Сунув магнитную карточку в прорезь в двери, он подбежал к аппарату. Схватив трубку, прижал ее к уху.
— Да… алло!
— Филипп!
Он сел на ручку кресла.
— Клод!
— Да, Филипп, да! Я так счастлива слышать твой голос!
— А я, Клод, а я!..
— Санитар дал мне свой «инмарсат-фон». Я сразу побежала в парк, как только они мне это сказали.
— Что «сказали»?
— Что завтра я могу лететь домой.
— Домой, в Женеву?
— Конечно, в Женеву, куда же еще?
— О, Клод! Значит, ты уже совсем…
— Да, я о’кей, Филипп. Абсолютно о’кей, как говорят врачи. И я чувствую себя совершенно здоровой! Боже, как я рада! Завтра мы с Сержем будем в Женеве. Ты надолго задержишься в Германии?
— Нет, я освободился. Могу улетать хоть сейчас.
— И когда ты собираешься?..
— Завтра утром, первым же рейсом на Женеву.
— О, Филипп, это здорово! Да, просто здорово! Значит, завтра вечером мы трое наконец-то опять будем вместе!
— «Мы трое. Наконец-то! Вместе. Что за чертовщина?.. — подумал он. — Что за чертовщина!»
— Когда вы вылетаете?
— В шесть тридцать. Самолетом «Свисэйр». С промежуточной посадкой в Камеруне. В Женеве мы будем в четырнадцать десять. Заедешь за нами в аэропорт?
— Посмотрю на ваше поведение.
— Да, ты прав, тут есть над чем подумать. Я люблю тебя, Филипп!
— И я тебя! До завтра!
— До завтра! Я тебя обнимаю, дорогой, я обнимаю тебя!
Лишь несколько минут спустя он, сбросив с себя оцепенение, позвонил ночному портье и заказал билет на самолет в Женеву, на первый утренний рейс. Потом пошел в ванную комнату и отвернул до предела оба крана. Лежа в горячей воде под целой горой мыльной пены, он думал о том, что — как знать — может быть, ему и впрямь суждена долгая и счастливая жизнь с Клод. Да, долгая и счастливая жизнь с Клод… Эх, если бы!..
«И с Сержем, — подумал он. — Разве такое возможно? Разве так бывает?..»
11
Высокие створки из тонированного стекла в зале прилета аэропорта Куантрен разъехались. Появились пассажиры, их было очень много: одновременно приземлились два самолета. Филипп стоял рядом с эскалатором. Он ждал уже без малого час. Люди. Люди. Ожидающие и прибывшие, встречаясь перед стеклянной дверью, обнимались и целовались. Толпа смеющихся, зовущих кого-то и плачущих от радости людей росла. Отдельных пассажиров Филипп больше не различал. Где Клод? Где Серж? Все ли в порядке? Он чувствовал, как учащенно забилось сердце — в висках, в руках. Где они? А вдруг…
— Филипп! — это голос Клод. Но он пока не видит ее.
— Филипп! — опять ее голос.
— Клод! — громко крикнул он. И через секунду, увидев ее, побежал ей навстречу, а она, расставив руки, навстречу ему. Она почти не накрашена, лицо у нее загоревшее, черные глаза сияют. Волосы спутаны и всклокочены.
Она обняла его, державшего в каждой руке по небольшому пакету, и он тоже обнял ее, крепко-крепко, вдыхая запах ее волос и духов, а она поцеловала его в губы, в щеки, в лоб и снова в губы, снова и снова.
— Боже мой, — шептала она, — как я счастлива…
— А я… — ему приходилось выдавливать из себя каждое слово. — А я, Клод…
И тут он, наконец, увидел стоящего за спиной Клод высокого и стройного мужчину в бежевом костюме и черной рубашке. Лицо у него было удлиненное, волосы темные, густые, слегка вьющиеся, губы полные, глаза зеленые.
— Серж!
Он обнял его, и Серж расцеловал его в обе щеки, прижав к себе.
— Салют, Филипп, друг мой! Я привез ее, нашу Клод, в полном здравии и полном порядке!
Они смеялись, хлопая друг друга по плечам, и Клод целовала Сержа и Филиппа.
На них наталкивались люди.
— С дороги!
— Дайте же пройти!
— Проваливайте отсюда! Нежничают тут!
— Пойдемте, друзья! — предложил Серж. — Нам действительно пора!
Он взялся за ручку багажной тележки, на которой стояли два чемодана: большой и маленький, старый и обитый. — «Его они наверняка достали где-то для вещей Клод, ведь все привезенное ею из Европы, погибло во время налета и бомбежки», подумал Филипп. А она, радостно улыбаясь, подхватила под руки их обоих, и они вышли из здания аэровокзала и сразу оказались на самом солнцепеке.
— Ах, друзья мои! — повторяла она, стоя вместе с ними в очереди на такси, переводя взгляд с Сержа на Филиппа и с Филиппа на Сержа. В ее черных глазах прыгали золотистые искорки, а в уголках глаз подрагивали тонкие морщинки. — Ах, друзья мои!
А потом все трое сидели на заднем сиденье «мерседеса», Клод — посередине.
— Куда, мадам и месье?
— Набережная Монблан… — Клод назвала номер дома, и такси мягко тронулось. Клод задыхалась от избытка чувств, когда проговорила: — Все у нас получилось! И мы живы!
«Мерседес» катил по улице, усаженной старыми деревьями, как по зеленому тоннелю, по направлению к озеру.
— Что это у тебя, Филипп?
Он протянул ей коробку, верх которой был затянут тонкой прозрачной пленкой. В ней лежало пять орхидей-каттлея, бело-фиолетово-красных.
— С праздником, как говорится! — пошутил он. — Картона больших размеров у них не нашлось, и они очень долго извинялись. А красные розы заказаны и будут доставлены тебе завтра утром.
— Спасибо, Филипп! Боже мой, зачем ты так транжиришь деньги! Вот увидишь, Мотек, этот человек кончит тем, что будет стоять в очереди за супом в столовой для неимущих!
— Да, ему самое место в ночлежке, — поддержал ее Серж. — Но особенно не переживай, Филипп, в случае чего мы о тебе позаботимся. И не допустим, чтобы ты страдал от нужды и голода. До этого все-таки не дойдет, правда, Клод?
— Никогда, — сразу же согласилась она. — А в другом пакете что у тебя?
— «In Love again»[70], — сказал Филипп.
— Вот еще! — фыркнул Серж. — Что это еще за новости?
— Да не в этом дело, — сказал Филипп. — То есть, в этом, конечно, тоже. Но в пакете одеколон, который называется «In Love again»… — он запнулся. — Ну, если точнее, то не одеколон, а туалетная вода, совершенно новая… Ее составил Ив Сен-Лоран совсем недавно, объяснила мне продавщица. Мне запах этот очень понравился, хотя мало ли что мне очень нравится… Ты, Клод, сама решай, и если тебе тоже понравится, я скуплю все, что есть в Женеве. Эта же продавщица объяснила мне еще, что Сен-Лоран выпустил одну-единственную партию…
Такси резко свернуло на набережную Вильсона. Клод привалилась к нему, и он почувствовал прикосновение ее груди и бедра. Ее лицо было совсем рядом, он умолк, ощущая, как его захватывает волна жгучего желания. Когда она опять выпрямилась на сиденье, он искоса взглянул на нее и понял, что ею овладело такое же чувство.
— И дальше? — проговорил Серж. — Что там у тебя было дальше с этой продавщицей? Хорошенькая она? Говори, не стесняйся! Длинноногая блондинка с высокой грудью? Выкладывай, не скрывай от нее самого интересного!
— Будет тебе, Мотек! — сказала Клод. — Будет тебе, не нападай на него, малыш!
— Но почему, Клод, почему? Разве мы не имеем права узнать побольше об этой даме? Грудастая она была, скажи? А вот у тебя, Клод…
— Мотек!
— У тебя под глазом тень осыпалась, дорогая. Давай, я уберу это поцелуем, вот так!
Такси ехало очень быстро. По левую руку открылся вид на озеро со множеством яхт на нем.
Вид был великолепный, и солнце так слепило глаза, что Филипп невольно зажмурился.
«Все будет хорошо, все получится — как понимать эти ее слова? Мы будем счастливы все трое. Все трое!»
Машина резко остановилась.
— Мы на месте, мадам! — сказал водитель. — Быстро мы, правда? — он быстро обошел вокруг машины и помог Клод выйти.
— «In Love again», — проговорил он с акцентом. — Ну, понятно, ну конечно. Кто бы мог сомневаться, если речь идет о вас, мадам? Идите вперед. Я поднесу ваши вещи!
12
Они поднимались в старом лифте, который трясся, скрипел и кряхтел, пока не остановился на пятом этаже, где жила Клод. Водитель поставил большой чемодан Сержа и маленький старый чемоданчик в круглой прихожей, оклеенной синими обоями. Им пришлось включить свет, потому что жалюзи повсюду были опущены. Они их подняли и распахнули окна настежь, но задернули занавески. Пока мужчины занимались этим, Клод сбросила туфли и босиком побежала в ванную комнату. Филипп услышал, как она пустила воду; сам он, стоя у окна, не сводил взгляд с озера с бегущими по его волнам судами и бьющим в синее небо фонтаном, он видел потоки машин, кативших по набережной мимо клумб с цветами. Здесь, наверху, уличный шум так не досаждал, и хотя солнце стояло над домом в зените, в квартире с ее просторными комнатами и высокими оштукатуренными потолками было прохладно.
