В этом проявилась сама натура императора. Получив классическое китайское образование, богдохан приобрел многие черты интеллигента-гуманитария — любовь к знаниям, учебе, стихосложению и чтению. Сын Неба сам стал, по сути, «ученым мужем», шэньши, переняв у китайцев «культ кисти, тушечницы, бумаги и иероглифа». Он искал и привлекал выдающихся ученых и каллиграфов к себе в секретари, концентрировал их в своей личной канцелярии — Императорском кабинете (Наньшуфан). Для выявления талантов он организовал специальные экзамены, а выдержавшим испытание поручил написать многотомную «Историю династии Мин» («Мин ши»). Тысячи ученых были заняты составлением «Полного собрания книг старых и новых времен» («Гуцзинь тушу цзичэн»), словаря «Канси цзыдянь», «Собрания дотанской исторической литературы» («Юньцзянь лэйхань»), словаря рифм «Пэйвэнь юньфу» и других изданий.

Специальные комиссии и коллегии осуществляли цензурование и фальсификацию произведений, к чему прилагал руку и сам император. С теми шэньши и учеными, кто не покорился маньчжурам, Сюанье был беспощаден. Из книжника и интеллигента он порой превращался в восточного деспота, слегка прикрытого лоском конфуцианской образованности. Так, в 1711 году был брошен в тюрьму, судим и четвертован Дай Минши, включивший в свой труд описание антиманьчжурской борьбы. Члены семьи ученого и его друзья — всего более ста человек — тоже сложили свои головы на плахе. Тем самым Сюанье продолжил «литературную инквизицию», или «письменные судилища» (вэньцзы юй), начатые Обоем. В то же время он расширял участие шэньши и помещиков в штатской администрации, что вело к постепенному укреплению позиций китайского чиновничества и снижению роли «вось-мизнаменного» военного аппарата. Таким образом, Сюанье начал медленную планомерную «китаизацию» маньчжурского режима, видя в этом залог долговечности господства династии Цин. Под маньчжурскую военную машину он подводил прочный штатский фундамент централизованной бюрократической деспотии.

Будучи ревностным конфуцианцем, Сюанье особое внимание уделял идеологии. Он был сторонником консервативного неоконфуцианства (лисюэ) эпохи Сун (960–1279), и прежде всего его наиболее идеалистического и реакционного направления, созданного Чжу Си (1130–1200) и его последователями. Чжусианство основной упор делало на жесткой регламентации взаимоотношений людей в обществе, на закреплении их обязанностей, то есть на укреплении порядка при консервации существующей системы. Именно это и привлекло Сюанье. Император объявил Чжу Си выше «десяти мудрецов», особо выделил его для почитания, а его труды превозносил как образец для подражания. Канонизация Чжу Си превратила чжусианство в государственную догму. В 1712 году Сюанье особым указом присвоил Чжу Си посмертный титул «выдающегося гения».

Большое внимание богдохан уделял контролю за настроениями покоренного китайского населения. Он всемерно укреплял созданную еще до него систему «собеседований» (сянъюэ), регулярно проводимых особыми «беседчиками». Для этих «собеседований» Сюанье составил набор поучений из 16 заповедей, а в 1670 году опубликовал их в виде специального «Священного указа» («Шэнъюй»). Помимо сугубо моральных правил новый документ содержал ряд наставлений фискально-полицейского характера. В них Сын Неба убеждал крестьян и горожан полностью уплачивать налоги, участвовать в полицейской системе круговой поруки (бао-цзя), «подавлять воров и разбойников», не укрывать беглых и т.д.

В вопросах веры Сюанье проявлял явную терпимость. Прекратив начатые при Обое гонения на христиан, богдохан эдиктом 1692 года разрешил проповедь учения Христа, вернул из ссылки европейских миссионеров, сделав одного из них главой Астрономической коллегии. Вплоть до конца XVII века иезуиты оставались доверенными советниками Сюанье, оказывая Китаю помощь в литье пушек, точных науках, переводах с западных языков и в дипломатии. Отношение богдохана к иезуитам стало особенно милостивым с 1693 года, когда они при помощи хины вылечили его от малярийной лихорадки. Сюанье ценил знания отцов-иезуитов, любил проводить время в ученых беседах с ними, открывал для них дворцовое собрание редкостей, а с одним из них — Ф. Вербистом в 1682–1683 годах путешествовал по Южной Монголии. С неподдельным интересом и усердием Сюанье под руководством иезуитов изучал геометрию, тригонометрию, астрономию, естествознание, философию, физику и медицину. Сын Неба постигал «варварские науки», коих маньчжуры и китайцы не знали и демонстративно чурались.

По приказу богдохана лучшие, с его точки зрения, европейские сочинения переводились на китайский и маньчжурский языки. В ряде случаев он сам просматривал перевод и исправлял его слог. В последнее десятилетие своего правления Сюанье даже организовал специальную группу молодых китайцев и маньчжуров, которым преподавали ученые-иезуиты. Эта группа под патронажем императора опубликовала коллективную работу — сводный труд по математике, европейскому календарю и музыке. Особое внимание миссионеры, естественно, обращали на проповедь христианства. Однако склонные к религиозному синкретизму китайцы-неофиты сочетали культы Христа и Конфуция с поклонением предкам. Миссионеры не раз обращались к Сюанье с просьбой запретить новообращенным сохранять китайские верования. Богдохан отклонил это явное вмешательство во внутренние дела Цинской империи, но они продолжали настаивать на своем. Разгневанный Сюанье принял жесткие меры — один из папских легатов умер в тюрьме, а другой был выслан из Китая. Тем не менее проповедь христианства Сын Неба не запретил. В Пекине и других городах миссионеры, в основном иезуиты и францисканцы, по-прежнему несли китайцам слово Божие и открывали церкви.

Сильным и самостоятельным правителем Сюанье стал не сразу. Лишь в 1677 году, то есть за два года до отстранения Сонготу от власти, молодой император создал свой собственный «штаб» — Императорский кабинет. Здесь оформлялся ряд указов, не проходивших через Совет князей-регентов и сановников, роль которого начала падать. Умелый администратор, умный политик и хитрый дипломат, Сюанье сконцентрировал всю власть в своих руках постепенно. Делал он это так искусно, что оставался в полном согласии с Советом маньчжурской аристократии. Высоко ценя способных помощников из числа маньчжуров, богдохан тем самым как бы компенсировал подспудное недовольство «восьмизнаменных» крепнущим политическим союзом императора с китайской элитой.

Когда требовали обстоятельства, осторожный и терпеливый, склонный к уступкам и лавированию Сюанье становился решительным, жестким и бескомпромиссным политиком. Нелегкая школа, пройденная им при правлении Обоя и Сонготу, научила его скрытности и сдержанности. Он никогда не позволял чувствам брать вверх над разумом. Он всячески стремился быть образцовым конфуцианским правителем. Ни евнухи, ни женщины, ни клики маньчжурских аристократов, ни группировки сановников, сложившиеся вокруг его сыновей, не могли вывести его из равновесия. Все госучреждения находились под его непосредственным контролем. Сюанье, как и Петр I, лично вникал во все дела и сам отдавал распоряжения, являя собой пример честного труженика на троне.

Будучи хорошим управителем, он старался вести строгую экономию казенных средств. Преследуя пустое расточительство, богдохан гордился скромностью своих личных трат. Бережливый и практичный, он слыл добросовестным исполнителем своих «служебных обязанностей», «честным чиновником», выделявшимся примиренческим отношением к подчиненным, толерантностью и умеренностью. Он не вел беспощадной борьбы с коррупцией, однако в первую очередь выдвигал на повышение тех, о ком докладывали как о честных и неподкупных служаках. Перед такими богдохан открывал блестящую карьеру. Его природная любознательность зачастую отодвигала в сторону официальный этикет и дипломатический протокол. Так, он запросто, по-деловому беседовал с интересными ему людьми, например с чрезвычайным посланником Петра I капитаном лейб-гвардии Преображенского полка Львом Измайловым и с миссионерами-иезуитами. Он симпатизировал пленным русским, взятым при штурме Албазина. По его приказу в 1685–1686 годах их поселили в Пекине и в качестве особой роты («русской сотни») включили в «восьмизнаменные» войска.