Несколько минут они побеседовали на темы, составляющие негласную и наиболее увлекательную часть оперативной работы, — тут претензий к Виноградову не предъявлялось, репутацию удачливого агентуриста он заработал еще в транспортной милиции, лет десять назад, и с тех пор квалификацию не растерял. На составленных им документах Филимонов обучал молодых, признавая, что в бывшем ОБХСС культура секретного делопроизводства была по традиции выше, чем в уголовке. Хотя во всем остальном сыщики «белым воротничкам» завсегда сто очков вперед давали…
— Кстати, слышал — в субботу районного прокурора арестовали? С поличным, на валюте.
— Нет! А кто? — Владимир Александрович даже не особо удивился: последнее время в правоохранительных органах ситуация напоминала обстановку в международном аэропорту… Кто-то «садился», кто-то шел на «посадку».
— То ли РУОП, то ли чекисты. Не знаю еще точно… Не поделился, наверное, с кем положено.
— Наверное! — пожал плечами Виноградов. Вопросы коррупции занимали его теперь куда меньше, чем неуловимый наркоманский притон на обслуживаемой территории.
— Сколько он, сволочь, наших пересажал… А уволил-то сколько! — Филимонов мстительно прищурился: у каждого бывалого сыщика есть что вспомнить по поводу прокурора. — Хорошо, все… Иди! И свистни ко мне Гришина, если не трудно.
— Запросто! — Владимир Александрович закрыл свой «поминальник» и направился к двери…
Честно говоря, на вечер у Виноградова были совсем другие планы. Намечалась короткая «пуля» по сто рублей за вист, благо жена одного из приятелей укатила в Ригу, ну и можно было спокойно, с пивком и пельменями посидеть за игрой в преферанс.
Но как-то не склеилось… Бывает одно к одному: этот простыл, того не вызвонить, а третий вообще встал на путь исправления и умчался с сыном в Детскую филармонию. Пришлось отправиться домой.
— Товарищ капитан! Извините, забыл имя-отчество… — Печальный, в растрепанных чувствах, Владимир Александрович даже не сразу сообразил, что находится прямо напротив пресловутого «Мутного глаза».
— Добрый вечер.
— Да, здравствуйте… Я звонил, но сказали, что уже не будет. — Бармен Саша заговорщицки подмигнул и понизил голос: — Он здесь. Сидит.
— Кто?
— Пушкин.
— Очень пьяный? — с робкой надеждой поинтересовался Владимир Александрович.
— Пока нет! — лишил его иллюзий хозяин заведения.
Виноградов тоскливо моргнул в сторону ставшего уже недоступным метро: вот идиот, надо было дворами идти!
— Народу много?
— Нет. Не очень…
— Какой столик? Во что одет? Один сидит?
— Столик вот сразу, слева, как заходите, — отрапортовал добровольный помощник. — Бородатый, в свитере. Один… Да, товарищ капитан! Он говорит, что все видел.
— Что — все? — День сегодня по гороскопу был удачный, так что, если не повезло с картами, звезды могли подкинуть подарочек и на профессиональном поприще.
— Кто сумку унес! И вообще…
— Идите вперед. Я как будто просто посетитель, подсяду, попробую побеседовать… Потом по обстановке.
— Хорошо. — Чувствовалось, что у собеседника есть еще вопросы, но перечить представителю компетентных органов он не решился. Уточнил только: — Заказывать будете? Тогда с вас для виду деньги надо получить.
— У меня есть. Потом вернете.
Раньше Виноградов постеснялся бы, но бедность и приличия достаточно плохо уживаются вместе. Тем более что списать стоимость ресторанного ужина на оперативные расходы легко только в комедиях с Пьером Ришаром.
— Конечно, о чем речь. Могу и сразу дать.
— Не надо! Сделаем так: я даю сто тысяч, одной купюрой. Вы приносите сдачу, мелкими. Якобы сдачу, а фактически — тот же стольник. Ясно? — Подобные фокусы любил демонстрировать давний приятель Владимира Александровича, участковый, отвечающий за торговые ряды ларечников на привокзальной площади.
Сейчас он уже уволился и успешно руководил сетью собственных авторемонтных мастерских на юго-западе. «Новые русские» ездить не умеют, машины бьют достаточно часто и не скупятся, поэтому с клиентурой у бывшего старшего лейтенанта все было в порядке.
— Ясно! — Бармен так посмотрел на Виноградова, что Владимиру Александровичу сразу стало понятно — авторитет его в глазах функционера общественного питания вырос чрезвычайно. — Бегу…
Поздоровавшись — со швейцаром просто кивком, а с охранником за руку, — оперуполномоченный оказался в ставшем уже знакомым интерьере.
— Здесь свободно?
— Присаживайтесь!
Пушкин оказался именно таким, каким его представлял себе Виноградов: лет приблизительно сорока, нечесаный, бородатый. То, что лично он считал некоторой артистической небрежностью в одежде, на деле оказывалось элементарной неопрятностью. Таких забирают в вытрезвитель первыми.
— Что вам принести? — поинтересовался хозяин.
— Пиццу! Посимпатичнее. Один кофе… — Владимир Александрович посмотрел на остатки винегрета на соседней тарелке и поинтересовался: — Рекомендуете?
— Нормально готовят. И недорого, в общем-то…
— Могу вас угостить?
— Хм? — Разобрать, что выражает физиономия под волосяным покровом, было сложно. Наконец поэтическая натура сделала выбор: — Разве что водочки. За компанию.
— Отлично! Тогда так: одну пиццу, парочку бутербродов попроще и два по сто «Пятизвездочной». Все.
— Одну минуту! Принесу. Кофе не надо?
— Попозже, наверное.
— Будете? — Кроме тарелки с остатками пищи перед Пушкиным возвышалась бутылка дешевого «Сачино».
— С удовольствием.
Нацедилось как раз два бокала, и, пока Виноградов с томлением в сердце прикидывал завтрашние последствия винно-водочного коктейля, поэт пояснил:
— Друг вчера прислал ящик. Из Грузии… Тоже литератор!
Судя по этикетке, вино разливали не дальше чем в трех автобусных остановках отсюда, но Владимир Александрович сделал почтительное лицо:
— Да-а! Изумительный букет.
Пицца пришлась как нельзя более кстати, но водку уже закусили бутербродами с сыром.
— За знакомство… Как вас, простите, зовут?
— Олег Викторович! Реймер. Поэт…
— Надо же… Володя! Виноградов. По образованию — моряк.
— И как же вы из моряков в милицию?
Владимир Александрович поперхнулся:
— Что, простите?
— Ну, ведь вы же тот самый, из уголовного розыска, который убийством занимается?
— А как вы догадались?
— То-оже мне… тайна! Я просто видел, как вы с хозяином этого трактира шептались, на улице. Поссать вышел — и видел. — Пушкин-Реймер со вкусом втянул в себя содержимое стакана и дружелюбно глянул на собеседника: — Хотите экспромт? Стихотворный?
— С удовольствием! — Виноградову все равно надо было собраться с мыслями, чтобы сообразить, как вести себя дальше.
— Слушайте:
Из мочеполовой системы
Все чаще извлекаю темы…
— Спасибо.
— Понравилось? Могу еще!
— Конечно, но чуть позже, ладно? Хотелось бы еще заказать, граммов по пятьдесят.
— Лучше сразу по сто! — авторитетно подправил любимец муз. — Чтоб не бегать. Потому что вы мне понравились… Хотя я лично органы ваши не жалую.
— А я, если честно, поэтов не воспринимаю. Странный народец!
— Дерьмо! Дерьмо народец, поверьте… — задетый за живое, вскинулся Реймер. — Настоящих-то, талантливых сколько?
— Не знаю.
— А я — знаю! Двое-трое на всю Россию. Ну, Женя Евтушенко, хотя тоже спорно… Оську Бродского выгнали, меня не печатают — да больше-то, считай, и нет никого.
— А Лермонтов? Пушкин? Маяковский…
— Ой бросьте! Пейте лучше свою водку и ловите хулиганов. Рожденный, так сказать, ползать…
— Ну зачем вы так… Я, конечно, в стихах не силен, но…
Владимир Александрович сделал вид, что не замечает, как по-хозяйски сосед расправляется с новым графинчиком.
— Стихов не пишешь? — перешел уже на «ты» поэт-беспризорник.
— Ни-ни!
— Молодец. А то все кому не лень… Знаешь, за что меня из редакции выгнали?