Человек, переставший пить и курить, приобретает ту умственную ясность и спокойствие взгляда, который с новой верной стороны освещает для него все явления жизни.

Человека, который из тщеславия, любопытства или алчности рискует жизнью, нельзя назвать храбрым, и наоборот, человека, который под влиянием чувства семейной обязанности или просто убеждения откажется от опасности, нельзя назвать трусом.

Человеческий язык вытесняется все более и более из научных исследований, и вместо слова, средства выражения существующих предметов и понятий, воцаряется научный воляпюк[1], отличающийся от настоящего воляпюка только тем, что настоящий воляпюк общими словами называет существующие предметы и понятия, а научный — несуществующими словами называет несуществующие понятия.

Человечество не переставая движется от низшего, более частного и менее ясного к высшему, более общему и более ясному пониманию жизни. И как во всяком движении, и в этом движении есть передовые: есть люди, яснее других понимающие смысл жизни, и из всех этих передовых людей всегда есть один, более ярко, доступно, сильно — словом и жизнью — выразивший этот смысл жизни.

Чем более понятно произведение искусства, тем оно выше.

Чем больше доволен собой, тем меньше в нем того, чем можно быть довольным.

Чем больше мы отдаемся красоте, тем больше мы удаляемся от добра.

Чем больше человек привыкает к приятному и изящному, тем более он себе готовит лишений в жизни. Из всех этих привычек лишение привычки иметь отношения только с изящными видами ума — самое тяжелое.

Чем бы люди ни пытались освободиться от насилия, одним только нельзя освободиться от него — насилием.

Чем выше в своем собственном мнении подымется человек, тем положение его ненадежнее.

Чем выше стараешься показывать себя людям, тем ниже становишься в их мнении.

Чем к меньшему мы привыкли, тем меньше нам угрожает лишений.

Чем легче учителю учить, тем труднее ученикам учиться.

Чем моложе человек, тем меньше он верит в добро, несмотря на то, что он легковернее на зло.

Чем мудрее люди, тем они слабее. Чем глупее, тем тверже.

Чем труднее и тяжелее обстоятельства, тем необходимее твердость, деятельность и решимость и тем вреднее апатия.

Честолюбие — добродетель в юношеские годы и при хороших средствах, ибо оно делается пошлостью и недостатком, когда человек уже не в средствах удовлетворить своей страсти.

Чтение сборника пословиц Снегирева составляет для меня одно из любимых — не занятий, но наслаждений.

Что за прелесть народная речь! И картинно, и трогательно, и серьезно.

Что натуры богатые ленивы и мало развиваются, это, во-первых, мы видим в действительности, во-вторых, ясно, что несовершенные натуры стремятся раскрыть мрак, который покрывает для них многие вопросы, и достигают усовершенствования и приобретают привычку работать. Потом: труды, предстоящие натуре богатой, чтобы идти вперед, гораздо больше и непропорциональны с трудами натуры несовершенной в дальнейшем развитии.

Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать, бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие — душевная подлость.

Чтобы быть истинными друзьями, нужно быть уверенными друг в друге.

Чтобы поверить в добро, надо начать делать его.

Чувства же, свойственные всем людям, суть самые высокие чувства. Чем выше чувства людей — любовь божеская, — тем они общее всем людям…

Чувства правды, красоты и добра независимы от степени развития. Красота, правда и добро суть понятия, выражающие только гармонию отношений в смысле правды, красоты и добра. Ложь есть только несоответственность отношений в смысле истины; абсолютной же правды нет.

Широкая натура — это не определение русского человека. Он — неисчерпаемый и бездонный, человек неимоверных возможностей.

Эгоизм семейный жесточе эгоизма личного. Человек, который устыдится пожертвовать благами другого для себя одного, считает своей обязанностью пользоваться несчастием, нуждою людей для блага семьи.

Эстетическое и этическое — два плеча одного рычага: насколько удлиняется и облегчается одна сторона, настолько укорачивается и тяжелеет другая сторона. Как только человек теряет нравственный смысл, так он делается особенно чувствителен к эстетическому.

Юмор может быть только в том случае, когда человек убежден, что недосказанные и странно рассказанные мысли его будут поняты. Он зависит от расположения и еще более от слушателей или от инстинктивного мнения о слушателях.

Я всегда старался не раздражаться и уступать в ссоре, чем и достигал умиротворения, а потом уже в спокойном состоянии дело улаживалось само собой. Почти всегда приходится жалеть, что ссора не была прекращена.

Я знаю в жизни только два действительных несчастья: угрызения совести и болезнь.

Я знаю, что большинство ре только считающихся умными людьми, но действительно очень умные люди, способные понять самые трудные рассуждения научные, математические, философские, очень редко могут понять хотя бы самую простую и очевидную истину, но такую, вследствие которой приходится допустить, что составленное ими иногда с большими усилиями суждение о предмете, суждение, которым они гордятся, которому они поучали других, на основании которого они устроили всю свою жизнь, — что это суждение может быть ложно.

Я советую, не то что употреблять простонародные мужицкие и понятные слова, а советую употреблять хорошие сильные слова и не советую употреблять неточные, неясные, необразные слова…

Язык должен быть не только понятный или простонародный, но язык должен быть хороший. Красота или скорее доброта языка может быть рассматриваема в двух отношениях. В отношении самих слов употребляемых и в отношении их сочетания.

Язык должен быть не только понятный или простонародный, но язык должен быть хороший.

Язык правды прост.

Язык, которым говорит народ и в котором есть звуки для выражения всего, что только может сказать поэт, мне мил.