятно повезет, Луна – возможно, но это, малыш, для старика вроде меня, – бывало, говаривал Роб, когда Джерри продирался сквозь дебри школьных премудростей. – Тебе повезло родиться в нужное время, Джерри. Так что щелкай свои книги, а как закончишь университет, у нас уже будет база на Луне. До Марса, должно быть, мы доберемся раньше, чем тебе исполнится тридцать, до Титана – к твоим пятидесяти. Ты сможешь увидеть пуск первого звездолета. Даже сам сможешь полететь на нем. Тебе жить в золотой век освоения космоса, малыш. Это произойдет при твоей жизни. И ты можешь стать одним из тех, кто сделает все это.

Итак, Джерри заложил основы для выбранного им пути еще в школе; со своими оценками и восторженным рекомендательным письмом от старого проныры Роба Поста он поступил в Калифорнийский технологический, где выбрал специальность аэрокосмического инженера.

Первые три студенческих года Джерри по-настоящему вкалывал. Учиться было нелегко, однако он стал ушлым, всецело преданным идее студентом, так что пребывать в числе первых не составляло для него большого труда. Он знал: чтобы попасть в астронавты, требуется много больше, чем просто быть лучшим в классе. Нужна прекрасная физическая форма – но зубрежка, отсутствие интереса к спорту, природное рыхловатое телосложение, наконец, пристрастие к шоколадному мороженому делали это весьма непростым делом.

И опять на помощь пришел Роб Пост. Он приучил Джерри к долгим пешим походам в Сьерра-Мадре. Он купил ему набор гантелей. К середине второго курса Джерри избавился от полноты, накачал мускулы, да и с девочками дела пошли куда лучше прежнего. Но когда Джерри заканчивал последний курс, взорвался «Челленджер», а вместе с ним вся гражданская космическая программа; за время между катастрофой «Челленджера» и запуском следующего челнока все встало на свои места.

Светлое космическое будущее, которое казалось неминуемым, так и не наступило. Никаких космических станций к 1975 году. Никакой лунной базы к восьмидесятому. И никакого Марса к восемьдесят пятому. Да, семидесятые и начало восьмидесятых стали золотым веком автоматической разведки космоса – с невероятными фотографиями Марса, лун Юпитера, колец Сатурна, но настоящая космическая программа, с работой человека в космосе, – программа, истинный смысл которой – превратить человечество в новый вид – космопроходцев, за десятилетие сделала лишь один оборот колеса: от последнего «Аполлона» до космических челноков «Шаттлов».

Президентом к тому времени стал Рональд Рейган. Военный бюджет взлетел вверх, началось финансирование «звездных войн», военно-воздушные силы глубоко внедрились в НАСА, и еще до того, как взорвался «Челленджер», около сорока процентов выводимого на орбиту полезного груза уже принадлежало военным.

Прошло еще два года бюрократических проволочек, и наконец НАСА набралось смелости запустить «Дискавери», но дух агентства уже был уничтожен, а его административная структура насквозь милитаризирована: огромные обязательства по военным перевозкам, гражданский бюджет обрезан до костей. Судьба любой программы, имеющей отношение к освоению космоса человеком, была предрешена.