Невозможно было отказать Намико, такой заботливой, такой славной. В вестибюле Шимин-центра рядом с Намико стояла маленькая женщина с огромной гривой чёрных вьющихся волос.

— Это моя ученица, Ве`роника! — представила женщину Намико.

— Вы русская! — всплеснула руками Вероника.

И радостно обняла её, поцеловала, соблюдая всё-таки осторожность — она ждала ребенка. Достав из кармана широкого платья листок, Вероника нарисовала план.

— Здесь наш дом. Смотрите, совсем рядом с Вашим! Приходите в гости. Сегодня же. Мой муж родом из Югославии. Он будет очень рад Вам! Очень!

Он и правда обрадовался. Радостно хлопнул себя в грудь.

— Я — Никола! Почти что русский Николай! — И засмеялся, подхватив на руки лёгонькую девочку лет четырех. — Это Элизабет! Моя принцесса номер один! А скоро у нас будет принцесса номер два! — И он погладил жену по животу.

Никола был серб по отцу, хорват по матери, и когда эти два народа принялись воевать, он уехал из Югославии. Потому что не знал, на чью сторону стать. Да и не хотел становиться ни на чью сторону.

— Я — человек мирный. На уроках военного дела всегда в молоко стрелял, — ворчал Никола. Он ненавидел войну. И хотел завести пять дочерей, пять принцесс. Такая у него была мечта. — Представляешь картинку: я — старик, а вокруг меня пять юных красавиц! — И он ласково обнял жену, воплощавшую в жизнь его мечту.

Когда в Югославии началась война, доктор химии Никола нашёл себе работу в Америке. Там он и встретил мексиканку Веронику. Окончив университет в Мехико, она, специалист по туристическому бизнесу, приехала на стажировку в Нью-Йорк.

— Погляди, какая красавица! — Никола взял жену за плечи, развернул лицом к свету. — Даже теперь, с бэби! А когда я впервые увидел её в Америке, так сразу и пропал. У меня в то время ничего не было — ни дома, ни денег, но я не смог устоять, женился! Погляди! Правда, как Голливуд?

На большой свадебной фотографии, украшавшей прихожую, молодые и впрямь были красивее кинозвёзд. После Америки они перебрались в Германию, потом в Японию… В Японию переезжали уже втроём, с Элизабет. И с контейнером мебели.

— Всё это мы привезли из Германии! — Никола показывал гостье бархатные диваны, зеркальные шкафы… — Перевозка контейнером стоила шесть тысяч долларов. Платили японцы. Таковы условия контракта. Мы тут хорошо живём. А почему мы должны жить плохо? В Югославии я привык жить хорошо. До войны мы очень хорошо жили.

Никола потащил её на балкон.

— Сюда посмотри, сюда! Да не на море! — Половину балкона занимала параболическая антенна. — Я люблю смотреть Си-Эн-Эн… В Америке привык. — А что, тут море недалеко? — Он посмотрел вдаль с интересом. — Не замечал. Мы ни разу туда не выбрались, некогда. Хотя мы тут уже второй год. Всё по магазинам ходим. Я в Америке так привык — шопинг, шопинг…

— Мы с ним все выходные ходим по магазинам, он всё, что видит, купить хочет. И я такая же, — смеялась Вероника.

Они жили душа в душу. Квартира была забита вещами тесно, не по-японски. Немаленькая квартира — две спальни с татами и третья комната, из которой хозяева выкроили кухню, столовую и гостиную, отгородив их друг от друга мебелью.

— Да разве это — большая квартира? — сокрушался Никола. — Та, что у меня в Загребе осталась, и то больше. Я её теперь сдаю. Конечно, для Японии и эта квартира огромная. Потому и дорогая. Я за аренду тысячу двести долларов в месяц отдаю, вдвое больше, чем ты, хотя разница в общем незначительная — паркет в гостиной, кафель в кухне, кондиционер, лифт… В Японии за любую малость бешеные деньги дерут, — ворчал Никола. И радовался: — Но платят здесь хорошо. Самое лучшее в Японии — это зарплата!

Японцы платили Николе щедро — около шести тысяч долларов в месяц — он этого не скрывал. Такую высокую зарплату ему обеспечивала специальная лаборатория, созданная японским правительством для изучения моря. Классных специалистов для неё набирали по всему миру.

— Меня пригласило японское правительство! — гордо выпячивал грудь Никола. — Потому что я прошёл хорошую школу в Германии, в Америке… — Там Никола выучился обращаться с прибором новым, модным. — Очень хороший у меня контракт! — шумно хвастался Никола. — И ещё Вероника подрабатывает… — Американский сертификат преподавателя английского языка вызывал у японцев уважение, Вероника преподавала на университетских курсах. И ещё давала частные уроки сыну хозяина дома. — Я тут отлично живу, — похлопывал себя по животу Никола. — Денег куча, и семья со мной. Что ещё человеку надо?

Обхватив мать за шею, Элизабет сказала ей что-то по-испански, подбежав к отцу, залепетала по-сербски. И обратилась по-английски к обоим родителям сразу — только этот язык и был общим у Николы с женой, — а потом стала беседовать со своими куклами по-японски.

— В детском саду научилась, — объяснила мать. — Садик при католической церкви, но говорят там по-японски.

— Пусть учится, — удовлетворённо кивнул Никола. — Японский язык — хорошая гимнастика для ума. В дочке три крови: сербская, хорватская и мексиканская. Родилась она в Германии, а говорит на четырёх языках — настоящая гражданка мира!

Никола гордо улыбнулся, а его жена вздохнула.

— Вот только болеет часто. Может потому, что возим её туда-сюда. В Германии сухо было, тут сыро. Она кашляет. Чуть не каждую неделю ходим с ней к врачу. Хорошо, что по контракту лечение всей семьи бесплатно.

В комнате уютно пахло поспевающим ужином, на татами копошилась с куклами девочка, а Никола говорил, говорил…

— Он скучает без таких разговоров, он у меня болтунишка! — ласково улыбнулась Вероника, доставая из микроволновки еду. — Не знаю, что тут у меня вышло…

Вышло неважно.

— Она не умеет готовить! — радостно сообщил Никола, чмокнув жену в щёку, и сознался, что ужинают они обычно в ресторанчике здесь же в доме, на первом этаже.

Никола достал из шкафа банку с сакэ, настоянном на горьких японских сливах. Из всех местных напитков он предпочитал именно её.

— Итадакима-а-а-с! — усаживаясь за стол, пропела Элизабет.

Так приучили её начинать трапезу в детском саду. Японцы переводили это по-разному, от "Начнём, пожалуй!" до "Возблагодарим Бога, пославшего нам пищу!" Всё общество с аппетитом принялось уплетать невкусное жёсткое мясо. Уходила она из этого дома неохотно. Все трое вышли её провожать.

— Отвезём тебя на машине! — заявила Вероника, не слушая увещеваний — до её дома было десять минут ходьбы.

В подземном гараже стояла машина Субару, мотоцикл, два велосипеда.

— Я везде устраиваюсь основательно, — солидно говорил Никола. — Мы всё время странствуем! Не на чемоданах же нам жить!

В воскресенье она приготовила борщ и котлеты с макаронами — семейный русский обед — и позвонила Веронике.

— А ты тоже хорошо живёшь, три комнаты! Значит, тебя тут уважают! — Никола удовлетворённо похлопал её по плечу, словно соглашаясь считать своим другом такого преуспевающего человека.

Элизабет привычно уселась на порожек прихожей, содрала ботинки, бросила их как попало, не по-японски, и помчалась по комнатам.

— Не бегай! — строгость у Вероники получалась неважно. — А то к сеньоре люди снизу придут! Помнишь, как наши соседи звонили папе на работу, когда ты шумела?

— Ну и нравы у них! — хмыкнул Никола. — Нет бы зайти к нам, да сказать по- человечески — не шумите! Так стали на работу мне звонить!

Он поставил на стол подарок — бутылку дорогого вина и принялся есть за обе щеки, не переставая всё же говорить. С трудом вклиниваясь в редкие паузы Николиной речи, она жаловалась, как трудно ей работается здесь.

— Тебя так волнует работа, — задумчиво протянул Никола. — А для меня Япония — просто ступенька к благосостоянию моей семьи, не больше. Проблем я здесь не имею, может, потому, что с мозгами у меня негусто. Я просто делаю то, что велит шеф. Хотя иногда он несёт такую чушь! Но я с ним не спорю. Зачем наживать врагов? Я дам ему умереть с его заблуждениями — это будет моя месть! — Никола засмеялся. И снова стал серьёзным. — А ты — настоящий учёный! А настоящий учёный должен страдать!