После ряда наводящих вопросов швейцар припомнил, что — да, были трое, как охранник описал, пришли почти сразу после убитого. Еще Пушкин был, потом пара супружеская, мужик здоровый с приятелем, они не первый раз уже… Девка одна, без кавалера, деловая такая, а остальных, человек десять, он, даже если нос к носу столкнется, не узнает. Да уж, всех клиентов запоминать — запросто свихнешься, их же в день знаете сколько проходит?
В зал он заглядывать привычки не имеет, а шума никакого не услышал, потому что у Сашки колонки эти дурацкие так орут постоянно, что будьте-нате. Встревожился, только когда народ наружу повалил. Но поздно… Пока первых хватал, чтоб не убежали, — кто-то, сволочь, заехал по затылку, свалил. Туши фонарь! Как будто танками проехались. Но сейчас уже ничего, только грудина побаливает да тошнит немного.
Владимир Александрович по возможности корректно прервал медицинскую исповедь ветерана, переписал себе номер и серию больничного листка, после чего с чистой совестью вычеркнул еще один пункт из плана. Можно было, конечно, для понта отправиться к свидетелю на Гражданку, допросить его, как положено, но зачем? Пусть вислоносый горбатится. А видавший виды Виноградов ограничился простенькой справкой без даты, написанной от руки и способной помочь выкроить некоторое количество времени для личных, неслужебных нужд.
Поэтому в лишние подробности он вдаваться не стал, ограничившись вместо ответа на вопрос непосредственного начальника многозначительным мычанием.
— Плохо! — констатировал Александр Олегович.
Виноградов миролюбиво кивнул.
— Домой сегодня пораньше хочешь уйти?
Тут уже кивком отделаться не получилось — подобная забота руководства таила в себе, как правило, массу пакости:
— А что?
— Завтра дежурным заступаешь, по отделу. Якимов заболел.
— На сутки? — застонал Владимир Александрович. Двадцать четыре часа в компании бомжей и алкоголиков — это было не самое приятное времяпровождение. — Больше некому?
— Наша очередь. Уголовного розыска…
Действительно, существовал график подмен, и изменить тут что-то считалось делом невероятным.
— У меня же материалы… Три дела уголовных…
— А у других что?
— Да-а… Понял. Можно идти?
— Топай! Зайди доложись только, что предупрежден.
…Штатный дежурный после суток всегда отдыхает — как правило, семьдесят два часа. Причем первую половину этого времени он моется, отсыпается и элементарно приходит в себя, а более или менее адекватно воспринимать окружающий мир может только на третий свой выходной день. Жена одного из виноградовских сослуживцев рассказывала, что первые годы после выхода на пенсию ее муж, просидевший в дежурной части около десяти лет, каждую четвертую ночь глушил себя таблетками, но, не в силах заснуть, вставал и до утра курил под открытой форточкой. Он стремительно, молниеносно спился и умер «от сердца», не дотянув до пятидесяти.
Оперативник же, выделенный на подмену, может рассчитывать самое большее на один отсыпной день после суток в дежурной части. Реже удается выторговать у начальства еще денек, в счет неиспользованных отгулов.
Виноградову повезло: сменился он в пятницу, а тут как раз выходные. Так что пред светлые очи Филимонова довелось предстать только в самом начале новой рабочей недели.
— Та-ак! Владимир Александрович, у вас что?
Оперативное совещание — это такая периодическая тусовка, на которой начальство доходчиво объясняет сыщикам, что они задаром едят свой хлеб, а сыщики, в свою очередь, размышляют о том, не слишком ли у них мятые физиономии после вчерашнего.
В хозяйстве Филимонова подобные сходки проводились нечасто, реже, чем в РУВД, но обязательно — в девять ноль-ноль по понедельникам, вдохновляя личный состав на очередные свершения.
— Владимир Александрович! Вы слышите?
— Да, конечно.
Только что на место уселся, получив положенную порцию руководящих указаний, Квазимодыч, настал, видимо, и черед Виноградова. Стиснутые на явно недостаточном количестве стульев коллеги с равнодушным сочувствием оторвались от своих специальных блокнотов. Народ старался дышать пореже, но все равно пахло как на разгромленном винном складе: понедельник!
— Вы уже спрашивали.
— Когда? — сдвинул брови начальник розыска.
— В среду!
Народ оживился. Со своего места подал голос Гришин:
— Ты чего, Владимир Александрович? Сегодня что у нас?
— А какая разница? Ну понедельник… Так я ведь все равно делом не занимался, сами знаете. Четыре дня вылетело из-за дежурства.
— Садитесь! — Филимонов понял, что ничего, кроме цирка, из разговора с подчиненным не получится. Сроки дознания и проверки материалов Уголовно-процессуальный кодекс определял до смешного короткие и не слишком реальные даже при условии, что сотрудник, на манер Шерлока Холмса или мисс Марпл, ничем, кроме конкретного заявления, заниматься не будет. Суровая же реальность вынуждала отписывать сыщикам по пять-шесть «входящих» одновременно, не говоря уже об агентурно-оперативной писанине, разнообразных районных и городских рейдах и профилактических акциях. А тут еще эти подмены да командировки… Какое, к свиньям собачьим, качество? Какой полет мысли? Отписаться бы вовремя.
— Есть! — Виноградов тоже решил не лезть на рожон, тем более что начальник уже поднимал для доклада следующего бедолагу, старшего лейтенанта Родионова…
— Остыл? — Филимонов дождался, когда за последним из оперативников закроется дверь, и выразительно посмотрел на оставшегося по его приказу Владимира Александровича. — Что, недержание речи?
— Извините! — Владимир Александрович поерзал на стуле и в очередной раз дал себе слово держать язык за зубами.
— Я понимаю, если бы ты сам когда-то в моей шкуре не был…
— Прошу прощения. Больше не повторится, честно.
— Ладно… — Начальник отделения развернул огромную, на половину стола, «шахматку» и пальцем нащупал требуемую строку: — С «мокрухой» ясно. Что по краже из ларька?
— Вчера срок был, но у меня фактически готово. Осталось только подшить, и постановление, «усовка» есть.
— Сегодня сделаешь?
— Закончу. И заявление Зиминой тоже отработано, можно отправить в Адмиралтейский, — опережая вопрос, доложил Виноградов.
— Это хорошо. Не тяни! Та-ак… Что по ножу?
— Нарисую рапорт на продление, все равно уже со сроками полная задница.
— В чем проблема-то?
Виноградов помешкал, раздумывая, сообщить ли начальнику правду. Потом решил, что хуже не будет:
— Такая ситуация, Александр Олегович… Эксперт наш орудие преступления посеял.
— Это как?
— Как обычно! Пили, говорит, закусывали. Банку еще им открывали, это он точно помнит, а с утра сунулся искать — нету! То ли прихватил кто-то по-пьяни, то ли еще что…
Филимонов старательно выругался.
— Давно?
— На той неделе.
— Почему не сообщили?
— Думал, найдется, — пожал плечами Владимир Александрович.
— И что теперь делать?
— Да я, собственно, договорился… Сделают нам актик, что провели исследование, что критической удельной нагрузки лезвие не выдержало и ножик этот, значит, холодным оружием не признан. И что, дескать, обломки уничтожены.
— Так что же, двести восемнадцатая плакала? — Ношение холодного оружия — статья не Бог весть какая значительная, но на процент раскрываемости повлиять могла бы очень кстати. Поэтому Филимонов имел основания расстроиться.
— Переквалифицируем на хулиганку и спихнем в дознание. Там состав спорный, но эксперт обещал втихаря решить.
— Тогда ладно! — Все знали, что старший дознаватель и начальник экспертно-криминалистической группы женаты на родных сестрах, поэтому недоразумений между ними не случается. — Карточку заполнят?
— Да, все обещали сделать… — Если бы кто-то вздумал основать новую религию для начальников уголовного розыска, главным идолищем в ней были бы учетно-регистрационные карточки установленной формы на выявленные и раскрытые преступления.