«Боже всемогущий!.. — подумал Филипп. Ирена! У нее был концерт в Старой опере!»

— Вот мы и на месте, — прозвучал голос Ратофа. «Мерседес» стоял перед входом в «Интерконтиненталь». — Нет, ты правда не хочешь, чтобы я прислал тебе машину?

— Нет, — ответил Филипп, почувствовавший, что у него кружится голова, — правда, не хочу.

— Но ты передашь Ирене, что мы в восторге от ее концерта?

— Конечно, — пообещал Филипп. — Счастливо доехать до дома! Передай привет всем своим!

— А ты поклонись от меня своей даме, которой я, увы, не представлен, — сказал Ратоф. — И еще раз — сердечное тебе спасибо, спасибо огромное, Филипп, честное слово!

Он набрал номер телефона Ирены, прозвучало два долгих гудка. Потом послышался мужской голос:

— Hallo?

— Алло, — испуганно повторил Филипп.

— What do you mean, hallo? — Голос был приятный, этот человек говорил на чистом английском. — Who are you?[85]

— А вы кто? — спросил Филипп. — И что вы делаете в моем доме?

— Sorry, I don’t speak German[86].

Филипп повторил свой вопрос по-английски. Дальше они говорили только по-английски.

— Меня зовут Филипп Сорель.

— А меня — Гордон Уэллс, — спокойно ответил тот. — Здравствуйте, господин Сорель.

— Что вы делаете в моем доме, мистер Уэллс?

— Я здесь уже два дня. Нам нужны кое-какие документы.

— Кому это «нам»?

— Ирене… извините, вашей жене и мне, господин Сорель.

— Я хотел бы, если это возможно, поговорить с моей женой.

— Ее нет дома.

— А где она?

— В Лондоне, господин Сорель.

— В Лондоне?

— Как я уже сказал вам. А откуда вы звоните?

— Что Ирена делает в Лондоне?.. Я звоню из Дюссельдорфа. Дайте мне, пожалуйста, Генриетту.

— Ее тоже нет. И поварихи. Ваша жена дала им отпуск.

— Откуда вы знаете мою жену? И кто вы вообще?

— Я… я… ее друг. Да, можно сказать, что так. Мы с Иреной добрые друзья… Послушайте, мне не хотелось бы говорить об этом по телефону. Вы не могли бы приехать сюда?

— Еще бы, мистер Уэллс! — сказал Филипп. — Вот только уложу чемодан. Часа через три-четыре я буду у вас.

— Отлично, — ответил мужчина, назвавшийся Гордоном Уэллсом. — Буду ждать вас, господин Сорель.

Такси остановилось перед белой виллой на Хольцекке во франкфуртском районе Нидеррад.

Филипп вышел из машины. При виде красивых домов и парка, в котором высились старые деревья, у него почему-то закружилась голова. С 1986 года он жил на этой вилле с Иреной. Здесь вырос Ким. «До десятого июля я еще жил здесь, — подумал он. — В тот день я полетел в Женеву. И с тех пор Ирену больше не видел, всего два раза говорил с ней по телефону…»

Он позвонил в высокую дверь, ключи от дома он оставил среди своих вещей в «Бо Риваже».

Послышался звук чьих-то шагов. «Сейчас Гордон Уэллс увидит меня на маленьком телеэкране, под которым есть кнопка, при нажатии на которую открывается дверь».

— Это вы, господин Сорель? — прозвучал приятный мужской голос.

— Да, я, мистер Уэллс.

Белая дверь открылась. Перед Филиппом предстал элегантно одетый седовласый мужчина с серыми глазами и чувственным ртом.

— Рад познакомиться с вами, господин Сорель. Где ваш багаж?

— В камере хранения на вокзале.

— Понимаю. Прошу вас, входите.

— Благодарю, — Филипп прошел в дом по мраморному полу, Уэллс — за ним. «Я чем-то напоминаю Рипа ван Винкля»[87], подумал Филипп. «Тот вернулся на родину после двадцати лет отсутствия и ничего не узнает, все ему кажется чужим. Эта вилла одиннадцать лет была моим домом. Хотя, Бог свидетель, отнюдь не домашним очагом и не родиной, но стоило мне уехать отсюда всего на два месяца, как здесь все странным образом изменилось и стало мне чужим — и эта широкая лестница, ведущая на второй и третий этажи, и картины голландских мастеров, и ковры на полу, и огромные напольные вазы, пустые сейчас — цветов в них нет.

Гордон Уэллс прошел с Филиппом в гостиную, где спросил, не выпьет ли тот с ним немного виски. «Из старых хозяйских запасов», — добавил он с улыбкой. Они сели друг против друга за маленький стол.

Уэллс поднял свой стакан.

— С приездом, господин Сорель!

— За знакомство, мистер Уэллс!

Они выпили.

— Ну, итак… — начал Филипп.

— Итак… — подхватил Уэллс.

Они рассмеялись.

— Довольно-таки занятная ситуация, господин Сорель, — сказал англичанин. — Надеюсь, я не испугал вас, когда снял трубку в вашем доме… вы, конечно, удивились, представляю… Но что мне было делать? Я в доме совершенно один… и пробуду здесь до завтрашнего дня, чтобы, как я уже вам говорил, собрать необходимые нам бумаги и все такое прочее. Ирена и я — извините, что я называю вашу жену по имени, но мы с ней действительно добрые друзья, она мне всецело доверяет и оставила мне ключи не только от дома, но и от своего сейфа. Мы с ней в Лондоне вместе осуществляем один большой проект…

— Понимаю, — сказал Филипп, который абсолютно ничего не мог понять. — Я не совсем в курсе последних событий после моего объезда в Женеву… Это непростительно с моей стороны, непростительно…

— Не надо, зачем вы так…

— Нет! Я даже не был на концерте Ирены семнадцатого августа.

— Шестнадцатого.

— Шестнадцатого, конечно. Я был настолько занят… И тем не менее — это непростительно. Только вчера я узнал от одного знакомого, с каким триумфом выступила Ирена. Я должен извиниться перед ней.

— Когда я увижу ее в Лондоне и расскажу ей о нашей встрече, я непременно упомяну о том, что вы сожалеете, что…

— Благодарю. Вы сказали, будто работаете в Лондоне с Иреной над совместным проектом?..

— Да, господин Сорель. После ее возвращения к концертной деятельности. Извините, я еще не представился вам по всей форме. Я — один из директоров «И-эм-ай». Вам известна фирма «Электрик Мьюзик Индастри», господин Сорель?

— Это одна из крупнейших, если не самая крупная фирма музыкальной звукозаписи — причем с безупречной репутацией, не так ли?

— Не будем преувеличивать… Да, конечно, мы стараемся, делаем во имя музыки все, что в наших силах, — Гордон Уэллс улыбнулся и поднял стакан.

— Выпьем!

Они выпили.

— И… в «И-эм-ай» вы работаете с Иреной… — «У этого Уэллса вид человека умного и вызывающего доверие», — подумал Филипп.

— Видите ли… С чего бы начать? С концерта Ирены, с ее замечательного концерта в Старой опере. Я был там, наслаждался ее исполнением, которое растрогало меня до глубины души — как никогда в жизни, вынужден признать. Пусть это звучит несколько ходульно…

— Да что вы, мистер Уэллс! Мой знакомый тоже говорил о концерте Ирены только в восторженных выражениях.

— Тогда вы, господин Сорель, можете себе представить, что последовало за этим концертом.

— Могу себе вообразить.

— И вы не ошибетесь. Я пригласил вашу гениальную жену приехать в Лондон на нашу студию звукозаписи. Я был уверен, что после стольких лет отсутствия в музыкальной жизни ей суждено триумфальное возвращение… и что я просто обязан помочь ей в этом… Можете вы понять такое?

— Безусловно, мистер Уэллс… Ирена, конечно, рассказала вам как о своих успехах в молодости, так и об этом невероятном, необъяснимом провале. И о жизни со мной и Кимом, моим сыном…

Уэллс покачал головой.

— Ирена… Ваша жена в высшей степени сдержанна, и в отношении своей личной жизни и своем прошлом предпочитает не распространяться. Однако ко времени концерта в Старой опере мне, конечно, было известно и о ее карьере вундеркинда, и об этом страшном провале, и о ее путешествиях по всему миру, отнюдь не веселых, и о принятом ею решении никогда больше не возвращаться на сцену. Весь музыкальный мир счел настоящей сенсацией ее выступление в Старой опере после столь продолжительного перерыва…